— Убери пса, покусает.
Оля загнала пса в сарай.
Пришелец юркнул в сени, тихонько откашлялся. Оля внимательно оглядела его.
Непохож он был на их односельчан. В плаще, в перчатках. Никто в здешних местах не носит весной перчаток. Зимой — да, зимой надевали варежки, если возили в поле навоз, а так — нет… В селе ведь все схожи — и одеждой и жизнью. Насторожившись, Оля тем не менее предложила гостю:
— Проходите в хату. — И сама вошла следом.
Мать, увидев мужчину, заволновалась: перед ней стоял пан Збышек. Бывший пан.
— Откуда вы здесь? — не чуя себя, спросила она.
Пан Збышек не торопился с ответом.
Своими колючими глазами он обвёл хату, насупился. Видно, не понравилось, что у бывшей батрачки новая мебель, пуховики на кровати, красивые шторы на окнах.
— Вот и свиделись, — озираясь, сказал он. — А тебя, смотрю, и старость не берёт…
Оля глядела на них, ничего не понимая. Она только внимательно следила за руками незнакомца. Он снял перчатки, вытащил папиросы, предложил матери, но она отказалась. Потом подошёл к семейным фотографиям, висевшим под стеклом в рамке.
— Как вы тут живёте? Имеете землю?
— Земли у нас богато, — отвечала мать.
— То ж колхозная!
— Ну и что? Колхозная — значит, наша. Мы имеем, сколько требуется!
В прошлое воскресенье, когда Катерина возвращалась из Яворова, где покупала на базаре поросят, разговорилась с одним дядькой, попутчиком. Тот всё вздыхал: «Одиваются-то теперь лучше, и хлиб е, и всэ можно купыты, а всэ не так, як своя земля…»
Выходит, это кто как понимает — своя земля. У неё земли хватает — вон сколько колхозной, глазом не измерить, да приусадебный участок… Только успевай обрабатывать… И чего это пан о земле решил её спрашивать? А ведь слух прошёл, что удрал бывший хозяин далеко-далеко. Через сколько же кордонов, рек, морей пришлось ему добираться обратно? И зачем? Уж не думает ли он вернуть себе свою землю?
Пытаясь определить, с чем пришёл к ней пан, она между тем старалась разыграть роль гостеприимной, радушной хозяйки.
— Оля, давай замешивать тесто под вареники, — распорядилась она.
И покуда Оля принесла из сеней муку и яички, Катерина вытащила большую деревянную доску, на которой она обычно месила тесто, и загремела посудой.
— Мама, я буду в сенях перебирать картошку, — сказала девочка.
Збышек сел за стол и исподлобья следил за каждым движением «батрачки». Ему хотелось поскорее узнать, есть ли в «его» селе люди, на которых можно рассчитывать, но с Катериной и словом не перебросишься — всё хлопочет по хозяйству.
Она накрыла стол, разлила по тарелкам борщ, выложила на блюдо картошку с мясом, поставила бутылку горилки.
— Ну вот, сейчас и вареники сварятся!.. А огурчики-то! Про огурчики я и забыла! Сейчас, пан, огурчиков принесу! Квашеной капустки! — Катерина выскочила в сени, где ждала её Оля, и тихо сказала:
— Беги, доченька, к пограничникам!
Не каждый мужчина в их селе рискнёт задержать неизвестного: столько видели все крови, столько смертей пережили и в войну и сразу после неё, что некоторые предпочитали отсидеться, поглядеть со стороны, как это «ловлють нарушителей». А Оля с матерью не могут отойти в сторонку — характеры у них не такие.
Да и как не помочь пограничникам, если живут они с ними на одной земле, если они охраняют подруг и друзей, колхоз родной от врагов да недобрых людей.
Оля частила по полю, обутая на босу ногу в большие стоптанные материнские сапоги. Голенища больно шлёпали по икрам, обувка мешала бежать, но девочку заботило только одно: как быстрее связаться с пограничниками. Побежать в сельраду в соседнее село, разбудить сторожа, позвонить на заставу — пройдёт много времени. Кто знает, что может случиться за это время дома…
А в это время дома Збышек, придвинув к себе тарелку с борщом, завёл наконец с Катериной заветный разговор:
— Где Спивак, знаешь?
— Ему суд был. Не то расстреляли, не то в тюрьму засадили надолго.
Новость была огорчительная. Збышек съёжился, заёрзал на стуле, посмотрел, отодвинув штору, в окно, но так ничего и не увидел в ночи…
Оленька бежала, задыхаясь от усталости, через картофельное поле, через балку, заросшую кустарником. Она несколько раз спотыкалась о груды слежавшегося сена, падала и, торопливо вставая, снова бежала. Страха перед темнотой не было, она думала только о том, как быстрее сообщить пограничникам о чужом человеке, что сидит в их хате.
Где-то за ручьём сверкнул фонарик, и Оля побежала прямо на свет.
«Наконец-то они!» Ноги уже не слушались её, сердце гулко колотилось. Она сбросила сапоги и всё прибавляла и прибавляла ходу, будто бежала не по колкой, скованной ночным морозцем земле, а по городскому, нагретому за день асфальту. «Только бы заметили пограничники, только бы заметили!»
Испугавшись, что пограничники не увидят её, она задержала дыхание, глубоко вздохнула и, ей показалось, громко свистнула.
— Кто там? — услышала она голос пограничника.
— У нас в хати чужий, — сказала она.
Больше всего на свете хотелось ей сейчас отдышаться от этого сумасшедшего бега, но младший сержант Ерёмин и рядовой Шиманский уже получили приказ начальника заставы бежать вместе с девочкой в село.
Они до сих пор удивляются: «Какая девочка! Мы в тёплых куртках, сапогах, она в лёгком платьице, босиком!»
А в хате Катерины Захарко тем временем шли разговоры, которые не оставляли сомнений в цели визита пана Збышека. Неожиданно послышались шаги, пан насторожился.
Скрипнула дверь. Збышек повернул голову и оторопел. Перед ним стояли два пограничника.
Легковая машина подкатила к новому клубу, колхозники цветами встретили дочь и мать, торжественно повели в президиум.
Сидели на почётном месте бывшая батрачка и её дочь. Взволнованно, смущаясь от похвал, слушали, что говорят о них добрые люди.
И вот уже заблестели на их платьях медали «За отличие в охране государственной границы СССР», без слов призывая каждого, кто был в зале: «Береги от врагов родную землю!»
Оля тайком поглядывала на медаль и думала: «А что, каждый день нужно носить награду или только по праздникам?»
От Москвы до самой до границы
День рождения — всегда праздник. Особенно если его отмечают сразу триста «виновников торжества». Не то чтобы каждому из них в этот день исполнилось одиннадцать лет, но все они отмечали одиннадцатилетие своего клуба, клуба юных собаководов имени Героя Советского Союза Н. Ф. Карацюпы, отважного пограничника. Клуб этот — в Первомайском районе Москвы, а слава его докатилась и до границ нашей Родины. Из двухсот собак, воспитанных в клубе, сто пятьдесят переданы пограничникам.
Если ты воспитал собаку, ты её уже никогда не забудешь, поэтому так радуются ребята письмам с заставы, рассказам о своих воспитанниках. Раз в году пятнадцать членов клуба гостят на границе, там, где их четвероногие питомцы несут серьёзную, важную службу, помогая пограничникам охранять наши рубежи.
Андрей Фаленков, Ира Сахарова, Нина Кузьмичёва и другие члены клуба получили благодарность за воспитание служебных собак, за подготовку их к трудной службе на границе, в милиции. Выступая со своими воспитанниками на соревнованиях, каждый из них хоть раз становился победителем. Алёша Балаш со своей овчаркой Эльвой побеждал уже много раз, а Лене Власовой её воспитанники принесли за несколько лет терпеливой, кропотливой работы уже тридцать три медали!
Наташа Куртова,
Москва.
Вячеслав Морозов
Владение
…Сразу же за селом, на выгоне, приветливо зазеленели две сосенки. Они словно бы выбежали из дальнего бора навстречу мальчишкам, шагающим просёлочной дорогой в Озерищенский лес.
На длинных сосновых иголках ещё стынет утренняя роса. От одного деревца к другому протянулись тенёта. Освещённые косыми солнечными лучами, они кажутся сотканными из серебристых нитей.
Идти поутру деревенским просёлком удивительно легко!
Десятилетний Михаська, сынишка колхозного агронома, норовит идти в ногу с большими хлопцами. И уж конечно, старается не пропустить ни полсловечка из того, что рассказывает Саша, самый, можно сказать, бывалый в школьном лесничестве человек. В списке ребят, пожелавших стать помощниками лесхоза, Саша Лопато стоит первым.
— Значит, так, — рассказывает он товарищам. — Узнали мы, что кто-то берёзы без дозволу рубит, и стали искать мошенника. — Михаська увидел, как Сашкины брови сбежались на переносье. И голосом, и манерой говорить он стал похож на дядьку Антона, старого лесничего. — Без дозволу, понимаете? Рубят!.. Осмотрели мы пиломатериалы в одном селе, в другом. Много обошли деревень. И разыскали берёзу без клейма. Значит, самовольная порубка! Ну, а после уж и порубщика нашли…
