— Даже и не знаю, чем тебе помочь, — произнес Веселовский. — Ты тут такое натворил, что расхлебывать придется не только начальнику лагеря, но и мне самому. Что тебе было сказано? Навести порядок! Но не такой же ценой! Честно говоря, я даже и не знаю, что теперь делать… Хотя, если говорить откровенно, я не очень жалую всю эту кулацкую публику и ставил бы ее к стене пачками. Но для этого нужны соответствующие инструкции.
— Я вор, а не советский начальник и не привык жить по предписаниям, — огрызнулся Беспалый.
Веселовский выждал значительную паузу, после чего произнес сквозь зубы:
— Только за одну такую грубость любого другого я сгноил бы заживо!
— Так что же вы медлите? Кликните своих холуев, они мне мигом голову открутят.
— Даже не могу понять, чем же ты мне нравишься, парень… — вдруг усмехнулся Веселовский. — Может быть, дерзостью? Я ведь сам был таким.
Беспалый чувствовал себя неуютно в этой каморке. В прошлом году начальник лагеря использовал ее в качестве карцера. А в одну из лютых зимних ночей посадил в «красный уголок» пятерых проштрафившихся блатных. Только один из них сумел выдержать пятидесятиградусный мороз и выжить, за что впоследствии получил погоняло Бессмертный.
— Что же мне с тобой делать? — почти участливо поинтересовался Веселовский. — Если ты исчезнешь, про тебя никто и не спросит. Тебя же нет! Ты же давно числишься в покойниках. Ты не забыл об этом?
Беспалый с трудом проглотил ком, неожиданно застрявший в глотке. Он прекрасно знал породу таких людей, как Веселовский: отправить человека на тот свет для них такое же обыкновенное дело, как загасить окурок.
— Не забыл.
— Это хорошо, — хмыкнул Веселовский и бодро продолжил: — А знаешь, у меня к тебе есть предложение.
— Какое?
— Такое, что ты себя сможешь спасти еще раз… Мне рассказывали, что ты неплохо владеешь ножом. Где ты этому научился?
— Я ведь беспризорник, с детства не расстаюсь с перышком.
— Ну так вот, свою вину ты можешь искупить тем, что приведешь в исполнение некоторое количество смертных приговоров. — Веселовский растопырил пальцы обеих рук. — Тогда я оставлю наши условия в силе, то есть ты получишь новый паспорт на фамилию Беспалый и можешь идти на все четыре стороны. Ты согласен?
— Сдается мне, гражданин начальник, у меня нет другого выбора? — буркнул Тимофей.
— Это точно, — заулыбался Веселовский. — Вот мы и договорились. В этом лагере ты больше не останешься и сейчас поедешь со мной.
— Куда?
— Узнаешь, не торопись. Теперь перед тобой открывается блестящая карьера! — Веселовский снова улыбнулся.
За время недолгого общения с товарищем Веселовским Тимофей Беспалый успел убедиться, что этот весьма серьезный человек по пустякам не скалится. Каждая улыбка Веселовского лично ему, Беспалому, обходилась чрезвычайно дорого: сначала он получил месяц одиночки, потом Веселовский запихнул его на край света. Что же будет на сей раз?
— Не всякий может похвастаться тем, что дважды заглядывал Сатане в глаза, да еще при этом в живых оставался! Ха-ха-ха! — смеялся высокий начальник.
Беспалый невольно поежился от такой шутки: если кто-то и помогал ему, когда он стоял на краю пропасти, то это явно был не господь бог.
Глава 10 ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ
Первый свой выстрел Тимофей Беспалый никогда не забывал.
Особенно ярко он всплывал в его памяти в самый неподходящий момент: во время серьезного разговора, за щедрой выпивкой, даже в то время, когда он нежился в постели с бабой. Лицо его при этом мгновенно каменело, и люди, знавшие Беспалого недостаточно близко, невольно пугались этого зловещего выражения. Тимофей и сам страдал от наваждения, которое всецело поглощало его существо, парализовывало волю и не давало размышлять. Но что-либо поделать с собой он был не в состоянии. В этот нежданный момент он мог зло заскрипеть зубами, беспричинно обругаться по матушке и даже прикрикнуть на собеседника.
Это был его рок, который он забрал в оставшуюся жизнь.
О том, что Веселовский был действительно всемогущ, Тиша сумел убедиться в тот же вечер. Уполномоченному достаточно было козырнуть выписанным мандатом, как Леватый мгновенно превратился в послушного ребенка. Он велел привести Беспалого и, когда тот вошел, объявил ему безрадостно:
— С этого дня ты поступаешь в распоряжение Германа Юрьевича, представителя ЦК. — И дальше, не скрывая страха, полюбопытствовал: — Догадываешься зачем?
— Смутно, — усмехнулся Беспалый и, не спросив разрешения, покинул кабинет.
Герман Юрьевич был из той породы людей, которые, раз поверив во что-то, уже не сворачивают с избранного пути. Такие не умеют торговать собственными убеждениями. От Веселовского шла энергия неимоверного заряда, которой, казалось, он мог запалить даже бездыханный камень, а парализовать чужую волю для него было и вовсе пустяком.
— В общем, так, отныне ты больше не шпана, — строго объявил Веселовский. — Ты прикомандирован ко мне и будешь носить форму. А ты как думал?! Не стрелять же тебе приговоренных в зэковском бушлате… Слушать меня обязан, как отца родного. Если почувствую, что готовишь какую-нибудь гадость… Жалеть не стану! Ты больше никто. Ты понял меня?
— Да, — после некоторой паузы протянул Тиша. — Когда мне… выходить на службу?
— Ишь ты, как он загорелся… Хороший вопрос! Сегодня, милый, сегодня, — дружески похлопал по плечу нового сотрудника Веселовский. — Работы очень много. А потом, я приготовил для тебя сюрприз. Хочется верить, что он тебе понравится.
Этим сюрпризом оказался Шмель.
Его привели в тесную комнатенку, которая еще недавно служила карцером. Руки его крепко были стянуты за спиной обычной веревкой, на голове холщовый мешок.
— Развяжите, — распорядился Веселовский, — пусть напоследок белым светом полюбуется.
Мешок с головы Шмеля сдернули, и он настороженно осмотрелся.
— Вот, значит, где помирать придется. — Тоски не слышно, будто бы он говорил о вещах самых обыденных. И, хмыкнув, добавил: — Деревянный склеп не хуже каменного. Ба! Что за честь! — выкрикнул он радостно. — Помирать придется на глазах у всего мира, — рассмотрел он в плотной толпе начальника зоны.
Беспалый очень хотел услышать в голосе Шмеля нотки страха, тогда легче будет нажимать на курок и для своих действий он отыщет подобающее объяснение — расстрелял труса! Но Шмель вел себя так, как подобало вести себя настоящему вору: он не бросился операм в ноги, не просил о снисхождении, у него даже хватило мужества, чтобы посмеяться над своими мучителями. Отношение к смерти у него тоже было воровским — приход курносой он воспринимал как некий досадный момент в судьбе, и только.
Шмель издевался и был неуязвим в своей твердости.
Он повернулся, будто хотел убедиться, что шутка дошла и до тех, кто стоял за его спиной, и в этот момент взгляд Шмеля натолкнулся на Беспалого. Тиша был одним из присутствующих. Он не отличался от прочих даже внешне, а новенькая гимнастерка сидела на его плечах так же ладно, как на авторитетном воре кепка-восьмиклинка.
Тимофей поднял руку с «наганом» и выстрелил прямо в недоуменные глаза Шмеля.
* * *
Пошел третий год, как Тимофей Беспалый возглавил колонию. Товарищ Веселовский, благословляя своего воспитанника, твердо наказал:
— Ты должен доказать, на что способен. Я верю в тебя! Убежден, пройдет год-другой и о тебе заговорят. Есть в твоем характере нечто такое, что отличает тебя от всех остальных. Не знаю, откуда это в тебе.
— Скорее всего закалка бывшего беспризорника, — улыбнулся Беспалый.
— Возможно, — не стал спорить Веселовский. — Но ты мне очень напоминаешь крысолова. Огромное хищное кровожадное животное, которое поедает своих сородичей для того, чтобы жить дальше. Поверь мне, это не самое худшее занятие, кому-то надо заниматься и этим. И знаешь, что я хочу тебе сказать, — ни у кого это не получается лучше, чем у такого стервозного животного, как крыса. Она как будто бы самой природой создана для убийства. Ей очень легко уничтожать себе подобных, потому что она знает их привычки, вкусы, навыки. Она их уничтожает там, где ее совсем не ждут. Именно так поступаешь и ты. Я создал тебя для того, чтобы ты уничтожал себе подобных, потому что ты, как никто другой, знаешь этот мир.
— Мне бы не хотелось разочаровывать вас.
— Надеюсь, что этого не случится. А теперь говори, какую бы ты хотел возглавить колонию?
— Мне бы хотелось вернуться туда, откуда я вышел, — уверенно произнес Тиша.
Герман Юрьевич долго хохотал и, отсмеявшись, произнес:
— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. — Он похлопал ладонью по карману френча и добавил: — Вот здесь находится бумага о твоем назначении именно в этот лагерь.
