– Глупый маленький мор. Ты сделала неправильный выбор и понесешь наказание…– монотонно твердил голос.
От безразличия, что звучало в этой фразе, кидало в дрожь. Я готова была выцарапать собственный кадык и бросить его, вместо подношения неизвестному «голосу», только чтобы быть услышанной им.
Все мои мольбы, стоны и просьбы заканчивались сухим:
– Глупый маленький мор. Ты сделала неправильный выбор и понесешь наказание…
– За что? – кричала я, в очередной раз барахтаясь в иссиня-черной жиже. – За что?!
Голос не отвечал.
Я не знала, почему меня наказывают, кто это делает и зачем. И лишь призрачная возможность того, что это всего лишь жуткая галлюцинация, грело мою сломленную душу. Сейчас я была готова согласиться проснуться утыканная капельницами, привязанная к койке, в грязной смирительной рубахе, только бы ад прекратился.
Воздух был холодным и рубашка Яна, в которой я сиганула в портал, не просохла. Крайне странно чувствовать себя одновременно собой, в мокрой рубашке, с разрезанными ладонями и тоже собой, но почти на десять лет младше.
Это двойственность происходящего крошила мой мозг, как требовательные пальцы свежую булку.
Необходимость проживать одну и ту же сцену раз за разом, всколыхнула понимание, что правильных изменений я так и не достигла. Прошло время, поменялись декорации, а наивность и вера в чистоту намерений, а также силу своего характера, мол, все смогу, все сумею, – никуда не делась. Сколько раз я еще буду попадаться на крючок, выдавая собственные желания за действительность? Боль, которую всякий раз причинял Гарик моему телу, была несопоставима с силой той боли, что взросла в душе.
Цветок агонии оплел вены, распустил лепестки, обнажая черную сердцевину.
Гарик вдалбливался в меня, как стальной поршень в асфальт. Остановить его, было сродни тому, как выйти одной навстречу бульдозеру.
Вместо пелены слез перед глазами стояло ухмыляющееся лицо Яна. С каждым болезненным вдохом я забывала все хорошее, что нас связывало. Да и сколько было этого хорошего? Одна ночь?
Вместо этого в память намертво зарубцевались зеленые льдины глаз и то роковое утро, когда вкус предательства вновь расцвел на языке.
Я была грязной. И не столько от физического изнасилования, как от того, что позволила Яну себя одурачить. Зачем поверила и доверилась ему? Как только Кенгерлинский оказался между моих ног и получил желаемое, сразу же слил жнецам.
Как испорченный товар.
Я проклинала той день, когда Ян Кенгерлинский родился на свет. Проклинала ту тоску, что разрывала меня на куски, стоило только упомянуть имя мужчины, что разбил вдребезги мою жизнь.
Проклинала себя.
А что если бы мы никогда не встретились?
Ведь для того, чтобы разминуться с Кенгерлинским тогда в больнице, стоило всего лишь вовремя уйти домой с дежурства, а не переться, ведомая непонятными предчувствиями, в блок интенсивной терапии.
Поворот в противоположную сторону и роковой ошибки можно было избежать.
Я никогда не узнала бы Яна Кенгерлинского, не узнала бы свою скрытую сущность, не поверила бы в связь между нами, не влю…
Меня сковало холодом.
Никакой души не хватит, если раз за разом выворачивать ее наизнанку.
И я перестала.
Внутри что-то натянулось, зазвенело и… лопнуло.
Отчаянье, неприятие своего прошлого, злость сменились пустотой и безразличием. Я больше не чувствовала себя прямой участницей разворачивавшейся сцены, а лишь безмолвным свидетелем, марионеткой, конечностями которой кто-то ловко управлял, дергая за ниточки.
Я опустела.
Перегорела.
Сломалась.
– Маленький мор, – тут же сухо прозвучал голос. – Ты вынесла правильный урок. Можешь двигаться дальше.
Черная воронка закрутилась с новой силой, поглощая меня, вырывая последние крохи сохраненного рассудка.
Она выплюнула меня в той же комнате, где я находилась минутой ранее.
Не в силах устоять на ногах, я рухнула на колени и вцепилась в пол, чтобы земля перестала вращаться. Все тело ныло и болело, начался жар, во рту пересохло.
Яркий солнечный свет освещал полупустую комнатку и заставлял меня отворачиваться, пока глаза перестало жечь. Послышался глухой стон и всхлип.
Медленно, словно осторожничая, я повернула голову на звук.
Неужели заново?
На скомканных, окровавленных простынях лежало худое тело. В сердце проснулся неуправляемый ужас.
Я слишком хорошо помнила это утро, чтобы хотеть туда вернуться…
Из горла вырвался хриплый протест, я попыталась отползти на безопасное расстояние, пока непонятный некто вновь не стал дергать за ниточки. Хотелось забиться в угол, сравняться с землей, врасти в стены и… исчезнуть.
Серебряная нить вынырнула из моих запястий и устремилась к телу. Я вцепилась в рубашку Яна, которая на удивление еще хранила его запах. Стоило только подумать о Кенгерлинском, как сердце заколотилось с бешеной скоростью, своим стуком перекрывая все иные звуки.
– Маленький мор, – сказал голос, и в этом обращении ясно прозвучало предупреждение.
Эфемерное серебро из моих запястий коснулось кожи девочки, непонятный магнит вновь сработал, и я была втянута в свое сломленное тело.
***
Эта ночь никак не хотела заканчиваться. Когда мои бедра опалило горячим – Гарик взревел. Этот рык не имел ничего схожего с человеческим.
В Гарика вселился зверь.
И он неистовствовал.
Казалось, моя кровь только распалила его безумную жажду. Вместо боли с каждым толчком его мощных бедер я чувствовала отвращение.
Даже когда Гарик перенес меня на кровать и продолжил терзать тело на смятых простынях, минуты превратились в часы, а они в свою очередь – в века.
Рассвет приближался на цыпочках.
Когда же первые солнечные лучи проникли через окно и стали растягиваться длинными полосами по комнате, Гарик потянулся на кровати, чмокнув меня в макушку.
– Это было даже лучше, чем я представлял, сладенькая, – сказал он. – Обязательно повторим. Сегодня.
Он грубо взял мой подбородок и заставил повернуть голову, чтобы встретиться глазами. На миг мне показалось, как провалы бесконечной тьмы заполнили его глазницы целиком, уставившись прямиком в мою душу.
– Кто-нибудь разбудите меня! – захотелось крикнуть. – Пожалуйста!
Но никто не стал бы меня будить, поэтому и просить смысла не было.
Я моргнула и когда вновь посмотрела на Гарика, его глаза были обычного серого цвета.
Наверное, эта ночь помутила мой рассудок.
Это чудовище наклонилось, глубоко вдохнув, зарылось лицом в мои волосы. Наконец отстранившись, оно встало с кровати и натянуло свои джинсы, засияв широкой улыбкой.
