Когда все трое были готовы, Павлов коротко объяснил им задачу, скомандовал: "На ремень!" - и направился к выходу.
Путь от мельницы до одинокого дома на площади, пролегавший через двор, развалины склада и Пензенскую улицу, несмотря на лунную ночь, переползли благополучно. Правда, иногда к землице-матушке приходилось прижиматься вплотную, "всеми суставами": над головой то и дело посвистывали пули.
Вот и первый подъезд дома. Но что ждет их там, в этом мрачном, будто вымершем здании? Не брызнет ли в лицо из какого-нибудь темного угла струя огня и свинца?
Павлов оставил Глущенко и Александрова в подъезде, а сам с Черноголовым обследовал одну квартиру, потом другую, третью... Никого. Комнаты с разбросанной домашней утварью пусты. Под сапогами хрустят осколки битого стекла и посуды. В углах слышны какие-то подозрительные шорохи. То ли в бесстекольные рамы проскакивает с Волги сквознячок и шуршит в занавесках, в оборванных обоях, то ли притаился враг?
Нет ли кого-либо в подвале?
Ступеньки ведут вниз. Вдруг показалась узкая-узкая светящаяся щель от неплотно прикрытой двери. Может, сразу распахнуть ногой и бросить гранату? Но что это? Слышится детский плач, приглушенный женский говор.
Павлов заглянул в щель: на столе еле мерцающая лампадка, а вокруг нее женщины и дети.
Павлов толкнул дверь и вошел. Черноголов сзади замер с автоматом наизготовку: мало ли что может случится.
- Здравствуйте, граждане!
Женщины встрепенулись, встали. Бледные, испуганные, не рассмотрев вошедших, тут же радостно воскликнули:
- Слава богу, свои! А мы думали опять пришли ироды окаянные.
Из дальнего угла послышался обрадованный знакомый бас:
- Сержант Павлов? Как ты сюда попал?
На свет шагнул санинструктор Калинин из их роты.
- Я в разведке, а вот как ты очутился здесь? - вопросительно взглянул Павлов на санинструктора.
- Я не один. Со мной двое раненых, - ответил тот. - Сначала я одного притащил сюда и, пока ходил за другим, в дом ворвались гитлеровцы. Но нас в темноте за своих приняли... Раз заглянули сюда, но спасибо вот им, - он указал на женщин, - они укрыли нас. Вот и отсиживаемся. Один я давно бы вернулся, но как раненых бросишь.
- А где фрицы? - спросил сержант.
- Похоже, что в соседней секции. За стеной нет-нет да постреливают.
- Оставайся пока тут, - вполголоса сказал Павлов Калинину и вышел из подвала.
Трудно было сказать, почему вместо восточной торцовой секции немцы заняли вторую, серединную: если они и могли стрелять отсюда, то скорее всего по своим, так как дом клином вдавался в их оборону.
- Они того, что ли? - проговорил Павлов, покрутив у виска указательным пальцем.
- А может, их нет в доме? - предположил Черноголов.
- Не думаю, - возразил ему Глущенко. - Дом выгодный.
Бывалый воин был прав: дом с тактической точки зрения был очень удачно расположен: занятый гитлеровцами, выравнивал их линию обороны, если бы был отбит нами, то вклинивался бы в глубину обороны противника. Казалось странным, что фашисты сразу этого не оценили.
- Пошли, осмотрим вторую секцию, - распорядился Павлов.
На улице во всю светила луна, и бойцы по одному перебежали ко второму подъезду. Как и в первый раз, Павлов оставил Глущенко и Александрова охранять вход в подъезд, а сам с Черноголовым направился к правой квартире, примыкавшей к первой секции первого этажа.
Дверь открылась бесшумно. Войдя в темную переднюю, Павлов и Черноголов уловили за стенками приглушенные голоса. Затаив дыхание, прислушались. Да, это была чужая отрывистая речь. Затем раздался беспечный хохот.
Павлов пошарил руками дверь: она открывалась из передней во внутрь квартиры. Это хорошо.
"Вот и пришла та самая минута, ради которой, может быть, ты и жил на свете, - подумал сержант. - Выбирай: можно вернуться в роту и доложить Наумову, что в доме гитлеровцы и что ты не рискнул с тремя бойцами атаковать их - и никто тебя не осудит, так как задача была бы все равно выполнена. Но можно поступить и по-другому..."
Именно так и поступил Павлов.
- Готов? - прошептал он Черноголову.
- Да.
- Действуем. Сначала я бросаю две гранаты и даю очередь из автомата. Затем - ты, тоже из автомата, только меня впотьмах не зацепи. Понял?
- Понял.
- А сейчас прижмись к стенке, начинаю!
Сильным ударом ноги Павлов настежь распахнул дверь и одну за другой швырнул в комнату две гранаты... Мгновенные вспышки огня, взрывы, стоны. Ворвавшись в комнату, он длинной очередью прострелял ее, от угла до угла. Вслед за ним короткими очередями начал бить из автомата Черноголов...
Когда все стихло, они увидели через окно залитую лунным светом площадь. На фоне этого света тускло поблескивал пулемет, установленный на сошках, на столе, у окна, по сторонам свисали патронные ленты. Пол был завален бумагами, книгами, осколками битой посуды, гильзами. Посреди комнаты распластался крупный фашист. Два других лежали у стола.
Павлов и Черноголов бросились к окну. По площади в сторону Кутаисской улицы бежали темные фигуры. Очередь, вторая... Еще двое упали, остальные скрылись в развалинах дома на той стороне площади.
- Эх, не туда окно выходит, - сокрушался Павлов. - Этих бы добили Глущенко и Александров.
- Как мы их здесь не постреляли? - удивлялся Черноголов.
- Видно, в той комнате были, - сказал Павлов. Они вошли в другую комнату, как будто в спальню.
У стены отсвечивала никелем широкая кровать, а напротив нее - разбитое зеркало шифоньера. Рама окна была выбита наружу, на подоконнике алели свежие капли крови.
- Кого-то все-таки и здесь зацепили! - воскликнул Черноголов. - То-то один все приседал, когда драпал.
Павлов и Черноголов вышли на лестничную клетку.
- Что ж нас на подмогу не позвали? - с завистью в голосе проговорил Глущенко.
- Сами управились, - ответил Павлов. - А ты, дядя Вася, не горюй, может, еще с кем в доме встретимся.
Проверив квартиру за квартирой, этаж за этажом, они ничего больше подозрительного не обнаружили в доме. Только в подвале третьего подъезда укрылись обеспокоенные ночной стрельбой некоторые его жильцы.
- Неужели вы нас опять одних оставите? - с тревогой в голосе обратилась к бойцам пожилая женщина.
Павлов молча посмотрел на людей. Их было человек тридцать: старики, женщины, подростки, дети. В углу с деревянного топчана на него взглянула миловидная женщина с бледным, истомленным лицом. Прикрыв какой-то тряпицей расстегнутую блузку, она кормила ребенка.
Ну, как уйдешь отсюда? Долго ли какому-нибудь пьяному или одичалому от крови фашистскому головорезу ради забавы швырнуть сюда гранату?
Позже Павлов рассказывал, что именно тогда, находясь в этом подвале, он по-настоящему понял, что он не просто боец Красной Армии, а воин-освободитель и что он вместе с бойцами не только изгнал гитлеровцев из дома - частицы советской территории, но и избавил от фашистского рабства десятки советских людей. Пусть в огромных масштабах войны этот подвиг только капля в море, но ведь и солдат-то всего ничего - только четверо. А не из таких ли вот отдельных небольших подвигов закладывается фундамент всеобщей, всенародной победы?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
