Так я молился, закутавшись в простыню и вслушиваясь в безмолвие душной ночи, которое изредка разрывал грохот трамвая, – сейчас застучат ее каблучки! – я знал, что веду себя постыдно и недостойно пионера, ибо передовые люди не верят в Бога, этим опиумом облапошивают дураков, но у меня не было выхода: никто не мог мне помочь, а я очень хотел, чтобы она вернулась побыстрее, и готов был на все, лишь бы она пришла. И раздавались наконец знакомые шаги, и она целовала меня разгоряченными губами, пахнущими духами, вином и папиросным дымом, и я возмущался, что она задержалась, а она зачем-то еще больше укутывала меня в простыню, и я радовался, что она пришла, и забывал о Боге до очередного вечера и новых минут отчаяния, когда меня бросали одного в жестоком мире, где резали людей трамваи и убивали бандиты.
И еще я боялся скорпионов, которые водились в грудах саксаула, сваленного у стены комнаты, однажды один из них залез ко мне в постель, и я проснулся от скользящих по мне щупальцев и заорал на весь дом, а он в отместку укусил меня, и мама быстро сделала мне укол с противоядием.
А на следующий день она снова уходила, и я снова ждал и ждал, и молился, уже зная, что Бог мне обязательно поможет… Я знал, что за ней ухаживал летчик-подполковник, лысый и похожий на щуку, который недавно ужинал у нас и пил из красивой заграничной бутылки, – он подарил мне верблюжий свитер, привезенный из оккупированного Ирана, но я не надевал его, я ненавидел подполковника и писал отцу на фронт большими закорючками: “Отец, отец, мы победим, мы разгромим фашистских гадов!” – и обещал громить врага примерной учебой и дисциплиной. Но мама снова уходила, и я снова молился, и однажды, когда казалось, что все уже кончено и она никогда не вернется, встал на колени на своей железной кровати, и она тут же вернулась, и я радовался, что научился ее возвращать, и утыкался носом в ее теплую грудь, и просил лечь рядом, и прижимался к ней, и тут же засыпал.
Жизнь крутилась, наплывала и уходила, щекотала нос и гудела морем. Витя шел по улице с дикторшей, предупредительно переводя ее за локоть через лужи, Маня проводил очередное совещание и с пафосом вещал о нерешенных задачах, а Челюсть сидел напротив него за длинным столом, крутил карандаш и одобрительно покачивал головой.
Если он наклонится над пропастью, ты можешь его подтолкнуть; спасибо, друг мой сердечный, за добрый совет, я специально приглашу его погулять по крыше собора святого Павла. Или полюбоваться, как сверкают монеты на дне прозрачного колодца.
– Кажется, он приходит в себя, – услышал я родную речь и не стал приходить в себя, пусть продолжается сон, но он не продолжался, голова разрывалась на части, теплая слизь обволакивала рот, и к горлу подступала тошнота.
– Да, он приходит в себя, – повторил мужской незнакомый голос на том же языке.
Я открыл глаза и увидел Матильду и рядом с нею шатена с густыми волосами, сложения плотного, с крупным, чуть крючковатым носом и в очках. Я попытался встать и двинул рукой, но обнаружил, что мои запястья скованы наручниками.
– Прошу вас не предпринимать никаких действий, это повлечет за собой неприятности, – сказал Евгений Ландер, он же “Конт”, вполне дружелюбно. – Все ваши документы находятся у меня. Тут же и ваша “беретта”. Зачем, кстати, вы таскаете с собой такую громоздкую пушку? Вполне можно обойтись и браунингом. Итак, кто вы такой и как сюда попали?
Я молчал, делая вид, что не понимаю ни слова. Он повторил вопрос, и я ответил по-английски, что ничего не понимаю.
– Ах, я совсем забыл, что вы большой любитель конспирации, – сказал он на плохом английском. – Что ж, продолжим наши игры. Итак, Петро Вуколич, гражданин Югославии…
– Если у вас все мои документы, то, наверное, ваши вопросы не имеют смысла. И снимите наручники, обещаю вести себя спокойно, – попросил я.
– Только помните, что двери надежно закрыты и я хорошо вооружен, – предупредил он и снял наручники.
Я размял затекшие кисти.
– Почему же не имеют смысла? – поднял он брови. – В номере отеля “Шератон”, где вы остановились, я обнаружил британский паспорт на имя Джона Грея и удостоверение на то же имя, выданное Скотланд-Ярдом. Там же в вашем “самсонайте” найден баллончик аэрозоля с этикеткой дезодоранта “тобакко”. Я опробовал его на кошке, и она тут же подохла. Интересно, зачем мистеру Джону Грею отравляющие вещества и оружие?
Накрыли меня классно, заманили дурака Алекса в мышеловку на кусочек вонючего сала, легкомысленный болван, хорошо, что голову не проломили и не пустили плыть по великому Нилу на радость крокодилам! Играл принц Гамлет на флейте, играл и доигрался: сам влез, идиот, в капкан, выслеживал, поил шампанским, дундук, растекался по древу, морочил голову своими фиглями-миглями, а профурсетка оказалась на несколько порядков выше и роль свою провела – что там Сара Бернар! Интересно, как он проник в “Шератон”? Впрочем, на этом восточном базаре любой европеец, более-менее прилично одетый, может попросить ключ у портье – кто помнит в лицо всех клиентов в этом небоскребе? Классно взяли, ничего не скажешь…
– Ну, если вы настаиваете, моя настоящая фамилия действительно Джон Грей. Я сотрудник детективной фирмы и прибыл сюда для розыска важного преступника.
“Конт” дико захохотал, даже его крупный нос пополз вниз и навис над раскрытым зевом.
– Что же это за важный преступник?
– Не совсем понимаю, почему я должен отвечать на ваши вопросы. Я иностранный подданный и нахожусь под защитой своих законов. Имейте в виду, что я уже был в британском консульстве, и именно сейчас они ожидают от меня телефонного звонка. Если его не будет, то начнутся поиски и у вас будут неприятности.
– Я могу позвонить в египетскую полицию, – заметил “Конт”. – Она с интересом отнесется к личности Джона Грея, живущего в отеле по югославскому паспорту. Особенно сейчас, когда в каждом англичанине власти видят шпиона.
– Это ваше дело. Единственное мое преступление заключается в том, что я пригласил эту даму на ужин.
– Ну и фрукт! – сказал он по-мекленбургски. – Правда, Бригитта?
Моя Мата Хари улыбнулась, кивнула головой и поправила белый халат – галобею, которую не успел сорвать Петр. Я представил, как они хохотали до слез, вытряхнув из моего пиджака пачку “Черного Джека”, и горькая обида захлестнула меня.
– Мне кажется, что Петро или Джон не будут обращаться в консульство. Зачем им обоим неприятности? Я думаю, мы можем поладить мирно… – сказала Матильда по-мекленбургски с небольшим акцентом.
Проклятая баба, бойся баб, они в нашем деле самый ненадежный элемент, говорил дядька в семинарии, они не только дома портят нам жизнь, они и как агенты вероломны и легкомысленны – бойся баб! Закрутят голову и оставят с голым задом!
– Не будем зря тратить время, Алекс, – вдруг сказал “Конт”. – Вас никто не собирается убивать или мучить, я хочу лишь узнать причину вашего появления в Каире и в этом доме. Если вы не хотите отвечать, то можете идти на все четыре стороны. Но в этом случае я немедленно звоню в полицию и сообщаю, что на меня готовится покушение и что вы являетесь кадровым сотрудником мекленбургской разведки. Чтобы окончательно поставить точки над “i”, добавлю, что мне известно и другое ваше имя. – Тут он произнес вслух святая святых, известное только узкому кругу лиц в Монастыре, – словно обухом ударил по голове.
– Рита, дай Алексу чистое полотенце и приличный лосьон – он ведь большой поклонник парфюмерии, я просто поразился, увидев у него в номере несметное число бутылочек…
– Ну, это не совсем так… но за лосьон спасибо, – ответил я улыбчиво. Король оказался гол, факир пьян и фокус не удался.
– Вот и прекрасно. – Он протянул мне руку с обкусанными ногтями. – И давайте познакомимся! Евгений. Или лучше зовите меня Юджин. С тех пор, как я ушел, я вроде бы и имя свое там оставил…
Пожав руку заклятого врага, я вышел в ванную, испытывая даже удовлетворение, что все стало на свое место. Мягко гудела электрическая бритва, услужливо предоставленная мне коварной Матильдой, я смочил свои аскетические щеки незнакомым арабским лосьоном и решил приобрести пару флаконов этой тысячи и одной ночи для своей коллекции. Голова с пока еще зигзагообразным пробором приходила в норму, и, поразмыслив перед зеркалом, я решил не играть в “кошки-мышки” и смело уйти под сень легенды, которую вдохнул в меня Великий Лыжник.
Хотя попал я в замазку и нос еще чуть побаливал от ласковых прикосновений, ситуация, по сути дела, оборачивалась вполне благоприятно: целеустремленному Алексу удалось наконец установить контакт, ради которого его и забросили в опасный Каир, – впрочем, не было ли это самоутешением подстреленного фазана, гордящегося тем, что из него на радость охотникам сварили превосходный бульон?
Источая благовонные ароматы, я покинул ванную, надеясь прямо у дверей увидеть бдящего “Конта”, терзаемого опасениями, что я либо удушился на крючке для полотенца, либо нырнул в унитаз и поплыл прямо до любимого Мекленбурга. Но оба заговорщика мирно сидели в гостиной.
