Поддержал он, равно как и все другие члены Политбюро, решение о проведении массовой операции органов ОГПУ (обыски и аресты по делам оперативных разработок) на всей территории СССР в июне 1927 г.[233] В рамках операции подверглись арестам и подозреваемые во вредительстве.
Из сказанного выше следует вывод: с конца 1920-х годов высшее руководство страны, пытаясь оправдать серьезные и объективно неизбежные издержки форсированной индустриализации страны, указывало ОГПУ на вредительство как на одну из основных угроз со стороны враждебных Советскому государству сил. Военная сфера рассматривалась в числе главных объектов означенной угрозы.
С позиции сегодняшнего дня вполне очевидно, что отдельные факты вредительства имели место, однако массовым явлением оно не было.
А вот разгильдяйство, халатность, безответственность со стороны части комсостава и рядовых военнослужащих, а также общеуголовная преступность в РККА и на Флоте были реальностью, негативно влияли на боеготовность воинских частей и учреждений.
Далеко не всегда морально-политическое состояние вооруженных сил соответствовало бравурным отчетам на партийных съездах и пленумах. Эти отчеты предназначались, скорее всего, для использования в пропагандистских целях, что называется, «для внешнего потребления». Нередко командиры разных уровней, вплоть до высших, «втирали очки» руководству наркомата и Реввоенсовета СССР.
В центральном архиве ФСБ РФ нами найден документ, ярко характеризующий сказанное. Это совершенно секретное письмо К. Ворошилова заместителю председателя ОГПУ и одновременно начальнику его Особого отдела Г. Ягоде, начальникам Политуправления А. Бубнову и главного управления РККА В. Левичеву, датированное 22 ноября 1927 г. «По всем имеющимся данным, — писал нарком, — политико-моральное состояние Красной армии представляется вполне благополучным (подчеркнуто в тексте — А. З.). Но в то же время статистика ПУРа и ОГПУ о правонарушениях красноармейцев дает столь высокие цифры, что они находятся в прямом противоречии с политико-моральным благополучием. В чем дело? (подчеркнуто в тексте — A. З.). Вопросы требуют самого тщательного обсуждения»[234]. Далее К. Ворошилов предложил рассмотреть ситуацию на специально созванном закрытом заседании РВС СССР, чтобы добиться решающего поворота к лучшему.
В области поддержания высокого морально-политического состояния войск особую угрозу представляли коллективные невыполнения приказов командиров со стороны рядового состава, коллективные протестные действия в виде отказа от пищи, отказов от получения некачественного обмундирования и т. д.
Особый отдел ОГПУ бил тревогу по этому поводу. Результаты проведенного нами анализа письменных информаций Особого отдела ОГПУ, адресованных высшему военному руководству в 1927 г. и посвященных изъянам в политико-моральном состоянии войск, показывают, что 22 % из них непосредственно касались коллективных действий красноармейцев[235]. В последующие годы обстановка поданному вопросу коренным образом не изменилась, несмотря на усилия комполитсостава.
По мнению Особого отдела ОГПУ, меры командования во многом теряли свою эффективность на фоне ослабления карательной политики военных трибуналов. А она выстраивалась с учетом курса кассационного отдела Военной коллегии Верховного суда СССР.
Чекисты письменно проинформировали наркома по военным и морским делам, а также руководство прокуратуры, что «изложенное положение создаст у начсостава частей впечатление об отсутствии поддержки в повседневной работе по укреплению дисциплины со стороны военных трибуналов»[236].
Реальную угрозу для безопасности вооруженных сил сотрудники органов госбезопасности видели и в сфере обеспечения режима секретности. Сохранение в тайне замыслов и планов командования, состояния готовности войск к отражению возможной агрессии, тактико-технических данных новых систем оружия и боевой техники являлось обязанностью соответствующих должностных лиц в армии и на флоте. Однако проблем в данном вопросе хватало и для чекистов. Чем выше удавалось поднять уровень мер по сохранению важной и государственной тайны, тем эффективнее была борьба со шпионажем. А это, в прямой постановке, не являлось задачей командиров и политработников. Во многих случаях они начинали принимать меры по исправлению положения в режимных вопросах лишь после вскрывшихся серьезных нарушений.
Чекисты, в свою очередь, во многих случаях явно перебарщивали: мелким нарушениям секретного делопроизводства, не повлекшим негативных последствий, давали самую серьезную оценку, требуя от командования более жесткого наказания виновных. Это порождало конфликтные ситуации. Причем порождало значительно чаще (как показывает изучение многих архивных документов), чем обнаруженные сотрудниками особых отделов изъяны в других сферах жизнедеятельности войск.
Однако надо иметь в виду, что не чекисты, а военные руководители определяли (на основе общих перечней), что конкретно составляет тайну и какие документы должны быть загрифованы. А в этом вопросе многие командиры предпочитали засекречивать слишком многое.
Совершенно не случаен в этом отношении специальный доклад, сделанный своему наркому начальником Штаба РККА М. Тухачевским в 1927 г. Уместно привести здесь следующий фрагмент из доклада: «Существующий порядок ведения совершенно секретной и секретной переписки, а равно и само определение понятия „сов. секретно“ и „секретно“ привели к тому, что свыше 50 % переписки стало „сов. секретной“ или „секретной“ и соответствующий гриф ставится не на секретные по существу документы, умаляя тем самым значение секретности…»[237]
Отметим, что в период, когда готовился указанный доклад, М. Тухачевского занимали куда более серьезные вопросы. Это было время «военной тревоги», когда страна находилась на грани возможной новой интервенции. Велась напряженная работа над первым пятилетним планом строительства Вооруженных сил СССР, в подготовке которого начальник Штаба РККА принимал самое деятельное участие. В конце декабря 1926 г. М. Тухачевский представил руководству страны свой доклад «Оборона Союза Советских Социалистических Республик» с категорическим выводом: «Ни Красная армия, ни страна к войне не готовы»[238]. В этих условиях вряд ли вопрос о грифовании документов имел для него первостепенное значение.
Факт появления доклада именно весной 1927 г. может быть объяснен тем, что в Штабе РККА произошел некий инцидент с секретными документами. Поэтому М. Тухачевский копию доклада направил в Особый отдел ОГПУ, излагая свою позицию и выдвигая конкретные предложения по нормализации ситуации.
Чекисты самым внимательным образом отнеслись к поступившему документу и срочно провели специальное совещание руководителей Особого и Контрразведывательного отделов[239].
К сожалению, нам не удалось обнаружить материалы, раскрывающие ход совещания и, главное, его итоги. Однако сам факт столь спешного реагирования на доклад М. Тухачевского показателен с точки зрения отношения руководящих сотрудников ОГПУ к вопросу упорядочения работы с важными закрытыми документами в военном ведомстве.
Но этим чекисты не ограничивались. Совокупный анализ материалов органов ВЧК — ОГПУ за изучаемый период позволяет нам выделить явления, рассматриваемые как угрожающие сохранению военной и государственной тайны. К ним можно отнести:
1) инициативные попытки отдельных военнослужащих передать секретную информацию иностранцам, либо вербовка последними секретоносителей;
2) побеги военнослужащих-секретоносителей за границу;
3) халатное отношение в обращении с секретными документами, могущее привести к их утрате, разглашение закрытых сведений;
4) недостатки в маскировке и зашифровке важных военных объектов.
Работа по вскрытию указанных явлений, их недопущению или минимизации негативных последствий была исключительно важной в плане обеспечения безопасности функционирования войск и учреждений РККА и Флота.
Подытоживая рассмотрение внешних и внутренних угроз Вооруженным силам нашей страны в изучаемый период, можно утверждать следующее: разведывательно-подрывная деятельность иностранных государств и эмигрантских центров против РСФСР, а затем СССР носила масштабный характер и своим острием направлялась прежде всего на РККА и РККФ. И это не случайно. Наши противники того времени реально опасались использования большевистским руководством своих вооруженных сил для насаждения «красными штыками» революций в сопредельных странах. Следовательно, как можно более полная информация о состоянии Красной армии и Флота, текущих и перспективных планах командования давала некую уверенность не быть застигнутыми врасплох. Это с одной стороны. А с другой, как становилось ясно из добываемой советскими спецслужбами информации, капиталистические государства не оставляли, особенно в 20-е годы, интервенционистских намерений, а разведобеспечение возможных боевых действий является обязательным элементом. Усиление разведывательно-подрывной активности являлось однозначно воспринимаемым индикатором агрессивных приготовлений.
