— Феодул Иванович! — Перед вторым словом он остановился на короткое время; слово "Феодул" произнес несколько растягивая, а "Иванович" очень подчеркивая, причем, вся его фигура и тон, казалось, говорили о желании выразить одну определенную мысль, что вот, мол, другой на его месте, может быть, сказал бы, и даже наверное, просто "Иванов", но что он с такой устарелой манерой произносить отчество не считает и легко позволяет себе говорить "Иванович". Помолчав, он добавил: — Марфушин, — и после второй паузы, — он же Муфточкин.
Сначала Никодим заметил только одно: что буква "ф" входила и в имя и в фамилию послушника, но, вспомнив утренний с ним разговор, вдруг громко рассмеялся.
— Что с вами? — спросила его Ирина строгим и недовольным голосом. Конечно, это казалось ей невоспитанностью.
— Ох! Я не могу! — отвечал Никодим, давясь смехом. — Ох… он мне… сегодня… этот самый… утром… говорил, что он хорошей и древней дворянской семьи… ох… я не могу… вот так семья: Марфушины-Муфточкины!
Послушник поглядел на Никодима искоса и обиженным голосом заметил:
— Не утруждайте себя, господин Ипатьев, смехом: моя фамилия нисколько не хуже вашей.
Смех Никодима сухо и неловко оборвался. Он замолчал.
— Пожалуйста, взбирайтесь сюда, — указала им Ирина на садовый вал, — и пойдемте к гостям.
Когда они очутились в саду, Ирина пошла впереди рядом с Никодимом; послушник шел сзади.
— Что за дрянь вы привели с собою? — спросила Ирина Никодима полушепотом.
— Ах, не говорите! — отмахнулся Никодим. — Привязался на дороге. Со мною сегодня все несчастья, — добавил он печальным голосом.
— Что такое? — участливо спросила Ирина.
— Ларион, вероятно, вам уже рассказал, почему я не поехал дальше с ними.
— Да! Ларион рассказывал, — ответила Ирина. Она, видимо, не хотела придавать случаю сколько-либо значения, и Никодим уловил это.
— Какой у вас праздник? — спросил он, меняя разговор.
— Сегодня я досаживаю новый сад, осталось посадить всего три куста, но я хочу посадить их непременно с вами; у меня нынче много гостей, и все уже потрудились — теперь ваша очередь.
Они вышли на площадку, обсаженную молодыми кустами — это был новый сад, он выходил не на дорогу, а в поле и был тоже окопан валом с канавой.
На площадке собрались гости, их было много, и между ними несколько знакомых Никодиму, но увидел он также и неизвестных ему; все с любопытством посматривали на его спутника. Здороваясь с гостями, Никодим подошел к одному человеку, стоявшему совсем в стороне, и вдруг неприятное чувство охватило его при виде нового знакомого: в нем он не мог не увидеть несомненного сходства с Лобачевым.
— Вы не родственник ли Феоктиста Селиверстовича Лобачева? — спросил Никодим.
— Нет, — ответил господин брезгливо, — но господина Лобачева я знаю.
Ремесло господина было актерское. Это Никодиму стало вдруг ясно.
— Вот последние три куста, — указала Ирина Никодиму на садовников, стоявших у вала и державших кусты наготове.
Посадить, кусты было делом нескольких минут. Окончив работу и радостно вздохнув, Ирина сказала:
— А здесь моя пещера. Только вход в нее не из сада, а с поля. — И, сказав, взобралась на вал и резво спрыгнула в канаву.
Никодим спрыгнул за нею.
— Знаете, — заметил он деловито, заглядывая в пещеру, — мне кажется, что верх вашей пещеры скоро обвалится — особенно, если будут много ходить по валу. Отчего вы не сделали в пещере свод из кирпичей?
— Глупый! — ответила весело Ирина. — Какая же это будет пещера, если потолок в ней сделать кирпичный: ведь будет похоже тогда на погреб. Лучше посадить сверху каких-нибудь кустов, и через кусты уже никто не будет ходить.
Никодим смутился от своей несообразительности. В ту же минуту за его спиной кто-то заговорил на ломаном русском языке: по голосу Никодим сразу узнал китайца, с которым только что виделся.
Обернувшись, Никодим сказал:
— Ах, это вы!
Китаец, признав Никодима, перестал говорить. В руках он держал пеструю бумажную вертушку, снова предлагая ее купить.
— Спрячьте вашу вертушку, — сказал ему Никодим по-французски, — лучше дайте нам совет — вы, я вижу, толковый человек, — что нам посадить над этой пещерой, а то верх ее обвалится?
Вопрос был предложен в шутку, но китаец принял его всерьез и сказал:
— Китайское растение.
И при этом покачал головою, спрятал пеструю вертушку в свою корзинку, затем покопался в корзине и вытащил оттуда расписанную яркими красками маленькую китайскую коробочку.
— Такое растение вы можете найти только у меня, или вам придется ехать за ним в Китай, — сказал он, не без важности раскрыл коробочку и вытряхнул содержимое ее себе на ладонь.
Ирина и Никодим с любопытством нагнулись, чтобы рассмотреть растение: оно было очень маленькое — вполовину обыкновенной булавки, с белым прозрачным корешком, и два сизых листочка на нем уже распустились чашечкой, а два других, еще не распустившихся, были свернуты в забавный шарик.
— Это растение у нас не будет расти, оно совсем игрушечное, — сказал Никодим с сожалением.
— Будет, — убежденно ответил китаец, — Я честный купец, я никогда не обманывал; оно скоро разрастется и будет большое-большое.
Он показал руками, какое большое будет растение. Но Ирина уже завладела растением и сказала Никодиму:
— Заплатите ему.
Никодим бросил китайцу монету, и тот, поклонившись, пошел через поле к дороге.
Земля над пещерой была сухая и рассыпчатая. Взобравшись на вал, Ирина разгребла руками маленькую ямку в земле и сунула растеньице в пыль. Затем она позвала садовника и приказала ему принести немного воды и стакан, чтобы прикрыть растение, но когда обернулась — растения уже не увидела. Куда оно могло пропасть — трудно сказать, но оно было таким маленьким, что даже ветерок мог легко унести его.
— Я потеряла растение, — сказала Ирина Никодиму дрожащим голосом, ей до слез было жалко растения.
— Не плачьте, — утешил ее Никодим, — я, быть может, еще найду его.
И стал искать повсюду: на валу, в канаве, около вала, на площадке. Но становилось уже довольно темно, и трудно было что-либо отыскать.
— Догоните китайца, — приказала Ирина, — у него, наверное, есть еще такие растения.
Никодим выбежал за вал, поглядел в поле, вышел на дорогу, дошел до пригорка и посмотрел во все стороны: китайца нигде не было видно.
— Не знаю, куда он мог так скоро уйти, — сказал Никодим Ирине, вернувшись.
ГЛАВА XXIV
Неистовый танцор. — Лобачевские фабрикаты
После вечернего чая, сидя на крыльце и охватив колени руками, Никодим рассказывал Ирине о прошедшем дне.
Гости поразъехались, только что за домом простучала на мосту коляска последних, запоздавших. Ночь темнела, и лишь огни из окон дома бросали малый свет на окружавшие дом деревья и на дорожки сада. Луны не было. В воздухе, еще теплом, несмотря на восьмое сентября — день Рождества Богородицы, — не раздавалось уже ничьих голосов, замолкших с уходом лета.
Никодим говорил о китайце, о неотвязчивом и загадочном китайце, когда вдруг, на половине рассказа, из мрака, знакомый голос произнес:
— Я люблю Китай: в нем есть что-то родное нам, и я всегда это родственное чувствовал.
— Опять вы здесь! — с досадой воскликнул Никодим. — Как вам не стыдно подслушивать?
Послушник не ответил и не показался из мрака. Но по звуку шагов можно было догадаться, что он поспешно и боязливо отошел прочь.
— Вы сегодня, кажется, очень устали? — заботливо спросила Ирина Никодима. — Вам нужно раньше лечь спать. Я скажу Лариону.
Когда через полчаса Никодим, распрощавшись со всеми, собирался уже раздеться и лечь, в дверь к нему постучали.
Он ответил. Дверь отворилась, и на пороге показалась Ирина. Она не вошла в комнату, но только спросила Никодима раздраженным полушепотом:
— Скажите, пожалуйста, кого вы привели с собой? Какого послушника — разве это послушник?
— Почему же не послушник?
— Пойдите и посмотрите еще раз, если вы его забыли. Прошу вас.
— Я тут ни при чем, — равнодушно ответил Никодим.
— Но ведь вы же его привели? — ответила Ирина возмущенно.
— Я не Мог его отогнать.
— Никодим! Как вам не стыдно?
Она говорила так, будто ей было не двадцать три, а шестьдесят три года.
— Ирина, — ответил Никодим, попадая в ее тон, — мне нисколько не стыдно. Все на свете делается само по себе и к лучшему.
— Зачем же вы передразниваете меня, — ответила она обиженно, — что же, по-вашему, это хорошо и должно быть для меня безразлично?
За полурастворенным окном на тропинке в это время промелькнуло что-то темное в белом переднике: должно быть, горничная. Сзади за нею кто-то пробежал, и через минуту за кустами раздался визг и смех двоих людей.
