как-то сводили в детстве. Ему часто говорили, что запахи связаны с воспоминаниями и что они по ассоциации вызывают у нас, в нашей памяти, какие-то давние образы. Вплетаясь в ощущения, они навсегда становились несмываемой печатью опыта на теле жизни.
– Он ударил ее электрошокером, – прокомментировал криминолог, указывая на два небольших прокола в центре спины и посиневшую кожу вокруг.
– Это что-то новое. К тому же обычно он убивает не так. Неужели ему пришлось действовать впопыхах?
Микелис покачал головой:
– Напротив, он пришел сюда, чтобы действовать спокойно, с расстановкой.
– Ее не истязали, как предыдущих жертв, – заметила стоявшая у порога Людивина. – Это точно был он? Наш Фантом?
Франк наконец поднял глаза от блокнота и сказал:
– Нет никаких следов взлома. И уборщица подтверждает: когда она пришла, все было заперто. Уходя, убийца тщательно запер дверь, мерзавец.
– Мы не знаем, как он попал внутрь? – спросил Алексис.
– Нет. Как и в случае с предыдущими двумя жертвами.
– У Клер Нури и Надьи Садан была в доме сигнализация? – спросил Микелис.
– Да. Но компании-установщики разные, мы проверили. И интернет-провайдеры тоже. В крайнем случае, чтобы проникнуть внутрь, Фантом мог выдать себя за электрика. Мы копали и с этой стороны, но никто из соседей в течение дня не видел ни одного служебного фургончика.
– Они могли его проглядеть, – добавила Людивина.
Микелис тут же парировал:
– Вряд ли, чтобы попасть в дом, Фантом стал бы выдавать себя за сотрудника какой-либо службы, да еще и поздним вечером в воскресенье. У него другой метод. Который работает днем и ночью, в выходные и в будни. Он очень уверенно действует. Вы просматривали выписки по кредитным картам? Не обращался ли кто-нибудь из жертв к слесарю?
– Тоже никаких результатов, – доложил Алексис.
– Но что-то должно объединять этих жертв. Например, способ, которым он проникает в их дома. Либо ему удается заставить хозяев открыть, не вызывая подозрений, а затем закрыть за собой, взяв хозяйские ключи, либо у него есть своя методика, которую нам нужно поскорей разгадать.
– Он не ворует ключи у своих жертв, – поправила его Людивина. – Мы нашли все комплекты ключей во всех домах, и родственники подтвердили, что все связки на месте.
Микелис задумчиво кивнул.
– Что за кровь возле ваших ног? – спросил Алексис.
Криминолог сделал шаг в сторону. Прикроватный коврик пестрел пурпурными пятнами. На нем виднелся маркер с номером 7.
– Криминалисты взяли образец, – пояснил Филипп Николя. – Вряд ли это кровь жертвы: пятна находятся с противоположной стороны от места, где она лежит, и стечь сюда она тоже не могла. Скорее всего, это кровь убийцы. Возможно, он поранился во время схватки.
– Это у нее под ногтями щепки от пола?
– Да, древесина та же, что и на первом этаже и на лестнице. Очевидно, он отключил ее внизу, а потом затащил сюда.
– Хотел изнасиловать на ее собственной кровати?
Микелис коротко указал на промежность женщины, которая находилась прямо перед ним.
– Я не думаю, что она была изнасилована, – сказал он, не особенно вглядываясь.
Его взгляд что-то искал, блуждал вокруг кровати.
– Почему вы так уверены?
– У предыдущих жертв уделано все вокруг. Он ищет удовольствия, он возится, трется о них, ему нужен контакт. Он агрессивно захватывает пространство, обычно повсюду обнаруживаются брызги спермы. К тому же он систематически истязает их в момент изнасилования. А здесь просто перерезал ей горло.
– Откуда тогда уверенность, что это снова он?
Микелис вперил свой холодный взгляд в молодого жандарма.
– Советую вам заглянуть в комнату напротив, – сказал он. – Если хотите узнать, что в голове у серийного убийцы, когда он переходит к делу, там вы это увидите с лихвой. Тут уж он разошелся. Отвел душу, показал себя. Во всем своем неистовстве и бесчеловечности. И вы поймете, почему эта безобидная мать семейства была готова перерезать себе обе лодыжки собственными ногтями, лишь бы освободиться.
Алексис сглотнул. Он начинал воображать худшее.
– Вам понравится, – добавил Микелис. – И здесь он впервые оставил нам послание.
15
Буквы были яркие, пестрые, склеенные из синтетических перышек цыплячье-желтого, изумрудного, розового, ярко-синего и алого цвета.
Они красовались в центре двери на высоте груди.
ИЗАБЕЛЬ.
Бенжамен, лысеющий сорокалетний мужчина, стоял спиной к двери и смотрел, как эксперт-криминалист делает снимки.
Комната вся была похожа на эту надпись на двери – пестрая, воздушная и жизнерадостная: кисейные вуали на стенах, розовая мебель с позолотой, зеркала в рамах и десятки безделушек самых оригинальных форм и оттенков. Комната девочки-подростка, которая еще растет и меняется: она пока недалеко ушла от маленькой девочки, живущей у нее внутри, но уже пытается стать женщиной.
Комната юной девушки, которую грубо швырнули в мир мужчин. В самом страшном его проявлении.
Большинство безделушек были опрокинуты, разбиты, вуали разорваны, испещрены багровыми пятнами, брызгами крови. Все рамки висели разбитые, их били одну за другой с яростью и патологической методичностью. Шкаф был открыт, обе дверцы проломлены и болтались на выдернутых петлях, одежда сорвана с вешалок и облита мочой, так что вонь чувствовалась с лестничной площадки.
Ковер пестрел алыми полосами и полуметровыми подтеками, как цветными росчерками по чистой белизне.
При каждой вспышке фотоаппарата ручейки крови мерцали серебряными жилами.
Алексис сразу же обратил внимание на кровать, стоящую в центре комнаты.
Кровь настолько пропитала верхний тонкий матрас, что местами образовались лужи, из которых проступали контуры какого-то уродливого существа.
Существо по форме и по наличию четырех конечностей смутно напоминало человека.
Женщину.
Меж раскинутых ног зияла промежность. Из влагалища вытекала какая-то вязкая светло-розовая слизь.
«Сперма и кровь», – понял Алексис.
И того и другого было много. Он долго кончал, она долго истекала кровью.
Кожа Изабель казалась смуглой, словно выдубленной, от засохших коричневатых жидкостей, которыми истекало ее тело. Кровь окрасила ее от таза до кончиков ног, превратив девушку в краснокожего индейца, – то, что было внутри, покрывало ее снаружи. Живот и ноги были изранены, бедра и руки – в синяках и кровоподтеках.
Грудь посинела от многочисленных попыток реанимации почти до черноты.
Но все в этой комнате знали, что реанимировали девушку совсем не спасатели.
Это убийца неистовствовал. Он душил ее, а затем, когда жизнь ее покидала, раз за разом делал искусственное дыхание рот в рот и массаж сердца, пока она не приходила в себя.
Чтобы он мог снова насиловать и истязать.
И потом душить.
До смерти.
До жизни. Или, скорее, до адских мук.
Фиолетовый лифчик, обмотанный вокруг горла девочки, красноречиво свидетельствовал об испытанных ею страданиях.
Ее русые волосы на две трети окрасились кровью в каштановый цвет.
Синяки
