- Хм. Да ты мастерица, Катриона. Милле, взгляни!
Венок был выплетен из глянцевых лютиков, перевит резными травинками, сбрызнут крохотными голубенькими каплями анютиных глазок. Катриона, зардевшись от похвалы, опустила белокурую голову и принялась усердно плести. Ее тонкие пальцы проворно мелькали, Бойс смотрел на них. Он поднялся и указал девушке на свой раскинувший рукава сюртук:
- Садись сюда.
Девушка послушно переползла на сюртук вместе с венком, не переставая нанизывать на его зеленые нити желтые и голубые бусины цветов. Бойс осторожно поманил Милле. Джон взял мольберт и установил его ближе к сидящей паре, следом перенес скамью.
- Это невероятно! Она сидит! – сказал он Бойсу одними губами.
Бойс сделал мудрую мину.
Сидели они долго – до полудня и дольше. Катриона сплела несколько венков, потянувшись и переменив позу, стала мастерить гирлянды. Анна принесла корзинку с едой и питьем. Милле парил на седьмом небе.
- Только никуда не уходи, Лайонел, – приговаривал художник, работая,- сиди где, сидишь и не дыши.
Бойс сидел, прислонившись спиной к стволу. Из-под опущенных ресниц рассматривал соседку. Не замечал, как капает минута за минутой, час течет за часом, солнце движется по своему извечному пути, и, проходя в выси, лучами ласкает атласную кожу на щеках, шее девушки. Она поглядывала на него с мимолетной улыбкой. Он невольно вздрагивал и спрашивал себя, что происходит здесь, на укрытом тимьяном лугу перед старым домом с крышей из камыша. Забывал найти ответ, погружался в свое созерцание вновь, терял ощущение реальности, плыл в синеве, тонул в летних волнах, пахнущих цветущей яблоней…
Под вечер набежали тучи, потушили солнце. Небо вдали с треском разошлось, из прорехи хлынул ветер, полетел через холмы, запутался, заметался в листьях. Раздул волосы Катрионы, свободными прядями падающие ей на плечи. Настало время уходить.
- Сейчас пойдет дождь, Катриона, слышишь – грохочет? – Бойс отбросил колосок, стебель которого жевал, – ты сегодня хорошо себя вела и отлично потрудилась.
Он указал на косы цветов, свернувшиеся на ее платье, лежащие на земле между ними, брошенные на расстеленный сюртук.
- Пора собираться домой. Я и Милле уезжаем. Ты пойдешь к маме.
Она сгребла в охапку пестрые гирлянды и резким движением протянула их ему, поднимаясь на колени. Бойс растерялся. Она придвинулась очень близко и словно шарфом обмотала цветочным украшением его шею. Наклонилась и посмотрела потемневшими, цвета старой стали, глазами, в которых дрожало ожидание.
- Завтра Катриона будет хорошо себя вести.
Бойс отстранился, почувствовав пышущее от нее тепло, тонкий чистый аромат ее тела. Ощутил опаляющую робость и страшное смятение.
- Катриона, дождь собирается! – прокричала от калитки Анна, – Господа, становится прохладно и вечереет! Домой! Все домой!
Девушка убежала. Бойс вытер рукавом вспотевший, несмотря на прохладу, лоб и поднялся, опираясь на ствол. Джон Милле, все еще не в силах высвободиться из объятий музы, водил кистью по холсту, рисуя по памяти.
– Я скоро ухожу, Лайонел. Надеюсь, ты присоединишься ко мне? – на утро следующего дня спросил за завтраком Милле. – Мне без тебя не справиться!
- Я не бросаю друзей на поле битвы, Джон! – Бойс прекратил беседовать с матушкой о чем-то малозначительном, одним духом выпил свой кофе. – Мама, когда я вернусь, ты сыграешь мне на клавесине Моцарта?
- Да, сынок, но, – Элеонора МакГрей положила ладонь на сгиб локтя Бойса, уже готового бежать, и удержала его, – Куда вы спешите, молодые люди? Вчера вас не было целый день, сегодня вы снова намерены пропасть? Я заинтригована.
- Спрашивай у Джона, мама, – Бойс потянулся и поцеловал мать в щеку, – это ему я помогаю в делах. Не волнуйся, ничего антигуманного и криминального мы не замышляем. Все та же блажь, все те же розочки и ангелочки, как сказал бы отец.
Хозяин дома, читавший книгу, гневно дернул седеющим усом.
- Джон, – трогательное лицо леди МакГрей повернулось к Милле, – сын говорил, вы намеревались рисовать наш сад? Он вас больше не интересует?
Бойс не дал другу раскрыть рта:
- Ты разве не знала, мама, что наш сад – не единственная достопримечательность сих мест. Нимфы в нем, к примеру, не водятся. Зато они есть в окрестных лесах.
- Я встретил девушку, леди МакГрей, и рисую ее, – слегка смущаясь, растолковал Джон, – Она очень красива, но дика, совсем не сидит на месте. Только ваш сын имеет на нее необъяснимое влияние, рядом с ним она спокойна. Чтобы изобразить ее, мне не обойтись без его помощи.
- Если так, пусть Лайонел помогает вам. Вы мастер, у которого моему балбесу есть чему поучиться. Но кто ваша загадочная дикарка? Я ее знаю?
- Это Катриона Монро, мама, – ответил за Милле Бойс, ножом размазывая ягодный джем по слегка подрумяненному гренку, – дочь Анны Монро, молочницы и лекарки. Я недавно спрашивал тебя о ней. «Дурочка Кэт» зовут ее в деревне. Совершенно удивительное существо. Как сказал Джон, красивая, но в голове полнейшая тьма. Бедняжка. А я у тебя, знать, кудесник – животные и дети меня слушаются!
Посчитав свою шутку удачной, Бойс рассмеялся.
- Катриона Монро – не ребенок, – серьезно сказала Элеонора.
- Мама, – прекратил есть и насупился Бойс, – Перестань. Хорошо, не ребенок, но и не женщина, достойное жалости и заботы маленькое бедное создание. Не смотри укоризненно, мы ее не обидим.
- Вам нет нужды волноваться, мадам, – проникновенно присоединился Милле, – я заявляю с полной ответственностью…
- Идите, мальчики, – махнула Элеонора, – Помните, я хочу увидеть, что вы там нарисуете.
Молодые художники поблагодарили за угощение и ушли. Рэйналд МакГрей захлопнул книгу, сердито швырнул ее на стол, прямо на тарелки, и желчно продекламировал.
- «Животные и дети меня слушаются» – сопляк несет полную чушь, Элеонора. Ты уверена, что он не наломает дров? Скоро свадьба, а дело, где замешана Джейн, Мэри или Катриона, чистым быть не может, точно тебе говорю.
- Брось, Рэйналд. Лайонел сказал, что не обидит ее, у нас нет причин не доверять собственному сыну.
- Смотри, ты ему все позволяешь, с тебя и спрос. – Мак Грей недовольно покрутил ус, – Не обидит… Не обидит, так осчастливит. Сама знаешь как. Сначала заставит сидеть спокойно, потом, не далеко ходя, уложит…
- Фу, ты порой груб, как конюх. Девочка – сумасшедшая, Рэйналд, а Лаойонел хоть и повеса, но не безбожный развратник! – возмутилась жена, – Он не посмеет покушаться на ее невинность.
- Девочка – сумасшедшая красавица, если я правильно услышал, – буркнул МакГрей, подбирая книгу и раскрывая ее, – в этих делах первостепенную роль играет именно красота женщины. Не состояние ее мозга.
- Я, – Элеонора поправила салфетку на коленях, правильно переложила столовые приборы относительно своей тарелки, – Я присмотрю за ним, милорд.
Глава 7.
Даллас, США, XXI век.
Винтажный шевроле корвет темно-голубого цвета плавно зарулил на парковку, сверкая дисками на колесах, замер у торца двухэтажного здания на одной из улочек недалеко от даун-тауна Далласа. Дернув ручник, Маргарита Уайнпот оценила свое отражение в зеркале заднего вида, подкрасила губы малиновой помадой, взялась за ручку. Покидать уютный, отделанный белой кожей салон не хотелось.
На улице зябко, зимнее солнце светит тускло, еле пробиваясь сквозь серый покров облаков, повисший над небоскребами. Пересилив себя, она вышла, высокие каблуки зацокали по тротуару. В стеклянных дверях здания отразился утонченный силуэт, они разъехались, пропуская в помещение хозяйку картинной галереи Winepot Riverwalk Art Gallery. Идя по плитам пола, она на ходу снимала вельветовое пальто. Кондиционированный воздух был насыщен тонким ароматом – Марго любила живые цветы. Свежие букетики роз, фиалок, гиацинтов, тюльпанов в вазочках украшали узкие подоконники, расставленные повсюду декоративные тумбы и консоли.
- Карла! Ты здесь? – от входа окрикнула Марго, энергично пересекая холл. Справа материализовался столик секретарши, прежде скрытый листвой лимона в терракотовой кадке. Из-за него навстречу хозяйке поднялась девушка с внешностью фотомодели. Что-то прожевав и проглотив, она ответила не слишком вежливо:
