– Как можно сказать, если ни один бог никогда не возвращался? Известно только, что так или иначе, всеми богами, которым служили люди (за исключением двух высших божеств всех млекопитающих – класса позвоночных, в который входят грызуны, теплокровные четвероногие, тюлени, киты и сирены), распоряжается Магистр Филологии.
У Джеральда вытянулось лицо.
– Из ваших слов, мадам, следует, что моему предшественнику на Антанском престоле недостает благочестия. Вы намекаете, что у творения нет подлинного религиозного чувства. Эту ошибку мне придется исправить, когда я свергну его с трона и овладею всеми величайшими и наилучшими заклинаниями.
– Чтобы сделать это, мой малыш, требуется сила, которую не проявляло еще ни одно божество из миллионов и миллионов богов, которым поклонялись люди со времен младенчества Кроноса – олицетворения Времени у греков, обычно изображавшегося с серпом и песочными часами в руках.
– Да, сударыня, но ведь я одновременно культурный герой, бог Солнца и Спаситель, и поэтому должен быть особенно могущественным божеством. И кроме того, мадам, из того, что вы рассказали... Нет, в самом деле, кажется весьма возможным, что этот Магистр Филологии нанес убытки Диргической мифологии, к которой принадлежу я сам! Ни одно божество не может спокойно выносить такое обращение, и поэтому мой божественный гнев удвоит мою силу.
– Но все-таки... все-таки ты – милый, красивый и тщеславный ребенок!
Эвайна замолчала. Она смотрела на него чуть ли не с состраданием, и Джеральд почувствовал, что никогда не привыкнет к тому, как легкомысленно люди повсюду в окрестностях Антана жалеют высших богов. Они относились к ним довольно-таки дружелюбно, но соболезнование там, где было бы уместно уважение, отдавало безбожием.
Джеральд содрогнулся. Он сказал:
– Поэтому я буду неумолим. Я заставлю его ввести Диргическую мифологию в общий оборот после того, как он полностью возместит весь нанесенный ей ущерб. А затем я вдобавок к престолу получу свой законный статус культурного героя, бога Солнца и Спасителя в этой мифологии. Итак, этот вопрос, в сущности, решен; теперь мы можем заняться другими делами, и в обмен на великодушную помощь, оказанную твоей мудростью, я сложу в твою честь сонет.
– Это прекрасный сонет, – состоящий из четырнадцати десятисложных строф, выражающий две последовательные фазы одной мысли или чувства, – сказала Эвайна-Лисица, – и я горжусь, что послужила для него источником вдохновения.
– Ты забываешь, что я еще не прочел сонет, – ответил Джеральд. – Сейчас я прочту его.
И прочел.
Однако голос его так дрожал от избытка чувств, что, закончив восьмистишие, Джеральд замолчал, так как был не в силах сопротивляться красоте возвышенной мысли, когда она столь адекватно выражена в безупречном стихе. Итак, мгновение он стоял в молчании.
Джеральд взял прекрасные руки Эвайны-Лисицы и, прижав их к своим дрожащим губам, заметил, что эти руки пахнут как сохнущий на солнце хмель. Он крайне сожалел о том, что дал обещание Тенхо. Ему казалось, что между всеми женщинами, которые украшали окрестности Антана, и в некотором смысле, между их интимными отношениями со Светловолосым Ху, Помощником и Хранителем, существовало определенное сходство. Ему казалось грустным думать о том, что смерть ожидает такое количество красоты. Он находил совершенно ужасным предвидение, что он будет часто с сожалением вспоминать всезнающую Эвайну и ее отличные запасы полезных сведений, только потому что однажды он дал слово Тенхо и отнял у нее жизнь, прежде чем она смогла причинить еще какой-либо вред народу Литрейи.
Богам надлежит воздерживаться от любовных интриг, ибо только любовь может ранить бога, – дождливыми воскресными вечерами, или после того, как он выпьет чуть больше, чем следует, – ранить в тот неизбежный период упадка жизненных сил, когда возвращаются губительные воспоминания о его прежних, человеческих отрадах, таких милых, таких дорогих, и так быстро ускользнувших из его бессмертных рук, навсегда...
Отогнав эти промелькнувшие в его сознании мысли, Джеральд вздохнул и с глубокомысленным комментарием, что, поскольку это был сонет Мильтона, его собственное стихотворение начинается с той же сентенции, продолжил свою декламацию.
И когда он закончил, Лисица с удовлетворением вздохнула. Она авторитетно и подробно рассказала о главных вехах жизни Мильтона, о его основных произведениях и добавила:
– Этот прекрасный сонет – стихотворное переложение итальянского оригинала, впервые опубликованное сэром Томасом Вайаттом в 1557 г., и я горжусь тем, что послужила для него источником вдохновения. Это та разновидность поэзии, которая склоняет любую женщину довериться вам и отдать вам все в тот самый момент, когда вы заканчиваете декламацию. Итак, может быть ляжем в постель?
– Нет, Эвелин, не сегодня... прошу прощения, мадам, я, должно быть, немного рассеян. Я только хотел сказать, что если вы будете продолжать проявлять вашу женскую доверчивость и великодушие, вас придется жестоко выпороть розгами. Нет, сударыня, приношу вам свои извинения за то, что задержал вас так долго по причине наслаждения, которое я получал от столь поучительной беседы с вами, но вам лучше отправиться на покой. Я проведу остаток ночи в подобающем божеству отчуждении в этом очень удобном кресле.
Так он и сделал.
Глава 18Конец Лисицы
Однако, когда Эвайна уснула, Джеральд тихонько встал с кресла. Он подошел к кровати. Очень осторожно он просунул руку между юных грудей Эвайны и незаметно достал загадочную белую жемчужину. Теперь он ждал, с состраданием глядя на эту действительно очень красивую девушку...
Но от его прикосновения ученая Эвайна-Лисица пошевелилась и лежала теперь на спине, слегка приоткрыв рот. Так спала Эвелин. И поэтому Эвелин храпела...
Джеральд вздрогнул. Он взял ритуальный топор.
Незадолго до рассвета он вышел из склепа и принялся рубить топором поминальное древо. С первым же ударом из-под серой коры хлынула кровь, и Джеральд услышал крик боли. Джеральд посмотрел наверх. В дупле на древесном стволе можно было увидеть ребенка в голубых одеждах. Он выглядел как мальчик лет семи-восьми, покрытый веснушками, с растрепанными рыжими волосами и с единственным верхним передним зубом.
Мальчик жалобно стонал: «Богохульник восстал против Двух Истин; тщеславный глупец издевается над двойником, который выживает там, где гибнут все прочие; я лишаюсь жизни из-за его неразумия».
Джеральд опустил топор. Он дрожал. Его беспокоила любовь и глубокое томление, которые проснулись в его сердце. Он крепко стиснул кулаки. Он казался напряженным и испуганным, когда ожидал там, поглядывая искоса на мальчишку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
