Возле угла дома Виктор догнал одного, ударил колом по голове. Кол сломался, парень повалился со стоном. Четверо других парней, бросив палки, понеслись по улице. Виктор побежал за ними и вскоре догнал — возле той самой канавы. Двоих он сбил, третьего столкнул в канаву. Оставшийся парень рванулся через кусты. Виктор настиг его у забора, сбил с ног, приподнял и ударил лицом о штакетник. Парень взвыл, неожиданно вывернулся из рук Виктора, побежал вдоль забора. Виктор бросился за ним. Парень бежал, плача и повизгивая, оторванная щека болталась возле скулы. Виктор с трудом догнал его, ударил ногой в голову. Парень упал, ноги его конвульсивно задергались.
Виктор выбрался на шоссе.
Кругом было пусто — безмолвно стояли дома и где-то за ними, на танцплощадке, музыканты настраивали электрогитары.
Он огляделся, отряхнул испачканные колени и пошел по тускло освещенному асфальту. Пройдя три дома, он свернул, пересек небольшой пустырь с чахлыми деревцами и оказался снова перед танцплощадкой.
По-прежнему играла музыка, по-прежнему прыгала пестрая толпа под скрестившимися лучами прожекторов.
Виктор подошел ближе.
Забор в одном месте был повален и переломан, в проеме толпились танцующие.
Виктор прошел вдоль забора и оказался у будочки с билетами. Прямо возле нее стояла небольшая кучка парней. Заметив Виктора, они бросились в разные стороны.
Двое побежали через пустырь.
Виктор кинулся за ними. Одного парня догнал на пустыре, ударил кулаком в шею, другой оказался проворней — увернулся, перебежал улицу и понесся по проселочной дороге.
Виктор преследовал его.
Дорога неслась через поле.
Вскоре кусты обступили ее. Парень пробежал еще немного, остановился и, скинув ремень, обмотал его конец вокруг кисти:
— Ну что, бля… попробуй только… попробуй, бля…
Виктор остановился, медленно подошел к нему. Оба тяжело дышали.
— Попробуй, бля, — парень испуганно смотрел на него. — Попробуй… А то думаешь — здоровый? Соберемся, пизды дадим… монинских позовем… а в Щелково у меня полгорода родни… скажу, бля, кому надо, так таких пиздюлей…
Виктор шагнул к нему, парень взмахнул ремнем. Виктор нырнул под свистнувшую пряжку и ударил его в солнечное сплетение. Парень согнулся, осел на колени. Его вырвало. Виктор выхватил из его разжавшейся руки ремень, размахнулся. Пряжка свистнула над головой парня, он судорожно вскинул руки.
— Что, ссышь, котенок? — Виктор легонько тюкнул его пряжкой по спине.
Парень поднял бледное лицо. Виктор помедлил минуту и ударил его ногой в живот. Парень захрипел. Виктор склонился над ним и нанес ему страшный удар в основание шеи. Парень беззвучно повалился на дорогу.
Виктор схватил его за руки, раскрутил и зашвырнул в кусты:
— Вот и вся история…
Отдышавшись, он поднял широкий солдатский ремень с желтой бляхой и, похлестывая им по влажным веткам, пошел по дороге.
Впереди, за кустами виднелось поле.
Виктор остановился, потер затылок:
— Шишку набили, обормоты…
Потом повернулся и неторопливо побежал через поле, шурша мокрым от росы овсом.
Брюки его быстро намокли, пряжка болтающегося в руке ремня посверкивала в темноте.
Поле пошло под уклон и вскоре Виктор спустился в широкий и длинный овраг. Здесь было совсем темно и сыро. Где-то журчал ручей.
Раздвигая переросшую траву, Виктор нашел ручей, зачерпнул рукой темную воду и сполоснул лицо.
Ручей был узкий, полузасохший. От воды пахло прелью.
Виктор перепрыгнул через него, выбрался из оврага и снова пошел по полю, на этот раз ничем не засеянному.
Из-под ног его выпорхнула перепелка, попискивая, полетела прочь.
Виктор махнул ей вслед ремнем.
Поле пересекала дорога.
Он огляделся:
— Ну вот. Кажется наша… ага…
Дорога шла через знакомые кусты.
Виктор пошел по ней.
Вскоре поле кончилось и лес встал вокруг. Было черно, сыро и прохладно. Деревья стояли словно декорации — неподвижно.
В черных проемах меж ветвями посверкивали звезды.
Виктор нашел тропинку, перешагнул поваленное дерево.
Где-то наверху сорвалась с ветки птица, вяло захлопала тяжелыми крыльями.
Сквозь листву мелькнул свет.
Виктор прошел по тропинке, перепрыгнул лужу, раздвинул орешину: посреди лужайки стояла «волга», в кабине горел свет и Степченко что-то со смехом рассказывал шоферу.
Виктор подошел сзади, постучал по крышке:
— Можно к вам?
— Ааааа! Герой вечера! Илья Муромец! — Степченко вылез, обнял Виктора. — Ну, молчу! Один в поле воин! Не ожидал! Нашел дорогу? Все в порядке? Цел? Не поранили?
— Да нет вроде…
— Ты лесом возвращался? Полем? А может через Бобринское?
— Дорогой.
— Ну, молодец! Молодец! А это что — ремень? Что — трофей боевой? Ух… тяжелый, бля… башку проломить ничего не стоит… Видел я, как ты начал, как дуру эту поддел. Как кодла на тебя ломанулась — испугался даже, подбежал поближе, думаю — втопчут козлы Витьку в землю! Да куда мне! Махнул парень через забор! А эти мудаки, — он заглянул в кабину, — за ним! За ним, бля! Ну, молодец!
Степченко потянул его в кабину:
— Давай, полезай сюда.
Виктор влез и сел рядом с ним. Степченко, улыбаясь, разглядывал его:
— Ну, молодец парень, молодец, Первый выезд, а так сработал… Постой, постой, что это…
Он повернул голову Виктора к свету. На левом виске краснела ссадина.
— Ну, это в кустах, наверно…
— И рубашка порвана, вон, смотри… — Степченко потрогал разорванный рукав и присвистнул, посмотрев на спину Виктора. — Ни хуя себе! Во, полоса какая. Чем это они тебя? Колом что ли?
— Да, наверно… но это пустяки…
Шофер тоже посмотрел, перегнувшись через сиденье.
Степченко рассмеялся:
— Ну, ладно, это не в счет. Я-то после того, как они за тобой ломанулись, сюда пошел, ничего не видел. Ну, откровенно скажи — скольких угробил? Десять? Двенадцать?
Виктор устало улыбнулся:
— Да я не считал…
— Ха-ха-ха! — Степченко захохотал, мигнул шоферу. — Я ж говорил, он заводной. Ну, молодец. А некоторые теряются в первый выезд…
— Почему?
— В зале-то привыкнут к своим, рожи примелькаются — тренеры да партнеры. Хоть и нападают и замахиваются, так знаешь ведь, что свои, что ни хуя не сделают. А тут другое… Тут — замахнулся — бей! Слыхал пословицу?
— Слышал.
— Ну вот. Шпана она и есть шпана. МГ — 18. По правде сказать — все они вставлены в 22. Дохляки. Попадаются, конечно, 64 и 7. Те, что армию отслужили. А так в основном — пшено, малолетки. Отцы — из запоя в забой, из забоя в запой, днем на заводе въябывают, вечером буханут и козла забивают, а пацаны — хули им делать? В школе отсидят, днем хуи проваляют, вечером футбол посмотрят, бутыль красного раздавят на семерых — и на танцы. А там дело ясное. Думаешь — танцевать они пришли? Ни хуя! Он, бля, ни рожей ни кожей не вышел, как и родители алкоголики, он и поговорить-то с девкой толком не умеет, не то что — танцевать. Зато свинца под ременную бляху он залил, не забыл. На танцы придут кодлой и ждут, кого б отпиздить. Найдут чужака какого или своего понезнакомей да посамостоятельней — отхуярят и по домам: на неделю впечатлений — во! — Степченко провел ребром ладони по горлу. — Будут по сто раз перемалывать — как я его, да как мы его. А то кодла на кодлу полезет. Но это — реже… Значит, Витек. Коротко. По 17 все в порядке, по 9 нормально. Не дотягиваешь по касаниям. Ртуть, ртуть, помни, не скатывайся к 7. И главное, я тебе много раз в зале говорил и здесь повторю — забудь про свой бокс раз и навсегда.
— Да я стараюсь забыть, Семен Палыч, да трудно. Восемь лет ведь…
— Кротов Вася одиннадцать отстучал и ничего. Словно и не занимался, посмотри на него. А ты — чуть что — в стойку горбишься. Кому нужна твоя стойка? Ты не боксер, не каратист, не ниндзя. Ты уебоха. Помни про 9.
Шофер улыбнулся:
— А что, много было их?
— Человек сорок, — Степченко скатывал ремень. — Заводи, Петь, поехали… Вообще, постой-ка, надо отлить…
Он вылез из машины.
— Я с вами, — Виктор выбрался следом.
Шофер заворочался и тоже вылез.
Через минуту три струи зашелестели по траве.
От травы пошел пар.
Степченко посмотрел на неподвижные деревья, поежился и, отряхиваясь, проговорил:
— Тихо падают листья с ясеня. Ни хуя себе, сказал я себе.
Шофер тихо добавил:
— Глянешь в небо, а там действительно…
Виктор застегнул брюки, глянул на звезды и прошептал:
— Охуительно, восхитительно.
Открытие сезона
Сергей ступил на еле заметную узкую тропинку, ползущую через болото, но Кузьма Егорыч предупредительно остановил его за плечо:
— Нет, Сереж, тут нам не пройтить.
— Почему? — повернулся к нему Сергей.
Егерь неторопливо ответил, отгоняя от лица слепня:
