тощий человек в очках и сером хомбурге — тот, которого я видел накануне.
— Ищете кого? — осведомился он.
— Уже нашел.
— Видок у него не очень. — Незнакомец, переступив через несколько книг, шагнул в квартиру. — Я вас уже где-то видел.
— Вчера на аукционе.
— А, да, а потом в пассаже Жуффруа. Что вы такое сказали Венне, что он страшно переполошился?
— Что его преследуют.
— Почти ясновидение, не так ли?
— Счастливая догадка, — поправил его я.
— Кто вы такой и как оказались замешаны в эту историю?
— Кто меня спрашивает?
— Комиссар Жорж-Виктор Массю, городская полиция.
— Вы с набережной Орфевр?
— Оттуда. А вам про нее известно?
— Только из бульварных романов.
— Очень жаль. В романах нам не воздают по заслугам. К нам очень даже стоит заглянуть. Можем, например, отправиться прямо сейчас. У меня машина снаружи. — Остановившись у порога, он поманил меня пальцем. — Представляете, — добавил он, — люди говорят, что тот, кто не видел набережной Орфевр, не видел Парижа.
— Кто говорит?
— Все и никто.
Черный «ситроен» грохотал по брусчатке на мосту Сен-Мишель, свинцовые воды Сены мрачно струились внизу, а машину омывал поток повозок и авто, направлявшихся к югу. Массю, сидевший со мной рядом, немелодично напевал себе под нос. Меня мутило от мыслей о трупе, а еще я вспоминал Мадлен. Дело в том, что убийство Венне подтверждало одно из самых бредовых ее заблуждений: что некий член Бодлеровского общества — сама Коко Шанель или ее наемник — убивает людей и вырезает им глаза, верша какую-то старинную вендетту, суть которой я так и не уловил. Все знаки указывали на то, что Мадлен сказала мне правду, а значит, я ни с того ни с сего по уши вляпался в некую мутную историю, самому мне едва понятную, в городе, где я был персоной нон-грата. Хуже того, я попал в руки полиции, тех самых людей, которых старательно избегал. По счастью, пистолет я припрятал у себя на квартире.
Полицейская машина выкатилась на набережную Орфевр, свернула под арку и остановилась во дворе Дворца правосудия, штаб-квартиры отдела полиции, занимавшегося расследованием всех парижских убийств. Посреди двора горел большой костер, рядом стояло несколько мужчин с тележками. Один из них подкинул в огонь топлива, из тени раннего полудня в голубое небо взметнулся сноп искр. Меня отвели внутрь, по лабиринту угрюмых коридоров и лестниц, в кабинет, где сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. Записную книжку конфисковали. Потом мы проследовали через все здание, по новым лестницам, на верхний этаж, под гул голосов, стук пишущих машинок и звонки телефонов; там мне приказали ждать у кабинета с табличкой «Brigade speciale № 1». Время от времени кто-то входил или выходил, сквозь дверь мне удавалось разглядеть просторную, наполненную табачным дымом комнату, где лицом друг к другу стояли письменные столы, на каждом — пишущая машинка. Вокруг деловито сновали люди, некоторые сидели за машинками и молотили по ним двумя пальцами. Пахло жженой бумагой, табаком, испарениями человеческих тел. Я, кажется, просидел там часа два, досадуя на этот неожиданный поворот событий и куря «Саломе», — сердце болезненно бухало в груди. Итак, я оказался в гостях у городской полиции, главная задача теперь состояла в том, чтобы не попасть в руки полиции тайной. Рассчитывать приходилось лишь на всем известную непримиримую вражду между французскими правоохранительны-ми департаментами. Я подумал — если повезет, я еще выйду отсюда свободным.
Наконец меня пригласили в кабинет с табличкой «Bureau du Commissaire», тесный, с одним чердачным окном, выходившим на реку и Латинский квартал. По трем стенам тянулись полки, наполовину заполненные досье — два человека грузили их на тележки, чтобы куда-то увезти. Массю стоял, опираясь рукой на свой стол. Волосы его были тщательно причесаны, хомбург висел на вешалке в углу. Когда я вошел, комиссар не поднял глаз, лишь жестом велел мне приблизиться, одновременно приказав остальным удалиться. На столе перед ним были веером разложены фотографии квартиры Венне. Их сделали со всех мыслимых ракурсов. Имелись также фотографии трупа, полностью одетого, лежащего в позе зародыша на постели — каким я его и застал. Одна фотография была совершенно душераздирающей, я отвернулся: лицо без глаз.
Массю, видимо, заметил, как я вздрогнул.
— Такое, увидев, уже не забудешь, — проговорил он. — Заметьте, что крови из глаз вытекло очень мало. Ни одного повреждения эпидермиса внутри или вокруг глазниц. При глазных травмах кровотечение всегда несущественное, но на шее есть следы, — он указал пальцем, — свидетельствующие о том, что голову его держали. О чем вам это говорит?
— Что он был еще жив, когда ему вырезали глаза?
— Совершенно верно. Беднягу пытали. — Массю сел за письменный стол и принялся поглаживать подбородок. — Но почему?
Ответа я не знал. Он вытащил из ящика стола папку, открыл, начал просматривать содержимое, приподняв бровь и постоянно хмыкая. Мне он казался человеком, которого легко не проймешь, который работает головой при любых обстоятельствах, у которого с лица почти не сходит улыбка.
— Скажите, месье, — обратился он ко мне, — что вы вчера делали на аукционе?
— Меня интересовала рукопись Бодлера. Я писатель и в некотором роде специалист по Бодлеру.
— Почему вы потом последовали за Венне?
Так получилось, что, выйдя с аукциона, я пошел в одном с ним направлении и заметил, что его преследуют двое, одним из которых, понятное дело, были вы, хотя я тогда и не знал, что вы полицейский. Другим был тот, кого он обошел на торгах. Мне это показалось подозрительным. Заметив, что он вошел в книжную лавку, я решил предупредить Венне, что его преследуют.
— Когда вы удалились, Венне последовал вашему совету и ускользнул от нас. В итоге я не смог его защитить, хотя именно ради этого там и находился. Когда я выследил его снова, он уже был мертв. То есть, если бы вы не вмешались, Венне, возможно, остался бы жив. А потом — ну надо же — на следующий день я вас обнаруживаю на месте преступления. Чем вы это объясните?
— Я не убивал Венне, если вы к этому клоните.
— Это я знаю. Мы проверили ваше досье. По нашим сведениям, вы прожили в Париже всего семь лет. А корни этого преступления уходят куда глубже. Ведомо вам это или нет, месье, но вы впутались в одно из самых давних в истории этого славного города уголовных дел, связанных со множественными убийствами. И у меня есть ощущение, что вы можете нам помочь.
— Я сделаю все, что в моих силах.
Массю улыбнулся своей мимолетной философичной улыбкой.
— Поведайте, месье, как вы во все это вляпались?
