— Ладно, — дружеские нотки исчезли из голоса Лауры. — Я долго слушала. Теперь моя очередь говорить, а ваша — внимательно слушать. — Она оттолкнула тарелку с наполовину съеденным салатом. — Вы, Ним, и вам подобные видите ближайшую перспективу. Экологисты же, в том числе и клуб “Секвойя”, смотрят в далекое будущее. И любыми средствами мы намерены остановить трехсотлетнее разграбление этой земли.
— В некотором роде вам это уже удалось, — заметил он.
— Чепуха! Мы едва лишь начали. Но даже то малое, чего мы достигли, будет перечеркнуто, если мы позволим обмануть себя прагматикам вроде вас.
— Единственное, к чему я призываю, так это к умеренности.
— То, что вы называете умеренностью, я считаю шагом назад. Такой шаг — предательство по отношению ко всему живому на Земле.
Ним уже не пытался скрыть своего раздражения:
— Как вы думаете, что произойдет со всем этим вашим “живым”, если будет все меньше и меньше электроэнергии?
— Возможно, для всех нас окажется неожиданностью, что станет лучше, чем вы думаете, — спокойно ответила Лаура. — И, что еще важнее, мы бы двигались по пути, которым только и должна идти цивилизация: к меньшим потерям, меньшему изобилию, значительно меньшей алчности и к нормальным жизненным стандартам. — Она сделала паузу, как будто взвешивая слова, и затем продолжала:
— Мы долго жили по принципу, что наша сила и благополучие тем больше, чем сильнее мы давим на природу. Людям засорили мозги этой идеей, и они поверили, что так оно и есть. Поэтому они боготворят валовой национальный продукт и полную занятость, не обращая внимания на то, что этот продукт, эта занятость губят нас. На месте того, что когда-то было Америкой Прекрасной, мы сотворили отвратительный и уродливый пустырь из бетона; когда-то чистый воздух мы отравили пеплом и кислотами, и теперь он становится врагом людей, животных и растений. Великолепные реки мы превратили в вонючие клоаки, замечательные озера — в мусорные свалки. И теперь вместе со всем остальным миром загрязняем моря химикатами и нефтью. До катастрофы действительно недалеко. Вы сейчас начали призывать всех к умеренности, но как выглядит ваша собственная умеренность? Судя по всему, она заключается в том, что вы убиваете не всю рыбу, какую могли бы убить, а лишь часть ее, отравляете не всю растительность и губите не всю, а лишь часть красоты. Многие из нас поняли истинную цену вашей “умеренности”. Поэтому мы и посвятили себя спасению того, что еще осталось. Мы считаем, что есть в этом мире вещи поважнее ВНП[4] и полной занятости, и одна из них — защита чистоты и красоты нашего мира и сохранение хоть части природных ресурсов для еще не родившихся поколений. Вот поэтому-то клуб “Секвойя” будет бороться с проектом “Тунипа”, с вашей гидроаккумулирующей электростанцией в Дэвил-Гейте и с геотермальной в Финкасле. Более того, я думаю, мы победим.
— Кое с чем из сказанного я согласен, — признался Ним. — И вы знаете это, мы уже не раз говорили на эти темы. Но ваша ошибка в том, что вы, выдавая себя за Иисуса, Мохаммеда и Будду одновременно, набрасываетесь на любого, думающего иначе. Лаура, вы — лишь часть маленькой группки, воображающей, будто она лучше всех знает, что кому нужно. Вам наплевать на действительные потребности общества и на всех нас. Еще бы, у вас есть такой аргумент, как все увеличивающееся число неполноценных детей!
— Не думаю, чтобы мы могли еще что-то сказать друг другу, — холодно оборвала его Лаура и, подозвав официанта, потребовала свой счет.
Глава 13
Ардит Тэлбот прошла в гостиную.
— Я уже думала, ты не позвонишь, — упрекнула она. — Еще день-два, и я бы сама села за телефон.
— У нас возникли новые проблемы, ни на что другое нет времени, — сказал Ним. — Думаю, ты знаешь об этом.
Был ранний вечер. Ним заехал к Ардит “по пути домой”, как он оправдывался сам перед собой. В этот день, находясь под тяжелым впечатлением от встречи с Лаурой Бо Кармайкл и коря себя за то, что так и не сумел хоть в чем-то переубедить ее, он поддался внезапному порыву и позвонил Ардит. Она по-дружески тепло отозвалась на его звонок. “Я чувствую себя одинокой, — призналась она, — и с радостью увиделась бы с тобой. Будь добр, заезжай ко мне после работы, выпьем”.
Уже через несколько минут после его приезда стало ясно, что на уме у Ардит была не только выпивка: она встретила его объятиями и поцелуями. Ним не особенно противился тому, что за этим должно было последовать, но после нескольких бокалов завязался разговор.
— Да, я в курсе происходящего, — сказала Ардит. — Неужели весь мир сошел с ума?
— Мне кажется, он всегда был сумасшедшим. Но сейчас я почувствовал это отчетливее.
Сегодня, думал Ним, Ардит вроде была в значительно лучшей форме, чем в тот мрачный день почти месяц назад, когда она узнала о смерти Уолтера. На похоронах — тогда они виделись в последний раз — она казалась опустошенной и постаревшей. Теперь же прямо-таки бросалось в глаза, что она стала прежней жизнерадостной и привлекательной женщиной. Ее лицо, руки и ноги, покрытые загаром, стройные очертания тела под облегающим ситцевым платьем снова напомнили ему о вспыхнувшем в них обоих желании. Когда-то много лет назад он перелистывал книгу “Похвальное слово старушкам”. И хотя, кроме названия, он почти ничего не помнил, сейчас ему вдруг стало понятно, что имел в виду автор.
— Уолтер всегда верил, — сказала Ардит, — что все происходящее в мире — и войны, и бомбардировки, и загрязнение окружающей среды, и все остальное — это лишь необходимая составная часть природного баланса. Он говорил с тобой когда-нибудь об этом?
Ним отрицательно покачал головой. Несмотря на то что они были друзьями с покойным главным инженером, их разговоры обычно касались практических и лишь редко философских вопросов.
— Обыкновенно Уолтер хранил такие мысли при себе, — продолжила Ардит. — Но со мной иногда делился ими. Он говорил: “Люди думают, что человек властен над настоящим и будущим, но на самом деле это не так”. Или: “Свобода воли — заблуждение”; “Человеческий порок — лишь еще один инструмент баланса природы”. Уолтер считал, что даже война и болезнь имеют свое предназначение в природе — поддерживать численность населения в разумных пределах. “Люди, — как-то сказал он, — словно лемминги, которые сначала чрезмерно размножаются, а потом взбираются на скалу, чтобы совершить самоубийство. Только люди делают это более изощренно”.
Ним был потрясен. Хотя Ардит и не смогла скопировать шотландский говор Уолтера Тэлбота, Ним увидел его как живого — глубокомысленного и циничного. Нима удивило и то, что Уолтер так откровенничал с Ардит, человеком, по мнению Нима, не очень-то большого ума. Впрочем, почему бы и нет? Возможно, для Уолтера она была духовно близким человеком, таким, каким не стала для него самого Руфь.
Интересно, как Лаура Бо Кармайкл отреагировала бы на уверенность Уолтера в том, что загрязнение окружающей среды является необходимым элементом природного равновесия, воплощением чьего-то никому не понятного замысла. А ведь Ним и сам размышлял над этим, и потому его вопрос к Ардит был совершенно логичен:
— Отождествлял ли Уолтер равновесие в природе с Богом?
— Нет. Он всегда полагал, что это слишком простое, слишком элементарное объяснение. Он говорил, что Бог создан человеком, он — соломинка, за которую ухватились умишки, опасающиеся тьмы… — Голос Ардит прервался, по лицу ее потекли слезы. — Вечером я особенно скучаю по Уолтеру. В это время мы обычно разговаривали.
На какой-то момент они почувствовали себя неловко, затем Ардит твердо сказала:
— Нет, хватит хныкать.
Она подвинулась к Ниму, он почувствовал уже знакомый аромат ее духов. Она чуть улыбнулась:
— Думаю, весь этот разговор о природе утомил меня. Потом, когда они потянулись друг к другу, она прошептала:
— Люби меня, Ним! Ты нужен мне больше, чем когда-либо! Он крепко сжал ее в своих объятиях. Губы Ардит были влажными и податливыми. Она вздохнула с наслаждением, когда руками они изучали друг друга, вспоминая, как это было в предыдущий раз. Желание Нима стадо настолько острым, что он отстранился:
— Чуть помедленнее! Подожди!
— Можем пойти в мою спальню. Так будет лучше. — Он чувствовал, как она трепещет.
Бок о бок они поднялись по лестнице. В доме стояла тишина, слышались лишь звуки их шагов. Спальня Ардит находилась в конце короткого коридора, дверь ее была открыта. Внутри, заметил Ним, уже были сняты одеяло и покрывало — Ардит уже все подготовила к его приходу. Из давнего разговора он вспомнил, что у Ардит и Уолтера были отдельные спальни. И хотя сейчас никакие препятствия не сдерживали их, как месяц назад, Ним обрадовался, что они будут не в постели Уолтера. Он помог Ардит снять платье, быстро освободился от своей одежды. Они опустились на кровать, мягкую и прохладную.
