Вот и теперь. Он налил чаю и принялся машинально жевать, не спуская глаз с экрана осциллографа. Дверь тихо скрипнула. В комнату вошла секретарь, положила на стол пачку писем:
- Вы бы спустились ко мне, Максим Владимирович. Я только что кофе сварила...
- Спасибо... - Максим быстро перебрал почту, отложил письма, адресованные ему лично. Все они пришли из Ленинграда, одно было из Монреаля, от Антона, написанное еще в Петергоф и пересланное оттуда "за невостребованием", два других оказались его собственными письмами к Ларе, со штемпелем "Адресат выбыл".
Адресат выбыл... Почему она не захотела читать его письма? Что с ней происходит? Отложив в сторону эти смятые, потертые на сгибах конверты, стал читать письмо Антона.
"Дорогой друг..." Сначала шли подробности новой жизни Антона, потом кое-что поинтересней: "Здесь, в Канаде, я начал с того, с чего следовало бы начать еще в студенческие годы - с детального изучения сравнительной анатомии и физиологии человека и обезьяны. Не по книгам, не по атласам, а в натуре. И это сравнение, доведенное до внутриклеточного, до субмолекулярного уровня, убедило меня еще раз, что мы, конечно же, ветви одного материнского древа. Что стоит один факт, что и у обезьян и у человека, как и у всех без исключения организмов Земли, для поляризации мононуклеотидов, приводящих к созданию молекул ДНК, используются исключительно связи между 3' и 5' - концами (хотя вполне равновероятны и другие комбинации)!
Затем я тщательно проанализировал материалы, относящиеся к последним находкам Ричарда Лики в Восточной Африке, перечитал все работы наших советских антропологов и понял, что мои попытки искать предков человека за пределами Земли - вздор.
Написал, по-моему, недурную статью, скоро напечатают. Но ты мой главный судья, поэтому я хотел бы знать твое мнение еще об одном моем соображении. Мысль, которая не покидает меня сейчас. Кто не знает, что смерть - обычное и необходимое биологическое явление. Почему же человеческий разум никогда, ни при каких обстоятельствах не может принять ее без страха? Почему человек не может примириться с уходом из жизни? Почему разум реагирует на смерть так, будто он сформировался в организмах практически бессмертных или, по крайней мере, исключительно долгоживущих? На этот вопрос не отвечает никакая теория происхождения человека... Подумай об этом на досуге.
И еще - должен покаяться перед тобой. Я знал адрес Лары. Но она взяла с меня слово не давать его тебе. Наверное, зря я сдержал свое слово. Она живет..."
Антон сообщал ему адрес, тот самый, который уже был известен Максиму, на котором стоял безжалостный штемпель "Адресат выбыл".
Адресат выбыл! Но куда? Зачем? Надолго? А если навсегда? Что толку гадать об этом... Максим вдруг почувствовал себя таким одиноким, никому не нужным, вышвырнутым из этой жизни.
Резкий порыв ветра ворвался в окно и бросил на стол сухой сморщенный листок. Журавлиный клекот послышался высоко в небе. Мелкие капли дождя упали на подоконник. Неприятно задребезжал телефон, и хриплый раздраженный голос потребовал:
- Лаборатория бионики! Когда будут процентовки? Процентовки, я говорю! Или вам денег не надо?
Максим бросил трубку и обхватил голову руками...
А когда поздним вечером он подходил к дому, из темноты навстречу вышел высокий молодой человек:
- Здравствуйте, Максим Владимирович. Не помните меня? Я Николай Силкин, сын дяди Степана из Вормалея.
- Коля?.. Здравствуй, заходи!
- Извините, заходить некогда, меня ждут. Я должен только письмо вам передать, отец прислал, говорил, что хочет сообщить важные новости.
- Спасибо, Коля. - Максим поднялся к себе и, не снимая пальто и шляпу, вскрыл толстый самодельный конверт.
Письмо было длинным. Дядя Степан подробно рассказывал о своих охотничьих делах, о всех вормалеевских знакомых, а в конце писал: "...И еще я хотел сказать тебе - самое главное. Пришлось мне промышлять на Лысой гриве: зверя-то мало осталось в наших лесах. Ну пришел я туда, спустился к озеру, разложил костер, сижу эдак, чай кипячу, вдруг слышу - плачет кто-то в лесу. Что за наваждение! Привстал я, смотрю - мать честная! - стоит неподалеку от меня девица, славная такая, пригожая и лицом и статью, только как есть в одном платьишке. Это в тайге-то! Стоит, стало быть, прислонилась к пихточке, а из глаз - слезы. Ну я, понятно, к ней. "Что, говорю, - ты, девонька, плачешь? Заблудилась, что ли?" Она сначала испугалась меня, шарахнулась, потом видит - с добром я, сама подошла ближе и говорит: "Дедушка, ты ведь знаешь Максима Колесникова?" - "Как, говорю, - не знать, соседями были". - "А как написать ему, знаешь?" спрашивает. "Нет, - говорю, - адреса его у меня нет, но вот поедет скоро туда в город мой сын, так он доставит ему письмо". Обрадовалась, плакать перестала, погладила меня, старого хрыча, по бороде и душевно так сказала: "Дедушка, напиши ему, что видел меня тут, говорил со мной и что тягостно мне, тоскливо, а помочь некому". - "Да кто ты, - говорю, - такая? От кого поклон-то Максиму посылать?" - "А он, - говорит, - знает, от кого, напиши только все, как было, и прощай, дедушка!" Тут она глянула так, словно всю душу высветлила, и хочешь верь - хочешь нет, а только помутилось у меня вдруг в глазах, и такой сон напал, что свалился я на землю и уснул, как в омут провалился.
Просыпаюсь утром - никого. Думал, приснилось все. Да гляжу, трава под пихтой притоптана, и от пихты к озеру - следы. Ее, стало быть, следы. Только вот какая закавыка: идут следы из воды и уходят опять в воду, вроде как бы из воды она вышла и опять в воду схоронилась. Вот ведь какая история! Может, и на смех ты подымешь старика. А только так она просила отписать тебе, что пишу во всех подробностях и завтра же отправляю письмо с Николаем..."
Читал и перечитывал Максим письмо старого охотника. Можно было не сомневаться: Степан встретил астийскую Нефертити, и ей нужна помощь Максима. А раз так...
Максим тут же набросал заявление об отпуске, запечатал в конверт, чтобы опустить по пути в почтовый ящик, взял документы, деньги, запихнул в портфель самое нужное и, сбежав по лестнице, пошел ловить такси, чтобы ехать в аэропорт.
7
Ночь наступила слишком быстро. Следовало бы заночевать еще до подъема на оползень. Но Максима гнала вперед тревога. И без того он потерял на Гнилой пади полдня. Дорога оказалась тяжелой. Осенние дожди превратили голый суглинок в сплошное месиво, и теперь Максим с трудом вытаскивал ноги из тугой, как резина, грязи.
Между тем стало совсем темно. Узкий серп луны скрылся в тучах. С неба посыпал дождь. Максим почувствовал, что окончательно выбился из сил. Смертельная усталость сковала ноги, свела спину, свинцовой тяжестью навалилась на плечи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
