При первой встрече с Уайтом, разрешая ему въезд на Никель, Тербовен из-за честолюбия не ставил больших условий. К тому же тогда помешал разговору вошедший Радиес. Сейчас же, особенно после приказа Гитлера держать сопки до последнего солдата, Тербовен, как никогда остро, задумался о себе. Ведь не собирается же он сложить голову за Норвегию!
Лицо рейхскомиссара, до этого суровое и непроницаемое, преобразилось в добродушно-хитроватое, и Уайт на мгновение почувствовал, что он сидит не перед грозным рейхскомиссаром, а перед прежним компаньоном, опытным маклером Тербовеном.
— Я распоряжусь, — согласился Тербовен, вставая из-за стола. — Немцы умеют ценить старую дружбу.
В ответ Уайт прикрыл глаза, склонил голову.
— Я иду вам навстречу, хотя ваше пребывание здесь противоречит… — Тербовен не договорил и круто повернул разговор. — У нас мало времени, поэтому будем кратки. Итак, вы вывозите оборудование рудников, едете в Осло, хоть к чёрту на рога, меня это не интересует, пропуск дам. Но… у моего дряхлого отца есть старые коммерческие дела в Америке. — Тербовен улыбнулся, не спускал глаз с лица Уайта, стараясь определить, какое впечатление произвёл его намёк.
— Нужна виза на проезд, — отшутился Уайт, не сразу поняв, на что намекает рейхскомиссар.
— Об этом я побеспокоюсь сам. Вы только доставите его с небольшим багажом к себе в Америку. Сейчас удобный случай, обрадую старика, — Тербовен хитро улыбнулся.
Уайт покосился на Ланге, подумал и ответил:
— За добрую услугу я готов отплатить вдвойне. Но как бы мне не сломать на этом шею…
— Если в этой сделке и потеряет кто, то только я, — поспешил убедить Тербовен. — У вашего спутника будет заграничный паспорт.
— Однако…
— Я не узнаю вас, Уайт! В молодости нам с вами приходилось рисковать куда больше.
— Хорошо. Я согласен только ради старой дружбы.
— В таком случае постарайтесь быстрее управиться с делами. Дай бог вам попутного ветра.
Уайт и Ланге откланялись и удалились. Тербовен грузно опустился в кресло.
На совещание прибыли командиры горноегерских дивизий, специальных частей, авиационной дивизии, старшие офицеры артиллерии, флота и один адмирал. Стульев не хватило, принесли из других кабинетов. Когда все уселись и наступила тишина, торопливо вошли опоздавшие — командующий армией генерал Фалькенхорст с начальником штаба. Выбросив перед собой правую руку, они в один голос гаркнули: «Хайль, Гитлер!» Все, кроме Тербовена, их приветствовали стоя.
Совещание длилось недолго. Говорил один Тербовен. Он рассказал о положении на фронтах и особенно подробно остановился на заполярном участке военных действий.
— Таким образом, обстановка изменилась, — сказал в заключение он. — Мы сковываем крупные сухопутные силы и флот противника, которые могут быть использованы против фатерлянда. Мы должны любой ценой держать фронт. С сегодняшнего дня всю ответственность за наш участок фронта фюрер возложил на меня. Он приказал нам стоять здесь до последнего солдата.
— Как же тогда понимать официальное заявление фюрера о выводе войск из Скандинавии? — недоумевая, спросил один из офицеров.
— Однажды доктор Геббельс сказал: «Нужно уметь не говорить правду, даже после того, как вам выбьют зубы». Зачем стыдиться лжи, когда она вызывается стратегической необходимостью?
— А что сказать солдатам? — спросил генерал Кайфер. — Держаться до последнего — значит умереть…
— А разве они вечно жить у вас думают? — резко перебил Тербовен. — Солдатам надо внушить, что, воюя здесь, они дерутся за Великую Германию. А лучше пресекать всякие попытки думать и размышлять. Паникёров, трусов, дезертиров расстреливать без суда перед строем. — Рейхскомиссар повернулся к командующему армией. — Спешите перебросить части… Танковую бригаду оттяните в Норвегию, может оказаться в котле, дороги завалят. С юга Норвегии снимите необходимые части, переведите к Петсамо. Прикажите войскам, отходящим на север Финляндии, уничтожать всё на своём пути. Ежедневно сообщайте данные разведки и о передислокации наших частей. А о начале наступления русских — немедленно, в любое время суток… — Тербовен встал, усталыми глазами медленно скользнул по лицам присутствующих и добавил: — Фюрер не забывает нас. Помните и вы о своём долге.
Совещание окончилось. Кабинет быстро опустел. Около двери остановились Радиес и Тербовен.
— Я разрешил этим коммерсантам, что были у меня перед совещанием, въезд в Осло. Сделайте так, чтобы они быстрее покинули Норвегию, — предложил Тербовен начальнику гестапо и посоветовал: — Только без шума.
ГЛАВА 17
На небольшом полуострове устья реки Нидельв, впадающей в широкий, никогда не замерзающий Тронхейм-фиорд, расположен город Тронхейм, — один из крупнейших портов Норвегии.
Уайт поручил Ланге тайно съездить в Тронхейм и попытаться восстановить связи с бывшими руководителями торговой палаты Норвегии. Сам Уайт вылетел в Осло по более важным делам, как выразился он.
Ланге сошёл с самолёта на нидаросском аэродроме, в семи километрах от Тронхейма, нанял первое попавшееся такси и через несколько минут въехал в город. Глядя на празднично одетых норвежцев, неторопливо гуляющих по улицам, Ланге вспомнил, что сегодня воскресный день, и ему вдруг захотелось отбросить все дела и зайти в ресторан, почувствовать себя свободным и отдохнуть.
Ланге запустил руку в левый внутренний карман пиджака, нащупал пачку немецких марок, которые ему дал Уайт, слабо улыбнулся. В правом кармане у него лежали норвежские кроны.
Машина обогнула Торвег[1], где пересекаются две главные улицы, и остановилась на углу. Ланге сунул шофёру три марки, приятно потянулся и скрылся в толпе. До вечера он решил всё же посетить два-три адреса, которые ему дал Уайт, а после весело отдохнуть.
Ланге остановил прохожего и спросил, где находится улица Конгенегаде[2]. Прохожий оказался немцем. Он погрозил Ланге кулаком и грозно ответил:
— Я тебе покажу — королевство!
Стоявшая рядом бодрая и суетливая старушка с улыбкой сказала Ланге:
— Вы стоите на этой улице, незнакомый человек.
А через несколько минут Ланге вошёл в узкий длинный двор, отыскал нужную квартиру и торопливо постучал в дверь.
На пороге появился сгорбленный и седой старик. Он приложил ко лбу ладонь и, щурясь как будто от солнца, посмотрел в лицо Ланге.
— Мусейд дома? — спросил Ланге.
Старик оказался глуховатым и не говорил по-немецки. Он приложил к уху ладонь и, когда Ланге повторил свой вопрос, скорее догадался, чем понял, о чём его спрашивают. Он несколько раз повторил: «Мусейд», покачал головой и, переступая ногами, постарался изобразить бегущего человека, говоря при этом: «Швеция».
«Сбежал», — догадался Ланге, торопливо откланялся и ушёл озабоченный. Он вёз Мусейду письмо Уайта и рассчитывал использовать норвежца как переводчика. Положение осложнялось, Ланге вышел во двор и в калитке столкнулся с человеком небольшого роста, широкоплечим, со смуглым лицом. Незнакомец извиняюще снял тёмно-синюю шляпу и молча уступил дорогу, Когда он снимал шляпу, Ланге увидел золотые часы на его белой руке, выделяющейся на фоне смуглого лица. «На лице загар», — решил Ланге и стал размышлять, как в Норвегии мог загореть этот человек.
Свернув за угол, Ланге прочитал название улицы — «Мункегаде»[3], заглянул в записную книжку и обрадовался, что сможет без расспросов найти второй адрес, где живёт норвежец Хамбро.
На этот раз Ланге пришлось долго ждать в коридоре.
Дверь открыл заспанный немец с реденькими усиками, закрученными вверх. Осмотрев Ланге, он приветливо улыбнулся, поздоровался и пропустил гостя в квартиру. «Опять неудача», — с огорчением подумал Ланге, когда увидел на стене в комнате портрет Гитлера.
— Хамбро давно умер, — сказал немец и, показывая рукой на белого шпица, добавил: — Осталась вот только его маленькая собачка…
Ланге не слушал немца, смотрел в окно, и вдруг глаза его округлились. На противоположной стороне улицы он увидел загорелого незнакомца, с которым столкнулся недавно. «Уж не следят ли?» — мелькнула мысль в голове. Незнакомец внимательно посмотрел в сторону парадного входа и, не прибавляя шага, прошёл дальше. «Бесспорно, следят», — решил Ланге.
— Зачем вам нужен Хамбро? — спросил немец, но Ланге не ответил, извинился и закрыл за собой дверь.
Когда он вышел в коридор, то посмотрел в щёлку парадной двери, но никого не увидел. Торопливо прошёл во двор. Ему повезло. Двор оказался проходным. Через минуту Ланге был на другой улице, тут же подвернулся свободный «опель». Ланге велел ехать до лучшего ресторана.
Шофёр скосил глаза на Ланге, усмехнулся и ответил:
— Он единственный в городе.
