Похоже, ему нравился сам процесс. Он разглядывал пистолет и улыбался, как ребенок, получивший новую игрушку. Машина, качнувшись, выпрямилась и опустилась на диски, распластав пробитые шины по заснеженному асфальту.
Напоследок браток засадил две пули в радиатор, из которого тут же повалил пар.
Незаметно выставив из-под пальто объектив видеокамеры, Кира засняла этот акт вандализма над изделием отечественного автопрома.
Из ворот вывернул фургончик, притормозил.
Выскочили двое, подхватили водителя, проворно обыскали и вбросили в кузов через предусмотрительно распахнутые задние дверцы. Один заглянул в салон «Волги», пошарил в бардачке, второй выговаривал человеку с «береттой» за простреленные шины и радиатор. Стрелок пожимал горбатыми от мускулатуры плечами, виновато разводил в стороны длинные, почти до колен руки.
«Уж не спецоперацию ли я снимаю?» — мелькнула у Киры шальная догадка.
Последующие события тотчас развеяли заблуждение. Из подвала послышался пронзительный поросячьий визг и возмущенный басовитый рев.
Визг не содержал ничего членораздельного, а владелец трубного голоса громыхал:
— Ментеныш поганый! Ты здесь зачем? Всё пасешь меня, да?! Колись быстро! Быстро!
Из подвала, из-под вывески решительными шагами поднимался на тротуар бритоголовый мордатый верзила со шрамом через всё лицо.
Теперь Кира безошибочно узнала неугомонного Стоматолога.
Рассвирепевший браток нес перед собой несчастного перепуганного Ролика, ухватив его за уши и щеки громадными ладонями. При каждом вопросе он встряхивал стажера и подносил его голову вплотную к своей покрасневшей от гнева физиономии, заглядывал в полные слез и страха глаза.
— Под стол спрятался, крысенок! Думал — не узнаю! Ну, блин, и что ты здесь делал?!
Бедный Ролик, чувствуя, что уши вот-вот оторвутся, не мог ничего ответить и только визжал от боли и обиды, вытягиваясь на цыпочках, вытанцовывая, брызгая на братка слюной.
Помощь базы явно запаздывала.
— Витенька-а!! Сыно-ок!!
Заполошный крик Киры резанул по ушам окружающим.
Еще в салоне одним движением растрепав волосы для пущего эффекта, она бежала, вытянув перед собой дрожащие руки. Оступилась, упала на колени, ухватила Стоматолога за ногу левой рукой.
— Отпустите! Бога ради — отпустите! Он не сделал ничего плохого! А-а-а!!.
Еще никогда героический пацан не был так близок к гибели.
Можно сказать, сама смерть цепко держала его за толстую мускулистую ногу.
Мощный ПММ, прошибающий на близком расстоянии бронежилеты, был зажат второй рукой в кармане пальто, и Кира сквозь ткань положила бы пятерых братанов за пару мгновений. Чихнуть не успели бы. Она мастерски выполняла подобные упражнения в стрельбе, ухитряясь выпускать от бедра по две пули в секунду — и все на поражение.
Восемь мишеней за три с половиной секунды — таков был ее личный рекорд.
И, в отличие от Кляксы, ее мало волновал исход операции в сравнении с жизнью мальчика. Честно сказать, совсем не волновал. Ее больше беспокоили те, кто сидел в фургончике — на всех могло не хватить патронов в обойме ПММа. Однако иногда выбирать не приходится…
Братков спасли только их человеческие качества.
Доброта спасла.
Четверо коллег по нелегкому ремеслу приведения сознания барыг в соответствие с нормами жизни осуждающе поглядели на Стоматолога.
Тот смутился:
— Че вы, в натуре… За них меня, блин, тогда и повязали! Еще рыжий был с ним… Где он, кстати? — браток еще раз встряхнул стажера. — Тетка, слышь, пусти ногу. Не ползай, а? Я ж тебе не фашист какой-то… Да, блин, забирай ты его на фиг!..
С этими словами он разжал могучие пальцы — и хлюпающий Ролик шмякнулся на колени рядом с Кирой. Кира убрала палец со спускового крючка, отвела ствол от живота Стоматолога, поддержала мальчишку.
Высвободившийся браток наклонился, отер пальцы о куртку стажера и повернулся к коллегам:
— Погнали!
Братки проворно расселись по машинам. Сияющая хромом кавалькада тронулась.
— Где Кубик? — спросила Кира хрипло, покусывая пересохшую губу.
— Они его… через кухню утащили… Он в фургоне, наверное…
— В следующий раз… морду набью. Не посмотрю, что маленький.
— Спасибо…
— А понял, за что?!
— Понял…
Они поковыляли к машине. Оперативный надрывался по связи.
— База, отбой. — устало сказала Кира. — Мы справились. У нас похищение — Стоматолог похитил Кубика. Месть за покушение, я полагаю… Пусть Баклан, если может, примет их. Они на четырех машинах — синий «додж-дюранго», белый «ниссан-патрол», черная «тойота-хайлэндер» и белый фургончик-"мерс-вито". Номеров не разглядела, к сожалению. Старость — не радость…
— Кира, я тебя расцелую! — отозвалась база голосом начальника отдела.
— Они ушли по Лиговке к площади Восстания… Их человек двенадцать. Кубик с водителем — в фургоне. Тяните фургон.
— Баклан их примет! Он уже на площади! — крикнул Завалишин.
— Похищение я засняла… Все, пожалуй. Отдых.
Кира обессилено полулежала на водительском сидении. Прикрыла глаза, сбрасывала нервное напряжение. Ролик рядом шмыгал носом, осторожно трогал горящие распухшие уши.
— Что ты там делал? — спросила она бесцветным голосом, не поднимая век. — Приятеля встретил?
— Что вы, я его впервые видел… Все бармены похожи. Там Кубик встречался с евреем одним. Они сидели в кабинке… там такие кабинки со столами… Они сидели и спорили, и еврей что-то от Дадашева требовал. Так мне показалось… Мне не слышно было.
— А почему ты решил, что это еврей? — удивилась Кобра.
— Да поймете, когда увидите.
Кира открыла глаза.
— А куда он делся, кстати?
— Когда они вошли, то выстрелили в воздух. В потолок, то есть. Мы с евреем прятались под одним столом. А потом — я не видел…
— Это и понятно. Вон тот тип — не он?
— Он, он!
— Хм-м, действительно, еврей… Что ж, поехали за ним потихонечку… У нас сегодня насыщенный день.
Человек, о котором они говорили, выбрался из подвальчика, отбиваясь от разгневанного хозяина, который, судя по всему, требовал заплатить. Одет он был во все черное, на голове была круглая шляпа с маленькими твердыми полями. Вырвавшись из цепких хозяйских лап, он поспешно пошел, почти побежал, оглядываясь.
— Почему вы не едете?
— У него машина за углом. Он ключи на бегу доставал — разве ты не заметил? Вот, пожалуйста… Теперь поехали.
У нового объекта колеса были отечественные — неприметная голубая «девятка».
Кира вела, Ролик снимал. Руки у Киры еще дрожали, управлять было трудно. Но стажер был не в лучшем состоянии.
К счастью, человек с ярко выраженными национальными чертами в прическе и физиономии вскоре припарковался у скверика перед Александринским театром. Здесь он довольно долго сидел в машине, а когда вышел, Кира взглянула на часы.
Было ровно три тридцать.
Несмотря на морозец, человек оставил шляпу в салоне, зато обмотал горло белым шарфом, издалека заметным на фоне черного пальто. Гордо подняв красивую голову, украшенную гривой седых, мелкозавитых волос, горбоносый и пейсатый гражданин принялся прогуливаться вокруг памятника Екатерине Второй, сунув руки в карманы, поеживаясь от холода.
— О-о… — протяжно сказала Кира. — Это совсем другой коленкор…
— Что такое? Что такое? — забеспокоился Ролик, теперь заглядывающий в рот своей наставнице.
— Достань вторую камеру… Ты налево, я направо от памятника. Снимаем все подряд, панорамируем, понял? Влево-вправо, сколько обзора из машины есть. Лишь бы пленки хватило на всю его прогулку.
— А долго он будет гулять?
— Я думаю, не больше получаса. Ты снимай, снимай аккуратно. Нам потом все это просматривать, и не раз. Прохожих снимай, всех-всех прохожих… Машины тоже, так, чтобы номера было видно… Жаль, конечно, что нет второго поста… но вдруг нам повезет…
— Почему он не уходит? Уже замерз весь… вон, нос синий стал…
— Он, Витя, знак подает.
