Я проводила странную пару взглядом и услышала голос медсестры Нины Котовской.
– Агриппиночка Аркадьевна, не ходите одна гулять по лесу. Если хотите дойти до пруда, найдите себе компанию.
– Надо же было так нарядить несчастную малышку! – воскликнула я. – Удивительно, что она до сих пор не упала в обморок. И, похоже, бедная девочка боится матери, идет молча, не плачет, не требует, чтобы ее переодели. Подчас родительская любовь и забота становится тяжелым бременем для детей.
Нина тяжело вздохнула.
– Это Карина Савельева, она в больнице работает.
Я удивилась еще больше.
– Чересчур заботливая мамаша – ваша коллега?
Котовская молча кивнула.
– Неужели никто из врачей не объяснил ей, что, заматывая дочку в излишне теплую одежду, она не сохраняет, а ухудшает ее здоровье? – не успокаивалась я.
Нина опять вздохнула.
– У Леночки рак крови. Ее лечат, но ситуация не очень радужная. Карина не глупый человек, просто на химии часто нарушается терморегуляция тела, девочке постоянно холодно. Конечно, со стороны это выглядит странно, но что поделаешь… Так вы одна далеко от корпуса не отходите.
Котовская заторопилась по дорожке к воротам, а я продолжала неотрывно смотреть вслед Карине и маленькой Лене. Мне стало очень страшно. Я, конечно, знала, что дети тоже могут заболеть, но сейчас я впервые увидела ребенка с онкологией. На секунду представила себя на месте матери Леночки и ужаснулась. Выходит, заболеть самой – не самое страшное, намного хуже, когда диагноз «рак» ставят твоему ребенку. Если уж в моей семье суждено кому-то болеть онкологией, пусть это буду я, а не дети. Не стоит хныкать, жаловаться на судьбу и сетовать на свой тяжкий жребий. Мне невероятно повезло – страшная опухоль образовалась у меня, а не у тех, кого я люблю. Я очень, очень счастливый человек…
На первую, самую большую операцию, радикальную мастэктомию, меня, как и планировалось, взяли тринадцатого мая. Помнится, при виде операционного стола (он показался мне очень узким) я испугалась и спросила у медсестры:
– У вас никто в наркозе не падал на пол?
Девушка, давно привыкшая к идиотским вопросам пациентов, серьезно ответила:
– Это невозможно, я буду вас страховать. Вот сейчас для безопасности ручки бинтиком привяжу. Удобно лежать?
– Можно попросить подушку и одеяло? – сказала я. – Что-то холодно, и голове низко.
Медсестра погладила меня по плечу.
– Проснетесь в реанимации, там у нас очень удобные кроватки. Когда лампы над столом зажгут, станет тепло. А сейчас надо сделать укол. Не пугайтесь, больно не будет совсем.
Девушка отошла к небольшому столику.
Вдруг послышались шаги, и появился Кучеренко, одетый, как всегда, в красную рубашку и джинсы.
Я страшно обрадовалась:
– Ты пришел!
– Обещал же быть около тебя во время операции, – усмехнулся психотерапевт и взял меня за руку.
Медсестра, не обращая никакого внимания на посетителя, гремела какими-то инструментами. Тут в операционную вошел Игорь Анатольевич, одетый в хирургическую пижаму. Оглядев его и заметив, что весь остальной медперсонал тоже облачен в стерильные одежды, я спросила у врача:
– Можно мой приятель здесь постоит?
– Кто? – вздернул вверх брови Грошев.
– Кучеренко, – пояснила я. – Он меня за руку держит, так, знаете ли, спокойней. Дайте ему халат.
– Ах, Кучеренко… – протянул Игорь Анатольевич. – Ему можно так, в простой одежде.
Я улыбнулась. Психотерапевт погладил меня теплой ладонью по лбу, стало очень тихо. Больше я ничего не помню.
Проснулась я в реанимации, опутанная трубками. На соседней кровати лежал старик, издававший невероятные звуки, то ли храп, то ли хрип. На его левой руке равномерно сжималась манжетка тонометра. Я попробовала пошевелиться, поняла, что ничего не чувствую, затем попыталась сесть. Попытка не удалась – я была привязана к какой-то банке. Вернее, из тела шла трубка, на конце которой болталась стеклянная емкость. Она зазвенела, я испугалась и мгновенно приняла лежачее положение. Старик зашевелился, открыл глаза и просипел:
– Ты кто?
– Донцова, – пролепетала я.
– Не, мужчина или женщина?
– Вроде женщина.
– О, хорошо, – заявил дедулька, – хоть перед смертью на голую бабу полюбуюсь.
Вымолвив эту фразу, он закрыл глаза и мгновенно заснул. Тут только я сообразила, что мы оба без одежды.
Дедулька был очень забавный. Проснувшись в очередной раз, он поинтересовался:
– Ты матерные анекдоты знаешь?
– Ну, не слишком много, – пробормотала я, – так, штук двадцать.
– Начинай, – велел старик, – поржем перед смертью.
– Вообще-то я не собираюсь умирать, – на всякий случай сообщила я, – совершенно не хочется.
– А кто тебя спросит? – фыркнул старичок. – Ну, давай сам заведу…
Дедулька оказался просто кладезем скабрезных историй. Я, не большая любительница генитального юмора, чуть не рыдала от смеха. Лежавшая у окна женщина молчала, поджав губы, потом начала тоненько подхихикивать. Я вспомнила годы, проведенные в «Вечерке», тоже стала выдавать истории. А хихикающая тетка принялась петь частушки, самым приличным словом в которых было «жопа». Не знаю, отчего нам все это казалось дико веселым, но в конце концов в палате появился врач и сказал:
– Ну что, Евдокимов, опять безобразничаешь?
– Да мы просто поем, – сообщил старик, – помирать, так с музыкой.
Реаниматолог хмыкнул:
– Ну вы-то все точно не помрете! Подобрались три сапога пара. У одной желудка нет, у другой шов через всю грудь и спину, а Евдокимов…
– Чего Евдокимов? – перебил его дед. – Сюда же ни радио, ни телика нельзя, вот и веселимся.
Доктор покачал головой и ушел, а мы продолжили веселиться, припоминая различные истории. Утром женщину, лежавшую у окна, перевели в обычную палату. Когда ее провозили мимо меня, она сказала:
– Вообще-то я в школе преподаю русский язык и литературу, ты не подумай, что забулдыга какая-то. Частушки в деревне узнала, дом у меня там.
– Классно, – прокряхтел дед, – приходи в гости.
Тетку довезли до порога, и она внезапно крикнула:
– Эй, ребята!
– Чего? – отозвались мы с дедом хором.
– Никогда я так не веселилась, как в реанимации, – сообщила учительница. – И ведь не болит ничего.
– Смех рак губит, – резюмировал Евдокимов. – Серьезных людей сжирает дотла, а тех, что с юмором, боится. Точно знаю!
И я почему-то мгновенно ему поверила.
Через день из послеоперационной палаты ушел и веселый дедуля. Я не знала, в каком отделении он лежит, и больше, находясь в клинике, его не видела.
Прошли годы, я, став писательницей Дарьей Донцовой, приехала для встречи с читателями в свой любимый книжный магазин «Молодая гвардия» на Полянке. Народа, как всегда, было очень много, три часа я исправно отвечала на вопросы, раздавала автографы. А потом заметила, что неподалеку стоит стройный симпатичный мужчина примерно моего возраста, ну, может, чуть моложе, который молча, очень внимательно наблюдает за мной.
