слов ускользнул от Юории. — Не в ближайшее время. Только когда решит, что она пробыла тут достаточно долго, чтобы узнать хоть что-то полезное. К тому моменту мы организуем ему теплый прием.
— Мне это не нравится, — возразил Ренард, и Юория ощутила неудовольствие Вестера собственной ненавистью к этому зазнавшемуся человечишке. Прежде, чем Ренард успел продолжить, Юория вскочила и, путаясь в свободной юбке, одним махом преодолела ступени и схватилась за седые волосы. Ренард отшвырнул ее от себя. Несколько волосков осталось у Юории между пальцами, а сама она застыла за спиной кресла Вестера с другой стороны, унимая колотившееся сердце.
— Вестер, я не собиралась нападать на него, — зачем-то объяснила она мужу, и прикусила губу от досады, что не удалось удержаться. Собственный голос показался ей чужим, высоким и жалким.
Вестер не ответил, только усмехнулся и протянул ей половину граната. Юория взяла фрукт двумя руками, не понимая, что должна с ним делать. Сок тек по ее пальцам, терпкий и красный, как кровь.
17. Алана
На исходе третьего дня пути Келлан, наконец, разрешил перебраться из седла в не слишком удобную, но все же не бьющую при каждом шаге повозку. Сложно было назвать эту скромную коробку, завешенную выцветшей на солнце и измочаленной дождями и бурями тканью, каретой, но Алана устроилась на твердой лавке с большим удовольствием. Колени нещадно ныли, внутреннюю часть бедер сводило, а ягодицы так болели после суток галопа, что Алана даже не сделала попытки сесть. Обычно от небольшого роста были одни неудобства, но сейчас Алана порадовалась, что смогла, пусть и свернувшись, как ребенок, лечь на скамью боком.
Повозку подбрасывало на камнях, она вся скрипела и дребезжала, и от соломы на полу ощутимо пахло какой-то животиной, будто раньше хозяева перевозили то ли свиней, то ли коз прямо у себя под ногами. Грубый холщовый полог покачивался в такт движению, с ним играл ветер, и в истертостях мелькал свет. Алана слышала, как Келлан что-то вполголоса говорил хозяину повозки, правившему на козлах, но слов различить не могла, как ни прислушивалась. Она зажмурилась, наслаждаясь теплом и убаюкивающим стуком колес о щебень, и обняла себя руками.
Безумная, быстрая мысль пришла ей в голову: нужно было бежать. Попробовать пробраться через заднюю стенку, упасть на дорогу, отползти с колеи в лес — так, чтобы ставший безумным Келлан ее не нашел. Она легонько ударилась виском о дерево: не стоило так думать.
— Не стоило, и правда, — озвучил заглянувший под полог Келлан, и его слова отозвались в Алане паникой. — Ты хочешь убежать? Конечно. Мне что, тебя связать? Я же все объяснил тебе.
Его новое лицо ей совсем не нравилось. Раньше спускавшиеся крупными волнами медово-каштановые волосы повисли серыми сосульками, будто он вывалял их в грязи и в пыли, на прежде гладкой как сатин коже рассыпались нелепые веснушки и родинки. Телосложение Келлана стало более грузным, будто он постарел, как обычный человек, лет на двадцать. Вместо привычного острого гранями камзола он был закутан в какое-то чистое, но безусловно крестьянское одеяние цвета древесной коры. Новый, призванный не привлекать к себе внимания облик был всего лишь иллюзией. Алана знала, что если она расчешет волосы Келлана пальцами, то они окажутся такими же мягкими, как и были, и что если только прикоснется к его голой коже, иллюзия для нее развеется, и он снова поразит ее своей красотой. Но Алана не делала этого. Новый облик куда лучше подходил тому, как он вел себя, и ей не хотелось связывать его последние действия с таким любимым лицом.
Келлан подвергся какому-то заклятию и потерял возможность мыслить здраво. Это было единственным объяснением. Никогда прежний Келлан не стал бы так себя вести. Прямо в седле, удерживая повод и сжимая ее плечи, он признавался и признавался ей в любви и вместе с тем, казалось, относился к ней как к дикому животному, которое нужно было удерживать в строгости и связанным. Келлан говорил, что она в опасности, но и считал опасной для других. Не отпускал ее от себя и на минуту, и даже отойти в лес она могла, только если он останавливался, пусть и отвернувшись, всего в паре десятков шагов. Келлан не доверял ей и все время подчеркивал это. Он был уверен, что Алана спала с Даором Карионом и выполняла его приказы, не подвергал сомнению, что именно она помогла Пар-оолу начать ужасающую войну и попыталась пустить пар-оольских шепчущих в Приют. Келлан обвинял ее, что от начала и до конца она не была честна с ним, обманывая ради этих чудовищных и вместе с тем смехотворных целей!
Все ее попытки поговорить о заклятии Келлан зло отметал. Он усмехался холодной, такой не свойственной ему усмешкой, будто говоря: «Да-да, послушаем, что ты еще придумаешь», и смотрел на нее так, словно она не заботилась о нем, а хотела вогнать ему нож в спину, когда он отвернется. Алана раз за разом аргументированно, стараясь не обращать внимания на ядовитый взгляд, объясняла Келлану, что он не прав. И ничего не менялось.
Кроме того, явно становилось хуже. В начале пути Келлан был с ней чаще ласков и аккуратен, и только изредка загорался этой необъяснимой злостью, но последние полтора дня раздраженное состояние стало для него нормальным, и лишь иногда сквозь этот слой наведенной ненависти проглядывала любовь, о которой теперь он говорил так часто.
Как же она хотела услышать от него слова любви! И какими же невыносимыми были обстоятельства, в которых он признался ей! Келлан выглядел измученным зависимостью. Так любят и с тем не переносят фатиум те, кто пристрастился к нему. Любовь к ней выедала его изнутри, и казалось, он ненавидел свою беспомощность перед ней, и все эти признания, будто на лезвии, звучали жестом отчаяния.
Даже решись она на ответное признание, Келлан бы не поверил ей. А может, не услышал бы.
Алана пыталась придумать, как попросить помощи у кого-то из шепчущих, но Келлан постоянно заглядывал в ее разум, не оставляя ей и кусочка личного пространства. Алана знала: все, что он может истолковать как признак ее ненадежности или отголосок желания причинить ему вред, Келлан истолкует именно так, но вместе с тем заметила, что ее мысли о том, что кто-то наложил на него заклятие, Келлан то ли не слышал, то ли не осознавал. И она перемешивала раздумья о возможности связаться с кем-то из Приюта
