Буффало молча надел пуленепробиваемый английский панцирь, скованный из броневых пластин — предмет зависти Благово (в полиции таких не было). Рогожец вечером долго уговаривал Лыкова взять этот панцирь себе, но тот отказался наотрез.
Оба они так и не увидели плывущего Алексея, но куст у южной башни дважды качнулся, как было условлено. Пора! Экипаж быстро разогнался и, уже не таясь, спустился вниз, к реке. На мосту через Кишму он остановился. Ничепоруков остался на козлах, Благово с Буффало пошли по тропе вдоль реки к озеру. Дошли до второго моста, ведущего на остров, и ступили на него.
Было росистое и холодное утро, начало пятого. Над озером висел плотный, словно из ваты, туман, в котором исчезал дальний конец моста. Тихо, зябко и страшно. Слева что-то плеснуло, Павел Афанасьевич обернулся и увидел, как крупный окунь гонит плотвичку. Та ловко выпрыгнула на лист кувшинки, перелетела его на брюхе и кувыркнулась в густые заросли водорослей с другой стороны листа. Окунь уперся рылом в преграду, постоял так несколько секунд и нехотя нырнул.
Из тумана раздался негромкий голос:
— Кто идет?
Буффало оттер сыщика мощным плечом и так же негромко ответил:
— От Ивана Саввича Игнату каравай.
И поднял над головой заранее приготовленный хлеб. Иваном Саввичем звали главного нижегородского «христа», купца второй гильдии Акинфьева.
— Один подходи, второй стой, где стоишь, — снова раздалось из тумана.
Буффало двинулся по мостику прямо в вату. Ступил на берег и увидел двоих белобрысых парней, видимо, братьев-близнецов, в теплых бекешах. Парни смотрели настороженно: у одного в руках была крепкая дубина, второй держал руки в карманах.
— Брось оружие на землю, — сказал первый, держа дубину перед собой.
— В каравае записка… — начал было тянуть время Буффало, но тут парень, стоявший чуть сзади, без звука повалился на землю. Второй только начал было разворачиваться, как Буффало резко ударил его ребром ладони по горлу. Караул был снят.
Из тумана показался Благово, оглядел два безжизненных тела и спросил у Алексея:
— Когда они очнутся?
— Мой полчаса пролежит.
— Мой столько же, только говорить долго не сможет, — дополнил рогожец.
— Свяжите их пока, а я сбегаю к коляске и вернусь. Через 20 минут появятся казаки, Ничепоруков должен их встретить.
Благово исчез, а когда вернулся, братья-близнецы лежали связанные возле моста; Лыкова с Буффало уже не было. Начальник сыскной полиции молча перекрестил туман, затем вынул револьвер, взвел курок и сел на первую доску моста так, чтобы видеть и караульщиков, и весь островной мыс. Теперь ему оставалось только ждать и волноваться.
Две тени бесшумно проскользнули в незакрытую монастырскую калитку. Сразу за ней, сидя на колоде, прислонившись к стене, спал мужик в драном казакине, с всклокоченной бородой, на монаха совсем не похожий. Буффало постоял над ним, примерился и рукоятью револьвера погрузил часового в еще более крепкий сон.
Они пересекли заросший повиликой двор и стали перед дверью в гостевые кельи. Алексей осторожно потрогал ее и кивнул головой, мол, справлюсь. Буффало выставил три пальца: раз! два! три! Лыков собрался как пружина и ринулся вперед. Снес дверь, будто картонную, они с Буффало ворвались в сени и из них — в сумеречную горницу.
На шум из угла, с лежанки вскочили два рослых заспанных парня, но сделать ничего не успели. Алексей схватил их за глотки, поднял на пару вершков над полом, как котят, и крепко стукнул головами. Парни, не сумев даже толком проснуться, обмякли, Лыков бросил их в угол и повернулся к третьему хлысту, который стоял без движения. Ага! Игнат собственной персоной, понял он сразу, а стоит недвижим потому, что Буффало нацелил ему в лоб свой «ремингтон». И только ждет повода, чтобы выстрелить…
Алексей сжал кулаки и сделал шаг к хлысту:
— Я — Лыков. Слышал?
Поберуйко молча кивнул.
— Это ты, мразь, на Павла Афанасьевича веревку запасал?
Интонация у Алексея была как бы небрежная, но Игната передернуло. Вдруг Лыков увидел, что Поберуйко смотрит ему поверх плеча. Мгновенно Буффало чуть повел кистью и выстрелил; за спиной Лыкова раздался крик и грохот упавшего железа. Игнат сделал молниеносный выпад — бил рогожца ножом в живот, но лезвие ударило в панцирь и сломалось. Больше он ничего не успел: Алексей без замаха ударил его в переносицу, пробил выставленные в защиту руки, и Поберуйко, отлетев к стене, гулко ударился об нее затылком и сполз на пол.
За спиной Лыкова кто-то застонал. Он обернулся — в проеме двери, ведущей в соседнюю комнату, корчился на полу старикашка с удивительно злыми глазами. Он зажимал простреленную руку, а рядом валялась поставленная на боевой взвод винтовка Карле, хорошо знакомая Лыкову по Кавказу. Свистунов! Хотел, гад, ему в спину выстрелить, да разве Буффало опередишь…
Стоять между тем было некогда: на улице послышались голоса и топот многих ног.
— Быстро! — Алексей толкнул Буффало в свистуновскую комнату, за шиворот втащил туда старикашку, запихнул винтовку и запер дверь изнутри на засов. И вовремя: через несколько секунд ее начали сильно трясти, снаружи послышались взволнованные голоса:
— Отец! Отец родной, ты там? Ты жив? Подай голос!
Дверь ходила ходуном, в нее ломилось несколько крепких мужиков, судя по голосам, четверо или пятеро. Долго они с Буффало так не просидят, надо что-то придумывать.
За дверью приглушенно совещались, потом тот же голос сказал:
— Эй вы там, ироды! Отдайте нам отца по-хорошему, хоть умрете спокойно. А то ведь шкуру с живых снимем! Вот те крест, дверь щас вышибем и на ремни вас резать зачнем!
Буффало внушительно, с расстановкой ответил:
— Ты бы, сынок, там не петушился. Я сейчас с папашей твоим по-быстрому закончу и к тебе выйду. Тогда уж кто не спрятался — я не виноват!
За дверью озадаченно замолчали. Рогожец кивнул Лыкову на единственное окно — смотри в оба — а сам подсел к лежащему в углу Свистунову. Вынул из сапога нож, помахал им перед носом хлыстовского «христа» и сказал нехорошим голосом:
— Знаешь, старый хрен Свистулькин, как индейцы племени апачей снимают волосья с башки? Нет? Я тебя сейчас научу. Вот смотри…
Свистунов завизжал и стал в страхе отползать от Буффало, но вскоре уперся в стену.
— Это изуверство, вы не посмеете! Лыков, вы же из полиции, остановите его, это противозаконно! Я вам сдаюсь, арестуйте меня!
— Где рукопись? — наступал на хлыста Буффало с таким страшным лицом, что Алексей отвернулся. И вовремя: за окном послышался тихий шорох. Лыков взвел бесшумно курок и навел «смит-вессон» на окно. За стеклом показалось напряженное лицо и ствол ружья. Алексей выстрелил прямо в лоб, раздался крик и стук упавшего тела. За дверью снова стихло, потом удары усилились, видимо, притащили лом. Свистунов сразу приободрился. Дверь затрещала, засов начал выгибаться.
— Сейчас еще и мужики прибегут, — радостно сообщил «христос», — вас на жаркое настругают, дураков. У меня тут целая армия!
Словно в ответ на это, с шоссе донесся грохот множества копыт.
— Во, казачки появились, точно по расписанию, — одобрительно сказал Буффало. — Сейчас они твою армию знаешь куда заделают? Павел Афанасьевич все продумал. Так где рукопись, козлина юродивая?
И он, схватив упирающегося Свистунова за шею, пригнул ему голову к полу и слегка царапнул ножом за ухом.
— Вот здесь положено делать первый надрез. «Скалп» называется. Меня сам вождь учил, в теории я владею, пора попрактиковаться… Где рукопись?
— Лыков! Лыков, спасите! Отдаюсь в руки правосудия!
Крик «христа» заставил его охранников усилить напор, дверь затрещала и с лязгом слетела с петель. Несколько человек рванулись в свистуновскую каморку, но Буффало с колена, как всегда, не целясь, разрядил в них оба барабана; Лыков тоже стрелял, почти не видя из-за дыма, куда попадает. Слышались крики, стоны, топот, мелькали и падали какие-то тени.
Вдруг все стихло, только звенели выброшенные экстрактором гильзы да в двери, невидимый за дымом, кто-то выл. Лыков отбросил пустой револьвер и выпрыгнул, как тогда у Гаммеля, по телам наружу, готовый перебить всех уцелевших голыми руками. Но уцелевших не было. Всюду на полу лежали люди в сером, кто-то со стоном выползал в сени, оставляя за собой кровавый след, с улицы слышался удаляющийся топот. Драться было не с кем.
Алексей выскочил на улицу и увидел, как трое оренбургских казаков, предводительствуемые Благово, гонят ему навстречу, в монастырский двор, двух «серых», свистуновских телохранителей. Казаки прикладами повалили их на землю, встали рядом с карабинами наперевес. Благово кинулся к Лыкову, хотел обнять, постеснялся посторонних и только крепко пожал руку.
— А где Федор Иванович?
Тут же, словно дожидался, внутри хлопнул выстрел.
