— Юлия, ты оптимистка, Галка вырастит себе подобное.
Она пожала его пальцы:
— Давай положимся на время или когда девочка подрастёт пригласим её к себе и поговорим.
— Нет, я набиваться не стану. Виноват. Она вправе меня презирать. Если только придёт сама… Тогда возможно.
— Хорошо, положимся на судьбу. Расскажи как сходил, поговори со мной. Тебе надо облегчить душу.
Обрадованный тем, что Юлия даёт ему, такой нужный сейчас шанс выговориться, он опять говорил и говорил.
Рутковский выдохся и, впихнув жену в какой-то дворик, притянул к своей груди. Ему было бы сейчас легче, если б она накричала на него, огрызнулась, ударила… А она молчала. Наклонившись уткнулся в её лицо.
— Ты простишь меня когда-нибудь или это не возможно?
Сердце совсем остановилось. Не пульсировала кровь. Юлия молчала. Минуту, две… Потом глубоко вздохнула и сказала:
— Я люблю тебя Костик от макушки и до мизинчика, люблю.
— Ты ушла от ответа… — Между его бровей, сошедших на переносице, пролегла страдальческая морщинка.
Юлия не знала: сможет говорить или нет, но попробовала выдавить из себя слова:
— Женщины не умеют прощать. Они либо любят, либо ненавидят. Я люблю.
— Спасибо! — Он, притиснув к себе, покрыл поцелуями мокроё от слёз её лицо. — Ты меня раскрутила на разговор, а почти не слушала.
Уловив в его голосе скрытое удивление, она спрятала свою боль в самую глубину сердца и заглянув в его голубые, искрящиеся острым умом и печалью глаза, улыбнулась:
— Я всё это знала. Да и что там знать — губа у девочки была не дура. Хваткая. А ты выговорился и забудь. Давай погуляем немного и пойдём в гости. Помнишь, нас приглашали. Я с удовольствием повеселюсь. Ты запамятовал, дружок, сегодня день Победы.
Юлия говоря ему правильные слова, надеялась, что у мужчин устроено всё по-другому и его страдания будут иными, чем её. Для Юлии момент, когда о "воробушке", наконец-то, можно будет говорить в прошедшем времени, не наступит никогда. От дум её отрывает его стон:
— Всё так, но у меня не то настроение… Я б полечился в твоих ручках.
— Вот мы его и поправим. А полечу я тебя всенепременно, зачем мне больной муж, но попозже, — засмеялась она беря его под руку. — Прошу, дорогой, сделай мне одолжение.
— Наверное, ты права, неудобно отказываться.
Ему сейчас больше всего хотелось напиться. Юлия, конечно, ничего не скажет и в сотый раз поймёт, но он то знает, что будет огорчена. И не просто огорчена, а расстроится. Значит, в гостях придётся держаться и налакаться дома, когда она уснёт. Юлия права — теперь с этим пятном предстоит топать до гробовой доски и не выведешь его ничем. И то, что напиваются слабые- это кем-то не сведущим в жизни придуманная чушь. А может быть и женщиной. Его уж в такой роли не заподозришь. Просто страшно, что ничего нельзя исправить, он к такому не привык. А ещё никак не хотелось быть виноватым. Никак. Ни под каким соусом. Ох уж права Юлия говоря, что если закрыть глаза и погрузиться в темноту, это не значит, что тебя никто не увидит.
Прохожие оборачивались на необычную парочку в возрасте, нежно держащуюся за руки и узнав улыбались. Ещё бы — любимый маршал и его жена!
Они вернулись к себе в Северную группу войск. Ни "воробушек", ни они, и представления не имели, как это будет происходить, но обе стороны удовлетворились договорённостью. Сначала попробовали привозить продуктовые посылочки из Польши и передавать семье "воробушка", но оказалось неудобно и хлопотно. Костя договорился с одним своим товарищем из Москвы, тот обещал пока на командирской должности взять эту миссию на себя. Ему же она звонила, если была необходимость какой-то помощи на работе или в жизненных вопросах. Естественно, ему приходилось соблюдать осторожность. Рутковские пытались не думать об этой истории. Юлино предположение насчёт "воробушка" агента, он рассеял. Заверив, что жена ошиблась. Она не настаивая пожала плечами, мол, смотри сам тебя первого в лоб даст, а уж потом нас накроет той волной. И всё-таки что-то её в той истории настораживало и не сходилось с концами, но что? В голове роится, но понятной картины не выдаёт. Опять же, расстроились из-за Жукова. Хоть и по заслугам получил, но можно было как-то по-другому что ли. Костя и бывшие командующие фронтов поднялись в его защиту. Посчитали: с ним поступили мерзко. Унизили, обидели. Кинуть за решётку не посмели, отправили в Одессу. Говорили, что, мол, он и там не сидел сложа руки, а принялся ловить бандюг. От всей этой возни у Юлии остался неприятный осадок. Рутковский засветился, организаторы травли Жукова ему, да и остальным защитникам это не простят. Армию после атак и побед загоняли в жёсткие рамки подчинения и даже за колючую проволоку. Так видимо оно и было. Костя во время своих приездов общался со знакомыми, почти шёпотом кое-что рассказали об опале Жукова и аресте главного маршала авиации А.А. Новикова. О том как били, он догадывался сам. Об том, что выгнан из армии генерал Телегин. И предупредили Рутковского о чём-то очень серьёзном. Он ей не рассказал, конечно, но был явно расстроен по этому поводу и сумрачен. Все вновь стали бояться друг друга. Все считали, что Сталин подверг Георгия страшному позору. Что над ним висит топор. Вот-вот и голова с плеч. В этот раз спасли не спасовав боевые командиры. В них ещё не успел развеяться боевой пыл. Но на долго ли и какой для себя ценой… Мирное время переливает пушки на благо и достаток, люди меняются. Понимая, что не к чему прицепиться, мордовали барахлом и аморалкой. Искали вывезенную мебель, сервизы, ковры, отрезы и картины, считали любовниц. Оказывается, все стали безумно моральные и щепетильные. Учитывая это, Юлия предложила мужу написать несколько "боевых" писем и добавить к семейному архиву. А все те полные любви к ней и раскаяния по поводу связи с "воробушком" убрать. Чтоб никому из ведомства Абакумова и Берия не было повода сомневаться в его чувствах к семье и рыться в отношениях с бабами. Так сказать лишить силовое ведомство на случай беды работы. Рутковский встречает это с возмущённым смешком, но после мышиной возни вокруг Георгия и его Лидии Захаровой- соглашается. Юлии жаль убирать самые нежные, самые, самые проникновенные письма и заменять их на описание военных действий и названия боевой техники, но она идёт на это ради него. Гуляя перед сном просила:
— Умоляю, будь осторожен. Не говори лишнего. Они уничтожат любого, им это по силам и без напряга, люди для них песчинки. Не время, а помойка.
— Второй раз я не дамся им живой.
— Тогда первой застрели меня.
Он рывком прижимал её к себе и горячо целовал в макушку.
