К вечеру прибыли трое лазутчиков и сообщили князю, что артанское войско совершает некие подозрительные маневры. Кшиштоф и Зигвард вышли из палатки. С моря дул пронизывающий ветер. Половина неба была звездная, но от горизонта шла огромная туча. За дюнами вставала луна.
— Птица и камень, — сказал Кшиштоф. Неожиданно, он взбежал на дюну и быстро оглядел местность. — Рискнуть, что ли? Зигвард, будь другом, вон, видишь палатка чуть ли не у самого прибоя? Там воевода живет, сбегай, приведи его сюда. А я вон туда побегу, где пригорок. Там второй воевода. По дороге Адама отправлю к третьему. Скажи, чтобы шли к моей палатке.
Воеводы собрались у палатки конунга.
— Все войско поднимать не надо, — сказал им Кшиштоф. — Только ударный контингент. Вон у тех камней… смотрите, куда я показываю, бездельники… вон у тех камней собрать четыре катапульты и ждать прихода. Действуем по Третьему Плану. Быстро.
Воеводы вскочили на коней и поскакали в трех разных направлениях. Через полчаса отряд из двухсот человек, по двое, выехал через дюны в рощу. По приказу Кшиштофа, Зигварду выдали меч и арбалет. Зигвард присоединился к конунгу.
Ехали около часа, шагом. Луна освещала тропу. Показалось открытое пространство, на котором передвигались конники. Зигвард вгляделся в лицо Кшиштофа. По лбу конунга обильно тек пот.
— Вечно я боюсь, перед боем, — признался Кшиштоф. — В бою тоже боюсь. И такая злость берет, каждый раз. Терпеть не могу бояться, и ненавижу тех, кто меня бояться заставляет.
Он отцепил от седла арбалет.
Отряд остановился. Без всяких приказов, ударный контингент зарядил арбалеты. Полное молчание. Даже лошади, и те не фыркали.
— Тебе принимать участие не обязательно, — сказал Кшиштоф Зигварду почти шепотом. Но если желаешь, держись рядом со мной. Ты был когда-нибудь в бою?
— Нет, — признался Зигвард.
— Плохо, — сказал Кшиштоф. — Ну да ладно. Третий План — это атака с тыла, при абсолютном молчании. Никаких криков, никаких подбадриваний. Это совершенно деморализует противника, если правильно атаковать. Арбалет возьми в левую руку. Очень хорошо. Твердая рука.
Артанские полководцы, следя за маневрами, посматривали то в сторону берега, то на лес, стараясь определить, с какой стороны наблюдают за передвижениями войска славские лазутчики. Огромное войско артанцев контролировалось плохо, воины продрогли, многие страдали кашлем, многие поморозили себе лица.
Главнокомандующий разворачивал крайнее крыло войска то в одну, то в другую сторону. Бой предполагалось дать на рассвете.
Сперва никто не понял, что происходит. Одна из частей крайнего крыла вдруг перестала подчиняться сигналам, будто пришла в замешательство. Затем часть задвигалась беспорядочно, разворачивая коней, натыкаясь друг на друга. Командующий частью понял в чем дело, только когда конники начали валиться с седел, вскрикивая. Выехав на возвышение и гневно сверкая глазами, командующий закричал — Нас атакуют! Славные мои воины, врагу ответим…
Арбалетная стрела попала ему в голову.
Все крыло пришло в замешательство. Пока остальные командующие оценивали положение, пока главнокомандующий лихорадочно отдавал приказы, пока разворачивали центральные части, двести всадников Кшиштофа с оголенными мечами острием прошли сквозь артанские ряды, сметая все на своем пути, повернули, и ровной линией вышли опять к лесу, прикрываясь легкими прочными щитами от редких и беспорядочных артанских стрел. Потеряв восемь человек, они скрылись в лесу. Главнокомандующий организовал погоню. Огромной массой, крича и кашляя, тысяча артанских конников обрушилась на лес. В лесу было темно и тоскливо. Кричать перестали почти сразу. Очень скоро многие стали падать с коней. Зловещее треньканье славской арбалетной тетивы нагнало страху на промерзших преследователей. Невозможно было определить, откуда стреляют. Может, с деревьев. Артанцы смотрели вверх. Там было темно. Многим пришла в голову дикая мысль — славы определяют нас по кашлю. Кашлянешь — погиб. От ужаса и сдерживания кашлять стали громче. Треньканье участилось.
Тем временем главнокомандующий артанцев приказал начинать наступление вдоль берега. Войско встрепенулось. Передние ряды перевалили через дюны и тут же остановились под градом огромных камней, выпущенных катапультами. Последующие натыкались на предыдущих. За камнями последовали стрелы, а потом опять камни, и было совершенно непонятно, откуда стреляют. Там, где должно было по расчетам главнокомандующего находиться славское войско, не было никого. Туча скрыла луну и стало совсем темно и противно, а ветер с моря обжигал холодной влагой.
Наступление застопорилось.
Главнокомандующий дал приказ разворачиваться. Это был хитрый степной стратегический маневр. Сначала развернуться, чтобы враг перестал стрелять, а потом неожиданно снова развернуться и напасть на замешкавшегося врага.
Стрелять не перестали. Развернувшиеся не стали разворачиваться снова. Вместо этого они поскакали галопом обратно к стану, несмотря на не очень уверенные окрики командования.
К утру главнокомандующий попытался подсчитать потери. На морозном ветру потери показались ему катастрофическими. Из тысячного отряда, атаковавшего лес, вернулось несколько десятков воинов, многие пешком. Наступавшие же части потеряли столько, что об этом не хотелось даже думать.
Артанский князь, скрипя зубами от злости и неправдоподобности происходящего, думал, не послать ли кого на переговоры, но не было опыта — переговоры практиковались артанцами последний раз лет пятьдесят назад, по легенде.
Прошел день, и затем еще день, в полном бездействии.
А на третий день грянул настоящий славский мороз.
Лазутчики донесли Кшиштофу, что войско артанского князя убралось понуро восвояси. На всякий случай подождали еще день, и двинулись домой.
* * *
Переход занял три недели. Сначала были хвойные леса, потом хвойные леса в перемешку с березняками и замерзшими болотами. На привалах охотились.
Висуа, столица Славланда, встретила своих защитников со сдержанной зимней радостью. Впрочем, отметил Зигвард, хоть и сдержанная, радость была вполне искренняя, неподдельная.
Две сестры было у Кшиштофа — Услада и Забава. Услада вела светский образ жизни, а Забава забавлялась государственной деятельностью.
Вид города поразил Зигварда своей неправдоподобной смесью оригинальности и вторичности. Возвышающийся над центром Стефанский Храм был построен два столетия назад, в славском стиле — со множеством орнаментов, завитушек, украшений, ньюансов, и благолепностей. Со времен постройки многие благолепности потускнели, ньюансы приобрели общий вид, орнаменты пообтерлись, а завитушки частично осыпались, и все это придавало теперь пестрому некогда зданию вид строгий и величественный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
