– Ну что, сука, может, сам все вспомнишь, или помочь?
– Да пошел ты!
Когда минут через десять выдохшийся седой, плюнув от досады на пол, выходит из кабинета, надо мной склоняется «мамлей».
– Зря упираешься, у Петра в Каспийске, когда турки десант высадили, всю семью вырезали. Будешь молчать – он тебя измордует так, что повешения с нетерпением ждать будешь.
Когда дверь с грохотом захлопнулась за конвоирами, что втащили меня в камеру и бросили мою измочаленную «тушку» на нары, рядом снова нарисовался бригадир «мирной артели» картежников. Присев рядом, сочувственно цокает языком.
– Да уж, досталось тебе, парень. А я тебя предупреждал, шпионов тут не любят. Ладно, потерпи, сейчас полегче будет. – В его руках, словно по волшебству, появляется мокрое полотенце, которым он начинает оттирать корку запекшейся крови с моей физиономии. Потом присматривается к повязке на боку и морщится, словно от зубной боли.
– Сменить бы… Ладно, что-нибудь придумаем, – с этими словами он отходит к своим по-прежнему безмолвным товарищам.
И придумали. Судя по всему, это была чья-то еще вполне чистая нательная рубаха. Бригадир сноровисто порвал ее на ленты и вручил их мне.
– Держи, у тебя перевязка все равно лучше выйдет. Не спец я в этом.
Я только киваю в ответ и, поделив «перевязочный материал» пополам, первую половину пускаю на новую повязку, а вторую аккуратно затрамбовываю в небольшую щель между досками нар и бревном, к которому они приколочены. Сдается, свежие «бинты» мне еще понадобятся.
Предчувствия не обманули. Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Меня снова отвели в кабинет к парочке «добрый – злой». Первый снова спрашивал, второй снова бил. А я – снова молчал. Отлежавшись на нарах и наложив новую повязку на опять открывшуюся рану, я попил чаю, заботливо припасенного для меня с обеда старшим «артели» картежников.
– Слушай, ну что ты сам над собой измываешься, – говорил он мне, пока я прихлебывал из мятой алюминиевой кружки холодный чай. – Ведь искалечат они тебя, а потом, один черт, вздернут. Слушай, ответь мне, только честно, ты жить хочешь?
– Глупый вопрос, конечно же хочу.
– Тогда есть у меня к тебе одно предложение. Мы действительно бываем в разных местах. И у меня очень много самых разных знакомых. Так вот, есть люди, серьезные люди, которые готовы хорошо платить опытным бойцам, очень хорошо. А ты, как мне кажется, весьма даже опытный…
– Покороче можно? Какой я весь из себя крутой и суровый, я и без тебя в курсе. К сути переходи.
– Ладно, к сути. Нас завтра выпускают, я вполне могу связаться с этими людьми. Они проплатят кого надо, подробности тебе не интересны. И ты отсюда исчезаешь. Сам знаешь, деньги творят чудеса, а нет бумаг, нет и человека. А потом тебя отвозят в одно место и предлагают интересную и хорошо оплачиваемую работу.
– Слышь, братское сердце, ты сам-то эти словесные кружева плести не заманался? Я парень простой и конкретный. И хочу получить простой и конкретный ответ на свой вопрос: где и что надо делать? А нет – иди на хер!
– Тише, тише. Незачем так волноваться. Хорошо, вот тебе ответ: надо будет в горах учить молодых парней тому, что ты знаешь сам. За очень, – он специально выделил голосом последнее слово, – хорошие деньги.
Ага, вот даже как, да ты, похоже, меня в инструкторы к боевикам вербуешь! Ну, держись! Резко, не обращая внимания на резанувшую порезанный бок боль, я вскакиваю с нар и сгребаю «нанимателя» за ворот.
– Ах, ты ж, сучонок! – шиплю я ему в лицо, брызжа слюной от ненависти. – Да я таких, как ты и твои «серьезные», уже пятнадцать лет давлю! А ты мне?.. – я аж задыхаюсь, не найдя нужных слов. – Удавлю, падаль!!!
«Миролюбивая артель» дружно подрывается на выручку своему начальнику.
– Стоять, уроды, а не то я ему шею сверну, как куренку! – рявкаю я, ставлю бригадира «артельщиков» живым щитом между собой и ими.
– Охрана! – визжит он во весь голос. – Убивают!
Дверь распахивается. В камеру вваливаются двое широкоплечих молодцов с автоматами в руках.
– Стоять! Замерли оба!
– Парни, да вы знаете, что эта сволота мне предложила? – выдыхаю я.
– Нам ваши разборки до одного места! Отпустил его, я сказал!!! А сам заткнулся! Оба, быстро, мордой в стену и руки в гору! – рявкает один и вскидывает «калаш».
Предохранитель снят, патрон тоже, скорее всего, уже в патроннике. Да, спорить в такой ситуации не стоит. Выдернут на допрос, там я «вломлю» господина вербовщика. Авось, зачтется. Выполняю приказ и боковым зрением вижу, что горе-вербовщик замер в такой же позе, что и я, несколькими метрами правее.
– Так, – слышу я за спиной все тот же голос, – здесь оставлять его нельзя. В лучшем случае приключится труп. В худшем – несколько. А повесят все на нас с тобой.
– Так давай его в карцер, – отвечает второй охранник, – и повод есть – нападение на сокамерника.
И уже поздней ночью, когда я, стуча от холода зубами, сидел в тесном бетонном мешке карцера, сквозь приоткрывшееся на мгновение отверстие «кормушки» я услышал чей-то незнакомый голос:
– Ты правильно сделал, что не поверил этому кафиру[31], он не наш, он «наседка». Держись, мамелюк.
Спасибо за информацию, блин, а то я сам не догадался! Одно интересно, а кто этот таинственный «доброхот»? Еще одна «подстава» или в здешней контрразведке действительно завелся «крот»? И что такое «мамелюк»? Слово-то знакомое, слышал когда-то, но вот что оно означает и почему его применили по отношению ко мне?
А утром меня, замерзшего и злого, опять привели в «допросную». Я уже было приготовился стойко переносить очередную часть здешнего «марлезонского балета», как вдруг мой взгляд зацепился за одну деталь интерьера, которой тут не было раньше. В углу, под потолком, висела маленькая камера видеонаблюдения, и объектив ее был направлен точно на мой табурет.
Ах, так! Смотрите вы, значит?! Интересно вам?! Ну, суки, сейчас я вам устрою представление. Офигеете глядючи!!! В конце концов, а что я теряю? Да я должен был сдохнуть под пулями боевиков в Алпатове еще три десятка лет назад. Да пропади оно все пропадом!
Я вскакиваю с табурета и, встав прямо перед камерой, начинаю пялиться в объектив.
– А ну сядь! – очнулся ошалевший от моего поступка седой. – А не то…
– Пасть захлопни, щенок! – рыкаю я в ответ с такой яростью, что даже сам пугаюсь звука своего голоса. – Не угомонишься, я тебе головешку твою тупую отверну быстрее, чем ты кобуру «лапнуть» успеешь! И пофигу, что дальше будет! Меня, конечно, тоже привалят, но тебе это будет уже глубоко фиолетово. Да и начальство недовольно будет. Правда?! – ору я прямо в камеру. – Мля, уроды, вас там самих-то этот цирк не задолбал? Или вы думаете, что я такой кретин, что на весь этот млядский детский сад повелся? На эту вашу «сладкую парочку», один мудак вопросы задает, в которые сам ни на грош не верит, второй, мля, так меня ненавидит, что аж кушать не может, но при этом за двое суток, что меня молотит, ни одной серьезной травмы мне не нанес. Не то что ребро, даже зуба ни одного не сломал. Я с самого детства «рукопашкой» занимаюсь и не хуже его умею бить так, чтоб было больно, но без критических последствий для здоровья. А этот «катала»[32] ваш липовый! Интересно, он хоть «фулл хаус» от «стрейт флэша»[33] отличить сможет? Взяли его за полную хрень, но при этом сидит уже трое суток и даже возбухать не пытается! В горы он меня вербовать надумал! Тьфу, мля!!! Может, для вас они все и убедительны, но в тех краях, откуда я родом, их даже на роль зайцев на детском утреннике не утвердили бы!!! Устроили тут клоунаду! Единственные, кто был достоверен, так это та пара идиотов, что я в первый день в камере искалечил. Интересно, чем вы их на это подбили? Пообещали срок на каторге «скостить»?! Какого рожна вам вообще от меня надо?!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
