– Но это не значит, что его не было.
– Согласен, не значит. У многих из тех, кто работал в Обители и перешел в БВСМРЦ, были приводы. У всех это задержания за распространение наркотиков или правонарушения, связанные с употреблением. Есть и те, кого задерживали по обвинению в разбойном нападении, но не в отношении детей. Несколько мелких хищений, воровство в магазинах, карманные кражи – опять-таки связанных с наркотиками. И все, кого нанимали на работу или на общественных началах, прошли курс лечения, не меньше двух лет были чистыми и выдержали испытательный срок.
– Не все попадают в поле зрения.
– Это точно. – Рорк присел на угол ее стола. – Я хочу сказать, внешне такое впечатление, что руководство прежнего и нынешнего учреждения при найме работников действовали абсолютно правильно. Мы в Дидоне будем поступать примерно так же.
– Ну, твой-то отбор поверхностным не будет.
– Конечно. – Он заглянул на обратную сторону ее стенда. – А что эти?
– Восемнадцать человек. О них нет данных, что они живут нормальной жизнью, и в числе умерших их тоже нет. Скорее всего, будут такие, кто живет по фальшивым документам, кто выпал из поля зрения полиции. Наверняка один, или даже не один, умер, но остался необнаруженным или неопознанным. Это весьма вероятно.
Она взяла в руки кофе.
– Одиннадцать из этих восемнадцати подвергались физическому насилию в семье. Трое многократно сбегали из дому. Другие проходили лечение от наркотической или алкогольной зависимости, а кто-то – и от того и от другого.
Кот ткнулся мордой Рорку в ногу, и тот поднял увесистое животное, чтобы погладить.
– Одиннадцать из восемнадцати. Эта пропорция говорит не в пользу состояния нашего мира.
– Некоторым людям надо запретить производить потомство. По крайней мере, кто-то из наших жертв точно из такой семьи. Это логично. Что касается других воспитанников, то я тут вижу немало плохих парней. И многие из этих плохих парней стали потом плохими дядьками. Я проверила двадцать… – она заглянула в записи, – двадцать восемь. Из двадцати восьми девятнадцать, уже во взрослом состоянии, отбывали срок. Из этих девятнадцати семеро еще не вышли либо сидят по второму разу, а один так даже по третьему. Похоже, оставшиеся двенадцать либо извлекли урок, либо сделались хитрее.
– Полицейский от бога!
Она лишь пожала плечами.
– Один из этой дюжины написал книжку о том, каково это – быть трудным подростком, оказаться в тюрьме, и как это здорово – жить честно. И сколько для этого надо трудиться. Теперь читает лекции. Гребет какие-то фантастические гонорары. И чем-то он мне не нравится.
– Думаешь, он убил?
– Да нет, просто не нравится.
Рорк поставил кота Еве на стол, и Галахад растянулся, словно на зеленой лужайке под летним солнышком.
Ева не стала его прогонять. Пока.
– Я пробежала кое-какие его интервью, – продолжала она. – У него аура эдакого напыщенного прохвоста, с легким налетом смирения для маскировки. Лемонт Фрестер. Я намерена его разыскать. У него в Нью-Йорке квартира. Он ее называет pied-a-terre[3], и уже это для меня звучит до омерзения ненатурально.
– Придется на время отказаться от употребления этого выражения, – усмехнулся Рорк.
– Отлично. Теперь о девяти, которые не сидели. Один служит в полиции Денвера – у него хороший послужной список, но я еще копну поглубже. Двое – социальные работники, еще один – адвокат, один – массажист, один владеет баром в Таксоне, а остальные работают по найму и имеют то, что ты называешь средним заработком. У этих двадцати восьми на круг… – она снова сверилась с записями, – тринадцать детей. Десятеро живут с детьми. И девятнадцать из двадцати восьми – и те, что в настоящее время в тюрьме, и те, что на свободе, – зарегистрированы как постоянные жители Нью-Йорка.
– Скольких тебе еще надо пробить?
– Втрое больше, – ответила она и надавила пальцами на веки.
– Заведи автоматический поиск. Да, да, еще не так поздно, – поспешил добавить он, видя ее протестующий взгляд, – во всяком случае, не для нас с тобой. Но утром ты взглянешь на новые данные со свежей головой. Ты же пашешь уже двенадцать с лишним часов!
– И пока ни единой убедительной ниточки.
– Зато ты добыла кучу информации, у тебя три опознанных жертвы, и несколько фамилий ты уже вычеркнула из числа вероятных жертв и из списка подозреваемых.
– Ладно. – Она снова потерла лицо. – Все равно на данном этапе это всего лишь сбор информации.
Искать и отсеивать еще предстоит долго и нудно, решила она и приказала машине продолжать выполнение текущих заданий в автоматическом режиме. А сама вместе с Рорком вышла. В голове крутилась мысль о том, что предстоит переговорить еще со многими людьми. Переговорить и посмотреть им в глаза. Вернуться на место преступления, наведаться в святая святых Девинтер, побеседовать с тетей Лупы, найти самовлюбленного «писателя». И как следует, с пристрастием присмотреться к тем мужчинам, бывшим обитателям приюта, кто после этих убийств надолго загремел за решетку. Нельзя же продолжать убивать девчонок, сидя в тюрьме.
Она стала обдумывать эту версию, а кот тем временем шмыгнул из кабинета и отправился по своим делам.
Парень, мысленно конструировала она образ убийцы. На несколько лет старше. Харизматичный. Ведь он же должен был как-то втираться девочкам в доверие? Заманивать их в это пустое здание. Как?
Кто-то из них, необязательно все, должен был его знать, доверять ему, может, даже испытывать влюбленность.
Он приводит их туда, подавляет волю.
Как?
Наркотиками? Ведь столько из них страдали зависимостью, да еще были беспризорницами со стажем. Что, если он накачивал их наркотой, а потом уже убивал?
Как?
Хоть ей это и претило, но надо было ждать результатов от Девинтер.
Раздосадованная, Ева вошла в спальню.
Перед окном стояла елка. Третий год подряд они это делают. В комнате витал аромат хвои и яблоневых дров, потрескивающих в камине.
Кот, свернувшись калачиком, лежал строго по центру кровати. Так, словно был там уже не первый час.
– Необязательно сегодня, – сказал Рорк.
Ева бросила взгляд на коробки с елочными игрушками и покачала головой. Два предыдущих года они уже наряжали вместе эту елку. И если уж она решила, то они будут продолжать эту традицию еще миллион лет.
– Сегодня нормально. Сегодня будет в самый раз. – Она взяла его руку в свою и сжала. – Что, если нам еще выпить вина и приняться за дело? Эту красавицу пора нарядить.
– А может, шампанское откроем?
– Еще лучше.
8
Когда в первый раз Ева увидела елку, войдя в спальню, она испытала бурю эмоций. Теперь это была просто традиция. Остальным домом пускай занимаются эльфы, развешивают гирлянды и мишуру, ставят хоть дюжину елей – она никогда их не пересчитывала, – но эта елка – их с Рорком дело.
И вот, под потрескивание поленьев, под шипение шампанского в бокалах и веселую рождественскую музыку, они принялись наряжать свою персональную красавицу.
Кот встрепенулся и пару минут сидел, наблюдая за происходящим. Потом, явно не выказав никакого интереса, потянулся – от ушей до хвоста, – сделал традиционные три оборота вокруг своей оси и вновь улегся.
– Весь город сошел с ума, как будто все накачались «зевса» и уже празднуют, – сказала Ева. – И это еще только начало. Скоро начнутся кражи со взломом, это у нас непременный спутник Рождества, не хуже Санта-Клауса. Рождественский вор проникает в дом, тащит из-под елки подарки, а к рассвету они уже все благополучно сбыты.
– Вот нелепица! – отреагировал Рорк словами дядюшки Скруджа.
– Ага. Это вместо «хо-хо-хо». Затем еще магазинные и карманные кражи, когда в городе наплыв туристов, чьи бумажники сами так и просятся карманникам в руки.
– Ах, счастливые воспоминания… – проговорил Рорк. – Помнится, в декабре всегда была самая работа, когда я мальчишкой за этими бумажниками гонялся.
– Воображаю… Когда я еще трудилась на земле, в декабре, бывало, только успевай разгребать рапорты о разбоях, карманных кражах и вырванных из рук сумочках.
Она пристроила на елку веселого пузатого Санта-Клауса.
– Потом, по мере приближения Рождества, растет число бытовух, пьяных ссор и хулиганства, неудачных самоубийств, убийств и на десерт – убийств с последующим самоубийством.
– Легавый ты мой, – с нежностью проговорил он. – До чего же жизнеутверждающие мысли посещают эту женщину в преддверии праздника!
– А мне нравится.
– Убийство с последующим самоубийством? Извини, дорогая, но вынужден тебя разочаровать. Может, на следующий год?
– Нет, мне Рождество нравится. А раньше не нравилось. Ну… в детстве, после Ричарда Троя, – уточнила она. – Он обычно уходил, снимал какую-нибудь бабу, трахался с ней. И если подумать, это еще было счастье. А потом… В приемной семье Рождество всегда было каким-то странным периодом, а в приюте оно повергало меня в глубочайшую депрессию. Так что в числе любимых праздников оно у меня никогда не было.
