Заточенные в земляной тюрьме невероятно далекого Пустозерска, с вырезанными языками, узники должны были, по мысли преследователей, быть погребенными заживо, исчезнуть бесследно из памяти людей. Но этого не случилось. Из-за частокола городка, расположенного за Северным полярным кругом, раздавались проповеди и поучения, расходившиеся во множестве списков по всей стране, вдохновлявшие на борьбу за православную веру.
Правительством и церковными иерархами «книжная справа» и перемена прежнего устава подавалась всегда как исключительно обрядовая реформа, т.е. изменение некоторых внешних форм без касания до коренных основ православного вероучения.
Противники нововведений смотрели на происходящее совершенно иначе. Они воспринимали реформу как введение именно «новой веры», а не коррекцию обрядов старой. Еще епископ Павел коломенский заявил в лицо Никону: «Мы новой веры не примем!» Соловецкие старцы писали в челобитной царю: «Проповедают нам ныне… новую незнамую веру по своему плоцкому мудрованию, а не по апостольскому и святых отец преданию…»
Это убеждение коренилось в традиционном для православия отношении к церковным канонам, как святым законоположениям, раз и навсегда утвержденным и незыблемым. Ведь этими канонами много веков назад были утверждены все основы христианского учения, выраженные в первую очередь в Символе Веры. Если он изменяется, значит, меняется и сама вера.
Такое ревнивое отношение к каждой букве святых текстов не имело ничего общего с «дикостью» или «необразованностью», как позже характеризовали его светские историки. Сами отцы церкви, учителя первых семи вселенских соборов подавали пример подобной строгости в подходе к содержанию богослужебных книг, а борьба с ересями в ранней церкви со всей очевидностью показывает важность даже незначительных отклонений в толковании того или иного слова для будущего всего вероучения![16]
Нововведениям воспротивилось большинство православного населения царства. Но самым ярким и важным по своим последствиям выступлением против «новой веры» стало восстание Соловецкого монастыря.
Старцы обители не приняли новых книг с самого начала церковной реформы. Они обращались к царю с челобитными, в которых доказывали спасительность и чистоту древлеправославного устава, и молили остановить Никона и его последователей. В Москве за проклятиями в адрес старого обряда, в трудах по осуждению Никона и хлопотах с обелением самозваных греческих патриархов поначалу недооценили значения этого протеста. Наконец, была получена уже не челобитная, а настоящий ультиматум, в котором за обычными верноподданническими фразами скрывалась непримиримая оппозиция церковной политике царя Алексея.
Все насельники монастыря, иноки и бельцы, общим решением постановили скорее умереть, чем принять еретические новины. Они писали царю: «…Не вели, государь, у нас тем новым учителем… истинную нашу православную християнскую веру, самим Господом нашим Исусом Христом и святыми его Апостолы преданную, и седми вселенскими соборы, и твоими государевыми прародители утверженную, изменити и порушить, чтобы нам Господа Бога и Спаса нашего Иcyca Христа, Царя царствующим и Господа господствующим не прогневить и во веки в безконечиое мучение осужденным не быть, и тою повою верою прародителей твоих государевых и святых отец не посрамить, а иноземцом и хулником нашея христианския православныя веры впредь дерзновения не подать… Аще ли твой, великаго государя… гнев на нас грешных излиетца, и православную нашу християнскую непорочную веру тем новые веры проповедником отнять у нас попустити изволит, и чюдотворцев наших и прочих святых отец предание изменить… лучше нам временною смертию умереть, нежели вечно погибнуть. Или аще, государь, огню и мукам нас те новые учители предадут, или на уды разескут: но убо изменить апостольскаго пореченнаго и отеческаго предания не будем во веки. Великий государь царь, смилуйся пожалуй!»
Стало ясно, что важный форпост, могущественный монастырь, бывший центром и хозяином почти всего русского севера, владелец бескрайних земельных владений, денежной казны, собственного флота, старцы которого обладали непререкаемым духовным авторитетом по всей стране, — объявляет войну церковной реформе, а вместе с тем и центральному правительству, фактически признавая его неправославным! Такого еще не случалось в отечественной истории.
Не решаясь действовать крутыми мерами, царь предпочел выгадать время. Весной 1668 года к Соловкам отправили воинский отряд во главе с воеводой Волоховым. Ему было приказано окружить монастырь, но активных действий не предпринимать. В начале лета, по некоторым данным 22 июня, царские солдаты начали осаду обители. Ужесточаясь год от года, она продолжалась около 8 лет.
Полностью изолировать восставшую обитель от связи с материком было невозможно. Монастырь пользовался сочувствием и помощью всего русского населения побережья Белого моря. Окрестные жители в обход воеводских застав, по воде доставляли на острова продовольствие, одежду, боевые припасы. Монастырь не испытывал никаких затруднений в обеспечении своих защитников всем необходимым, и даже с избытком.
Отряд царских солдат сам оказался в своего рода нравственной осаде — оскорбителей святой обители, почитаемой по всей Руси и во всем Поморье, не только не жаловали в деревнях, но каждый день можно было ожидать нападения на сторожевые посты и на воеводский штаб, расположившийся в Сумском остроге. Руководившие осадой военачальники не могли быть полностью уверены даже в собственных подчиненных, в первую очередь в стрельцах, порой отказывавшихся выполнять приказы, направленные против соловецких сидельцев.
За время осады сменилось трое воевод, каждый из которых получал из Москвы все более жесткие инструкции. Очень скоро вялое противостояние первого времени сменилось вооруженной борьбой. Осаждавшие стали стрелять по монастырю, жечь жилые и хозяйственные строения, расположенные вне стен, ловить иноков и бельцов, пытая и замучивая их до смерти. В ответ защитники обители также открыли по врагу огонь мощной монастырской артиллерии. Духовный глава восставших, архимандрит Никанор, кропил пушки святой водой перед боем с царским войском, как делали во время войны с иноверными завоевателями.
На Соловки приходили и соединялись с осажденными множество добровольцев, желавших оказать им вооруженную помощь. После разгрома восстания Степана Разина среди защитников монастыря появилось немало казаков и есаулов, сражавшихся прежде под знаменем донского атамана, а теперь продолживших борьбу с ненавистной властью в стенах северной твердыни, исполчившейся на защиту святорусской старины.
Вероучительные споры и догматические разногласия сменились открытой и непримиримой борьбой за веру, в которой разделительная граница пролегла между большинством русского общества, явно или тайно сочувствовавшего защитникам древлеправославия, и — царским правительством, поддержанным высшей церковной иерархией, большинством знати и служилого дворянства.
Ключевым этапом в этой борьбе стало соборное решение защитников древней обители прекратить моление за царя и его семью, а также за патриарха и прочих архиереев, принявших еретические новины. За молитвой упоминали теперь просто «благочестивых князей и православных епископов», в надежде, что где-нибудь да сохранились сторонники древлеправославного благочестия, имеющие на себе архиерейское преемство.
Оборона монастыря, как и защита православной старины в тех условиях, была доблестным подвигом самопожертвования. Долгая осада, как ни храбры были защитники, какой поддержкой ни пользовались они среди местного населения, объясняется прежде всего нерешительностью царя. А робость Алексея Михайловича была вызвана, по-видимому, с одной стороны, личной суеверной боязнью окончательно расправиться с влиятельным православным монастырем, общерусской святыней, а с другой — осознанием того обстоятельства, что его войска сражаются не столько с Соловками, сколько со всей страной, не принявшей нового обряда.
Так или иначе, но конец в этой трагической осаде должен был наступить. Это произошло в январе 1676 года. К этому времени командование войсками принял Иван Мещеринов, человек крайне низких моральных качеств, что было известно царю и вполне проявилось позже в поступках воеводы, попавшегося на присвоении краденого из монастырской казны. Но такой человек и был нужен для исполнения возложенной на него грязной карательной задачи. Примечательно, что большинство назначенных ему в помощь русских офицеров уклонились от участия в экспедиции по уничтожению Соловецкой обители, и правительство посчитало более надежным направить туда иноземных военных специалистов — майора Келина и ротмистра Буша.
