Наконец (два дня ей пришлось говорить, слушать и выслеживать) сыщица ухватилась за ниточку. По роду своих занятий парикмахерши любят поговорить; когда работают только руки, язык редко молчит. Проворная мадам Дювернуа, чей парикмахерский салончик был одновременно и главным рынком новостей, колоратурно рассмеялась, когда Карла во время мытья головы справилась о Кристине.
- Ah, laniece de madame van Booken, - серебристый смех разливался колокольчиком, - ah, elle etait bien drole a voir quand elle arrivait ici...*1
________________
*1 А, племянница мадам ван Боолен. О, она выглядела очень забавно, когда пришла сюда... (франц.).
_______________
У нее была прическа как у деревенской девушки, толстые косы, собранные в пучок шпильками, железными, тяжелыми, мадам Дювернуа даже не знала, что в Европе еще изготовляется такое уродство, две шпильки лежат где-то в ящике, она сохранила их как историческую редкость.
Это был уже вполне четкий след, и маленькая стервочка почти со спортивным азартом двинулась по нему. Он привел к этажной горничной Кристины. Ловкий подход и чаевые развязали горничной язык, и вскоре Карла разузнала все: что Кристина приехала с одним плетеным чемоданчиком, что всю одежду и белье ей срочно купила или одолжила госпожа ван Боолен. Мангеймская студентка выведала малейшие детали, вплоть до зонтика с роговой ручкой. А поскольку злонамеренному человеку всегда везет, она случайно оказалась рядом с Кристиной, когда та осведомлялась у портье о письмах на имя Хофленер; тонкий, нарочито небрежный вопрос и неожиданное разъяснение, что фамилия Кристины вовсе не фон Боолен.
Этого было достаточно, даже с излишком. Пороховой заряд был готов, Карле оставалось лишь правильно подвести запальный шнур. В холле день и ночь, как на посту, сидела вооруженная лорнетом тайная советница Штродтман, вдова знаменитого хирурга. Ее кресло-коляска (старая женщина была парализована) считалось общепризнанным агентством светских новостей, последней инстанцией, которая решала, что допустимо, а что нет; этот разведывательный центр в тайной войне всех против всех работал круглосуточно, с фанатичной точностью. К нему и обратилась коварная студентка, чтобы срочно и ловко сбыть ценный груз; разумеется, она притворилась, что делает это из самых добрых побуждений: какая очаровательная девушка эта фройляйн фон Боолен (то есть так ее, кажется, называют в здешним обществе), да ведь, глядя на нее, нипочем не скажешь, что она из самых низов. И как, в сущности, замечательно со стороны госпожи ван Боолен, что она по доброте выдает эту продавщицу, или кто она там, за свою племянницу, шикарно раздела ее в свои платья и пустила в плавание под чужим флагом. Да, американцы в сословных вопросах мыслят демократичнее и великодушнее нас, отсталых европейцев, которые все еще играют в "высший свет" (тайная советница вскинула голову, как бойцовый петух), где в конечном счет котируются не только платье и деньги, но образование и происхождение. Естественно, не обошлось без веселого описания деревенского зонтика, и вообще все вредоносно-забавные детали были вверены в надежные руки. В то же утро эта история начала циркулировать по отелю, обрастая, как и всякий слух, всевозможным сором и грязью. Одни говорили, что американцы, мол, часто так делают: возьмут и выдрессируют какую-нибудь машинистку в миллионерши, лишь бы досадить аристократам, - есть даже какая-то пьеса на эту тему; другие утверждали, что она, вероятно, любовница старика или его жены, короче говоря, дела пошли блестяще, и в тот вечер, когда Кристина, ни о чем не ведая, совершала эскападу с инженером, она стала во всем отеле главным предметом обсуждения. Разумеется, каждый, не желая отстать от других, заявлял, что тоже приметил в ней много подозрительного, никто не хотел оставаться в дураках. а так как память охотно прислуживает желаемому, то каждый, кто еще вчера чем-то восхищался в Кристине, сегодня находил это же смешным. И пока она, убаюканная юными грезами о счастье и улыбаясь во сне, продолжала себя обманывать, все уже знали о ее невольном обмане.
Тот, о ком пущен слух, всегда узнает об этом последним. Кристина не чувствует, что она шагает по холлу под перекрестным обстрелом язвительных и шпионящих взглядов. Доверчиво присаживается на самое опасное место, к госпоже тайной советнице, не замечая коварных вопросов - изо всех углов сюда уже направлены любопытные уши, - которые задает ей старая дама. Она почтительно целует седовласой неприятельнице руку и отправляется, как договаривалась, с тетей и дядей на прогулку. Здороваясь по пути со знакомыми, она опять-таки не замечает их легких ухмылок - а почему бы людям не быть в хорошем настроении? Коварство встречает светлый, радостный взор безмятежных глаз, излучающих праведную веру в доброту мира.
И тетя поначалу ничего не замечает; правда, ей в это утро кое-что показалось неприятным, но о причине она не догадалась. В отеле живет супружеская пара силезских помещиков Тренквиц, которые строго придерживаются феодальных правил, общаясь только с высшими классами и безжалостно игнорируя третье сословие. Для ван Бооленов они сделали исключение, во-первых, потому, что те - американцы (то есть своего рода аристократы), вдобавок не евреи, и еще,Н пожалуй, потому, что завтра должен приехать их второй по старшинству сын Харро, чье имение тяжко обременено закладными и для кого знакомство с американской наследницей может оказаться отнюдь не бесполезным. На десять часов утра они условились с госпожой ван Боолен о совместной прогулке и вдруг (после информации, поступившей от агентства советницы) без каких-либо объяснений передали в половине десятого через портье, что, к сожалению, прийти не могут. Однако, вместо того чтобы объяснить свой запоздалый отказ и хотя бы извиниться, они, проходя в обед мимо столика ван Бооленов, лишь сухо поздоровались.
- Странно, - с подозрение проворчала госпожа ван Боолен, весьма щепетильная в вопросах светского тона. - Чем мы их обидели? Что тут стряслось?
И опять странно: в холле после обеда (Энтони отправился вздремнуть, Кристина писала письмо) никто к ней не подошел. Ведь обычно к ней подсаживаются поболтать Кинсли или другие знакомые, а сейчас, словно по уговору, все остались за своими столиками, и она сидит одна-одинешенька в глубоком кресле, поражаясь, что никто из приятелей не показывается, а чванный Тренквиц даже не намерен извиниться.
Наконец кто-то подходит, но и он сегодня не такой, как всегда: весь натянутый, чопорный - генерал Элкинс. Как-то странно прячет глаза под усталыми покрасневшими веками, а ведь обычно у него прямой, открытый взгляд, что это с ним? Он чуть ли не церемонно кланяется.
- Вы позволите присесть подле вас?
- Ну конечно, милорд. Что за вопрос?
Она снова удивлена. Он так скованно держится, пристально разглядывает носки своих башмаков, расстегивает сюртук, поправляет складки на брюках. Странно, что с ним? - думает она. Будто готовится произнести тожественную речь.
Но вот старый генерал решительно поднимает тяжелые веки, открыв ясные, светлые глаза, это действительно похоже на всплеск света, на сверкание клинка.
- Дорогая миссис Боолен, мне хотелось бы обсудить с вами кое-что приватное, здесь нас никто не услышит. Но вы должны позволить мне быть вполне откровенным. Я все время раздумывал, как бы вам на это намекнуть, но в серьезных делах намеки не имеют смысла. Когда говоришь о личных и неприятных вещах, надо быть ясным и откровенным вдвойне. Так вот... я чувствую, что мой долг как друга - сказать вам, ничего не скрывая. Вы позволите?
- Ну разумеется.
Видимо, разговор этот дается старому человеку все же не очень легко, он делает еще небольшую паузу - вынимает из кармана курительную трубку и тщательно набивает ее. Причем его пальцы - от возраста или волнения? почему-то дрожат.
Наконец, подняв голову, он четко произносит:
- То, что я хочу вам сказать, касается мисс Кристианы.
И снова умолкает.
Госпожа ван Боолен слегка испугана. Неужели мужчина, которому почти семьдесят лет, полагает всерьез... Она уже обратила внимание, что Кристина очень занимает его, неужели это зашло так далеко, что он... но лорд Элкинс, устремив на нее пытливый взор, спрашивает:
- Она действительно ваша племянница?
Госпожа ван Боолен чуть ли не оскорблена.
- Разумеется.
- И ван Боолен ее настоящая фамилия?
Вопрос застает госпожу ван Боолен врасплох.
- Нет, нет... она же моя племянница, а не мужа, она дочь моей сестры в Вене... Но позвольте, лорд Элкинс, вы ведь наш друг, что означает этот вопрос?
Англичанин сосредоточенно разглядывает трубку, его, кажется, чрезвычайно заинтересовало, равномерно ли горит табак, и он как следует уминает его пальцем. Затем, не меняя согбенной позы и почти не разжимая тонких губ, говорит, словно обращаясь к своей трубке:
- Видите ли... Здесь вдруг возник весьма странный слух, будто... и я почел своим дружеским долгом выяснить, в чем суть дела. После того как вы сказали, что она действительно ваша племянница, вопрос для меня исчерпан. Я был убежден, что мисс Кристиана не способна на ложь, меня лишь... ну, понимаете, здесь болтают довольно странные вещи.
