вызвать нас парами, потом тройками, затем во всех возможных комбинациях. Требовал отвечать быстро и не задумываясь. Перешел постепенно к угрозам. Сулил дисциплинарный батальон. Потом тюрьму.
Через пять часов начал уговаривать сделать ему приятное и сознаться во всем, как родной матери.
Мы честно рассказывали, как заказали лосьон от прыщей, прапорщик Самородко купил нам какую-то дрянь (и взаправду вкус был мерзостный), а товарищ майор изъял и унес в кабинет.
Напоследок Дятлов выложил главный козырь, улыбаясь, довольно, своему уму:
– Значит, прапорщик принес, а майор сразу же забрал?
– Истинно так, товарищ капитан!
– И вам не успел передать?
– Никак нет, не успел, забрал сразу…
– Ага! А что вы, бойцы, скажете насчет дактилоскопической экспертизы? Если мы все флакончики проверим, а на них ваши пальчики шаловливые? Тогда как?
– Товарищ капитан, так нам вчера майор Пузырев прямо силой эти фунфырики всовывал, все кричал «Что это? Что это?». Ясен пень, что они все в наших пальцах…
Дятлов кинулся к майору Пузыреву и начал его о чём-то горячо расспрашивать. Пузырев несколько раз кивнул утвердительно. Дятлов шепнул ему что-то на ухо. Если бы мы умели читать по губам, то без труда распознали бы слово «мудак».
Капитан Дятлов завершил расследование. Сообщил нам, что виновные будут обнаружены и преданы трибуналу.
Мы поняли, что гроза прошла стороной.
Пузыреву капитан Дятлов поведал напоследок, что удивлен, как он вознесся до майора с такими способностями портить верные дела. Но не будет удивлен совершенно, если Пузырев так и выйдет в отставку майором без всякого повышения по службе.
Назавтра майор Пузырев объявил на Площадке тактические учения по возведению долговременных огневых точек. До сентября все свободное время мы строили два ДОТа. А строить ДОТы в вечной мерзлоте – занятие не из приятных. ДОТы вышли кривые, косые, убогие и одним своим видом могли напугать и остановить любого неприятеля.
Я часто звонил Панфилу, и он читал мне всякую дребедень:
…Нам приказано счастье догнать и схватить.
И всю жизнь мы проводим в погоне.
Но отдавший приказ – затерялся в пути,
Да и кони – не кони, а пони…
Или, например:
…Я больше не пишу.
Жизнь пополам с нектаром,
Как пух.
Не более скажу:
Судьбы моей огарок
Потух.
Веселая Земля, планета-неудача,
Не спел.
Как прах стряхни меня,
Я жизнь рублем заначил
На
Опохмел.
Мне очень хорошо, точнее
Очень плохо —
Не вновь.
Хоть самому смешно,
Но верую, как в Бога, в любовь…
Лето завершилось, как миграция леммингов – быстро и бессмысленно…
22
…Дряблые лучи тусклой желтушной лампочки режут глаза. Кажется, легче умереть, чем смотреть на этот отвратительный свет.
Нельзя повернуть голову, она может взорваться от малейшего движения. В теле нет ни одного кусочка, который бы не болел. Как-то жарко и холодно одновременно. По лицу течет что-то мокрое.
– Живой? – хрипит рядом какой-то упырь.
– Нет, – пытаюсь ответить я, но не могу, голоса нет.
…Толстый, а это был именно он, сидел на краю табуретки возле меня. Я лежал на койке, валенками на подушке.
Толстый заботливо вытирал мне лицо. Судя по запаху, мешковиной, которой у нас мыли пол. Судя по другим признакам, меня накануне сильно тошнило.
Собственно, Толстый выглядел не лучше. Правда, в отличие от меня мог уже самостоятельно сидеть. И оказался достаточно милосердным, чтобы вытереть мне морду.
Вчера нас переводили в черпаки.
Бес, наш последний из могикан, должен был уйти на дембель. Наши черпаки превращались в дедушек. Мы получили свежих гусей в количестве четырех штук. А нас, соответственно законам природы, переводили в черпаки – новую ступень в системе армейской эволюции.
Инициация свершилась вчера вполне благополучно. Кролик со Станиславским накануне сбегали в самоход и принесли из Тикси ящик водки. Толстый накрыл праздничный стол, зажарив все мясные запасы. Я помог Додону с засолкой рыбы.
Новые гуси, после кормления меняли друг друга на подоконнике, ведя непрерывное наблюдение за дорогой. Так мы предотвращали внезапные визиты начальства.
Чебурген, Блюм и Хилый, превратившиеся, наконец, в дедушек, произвели над нами обряд посвящения. Каждый из них нанес четыре удара пряжкой солдатского ремня по нашим задницам. Для такого дела ремень снял с себя Бес. Это была высокая честь.
Станиславский сообщил всем, что если бы можно было заменить ремень на меч, а солдатскую задницу на плечо, то получилось бы настоящее посвящение в рыцари.
– Тогда тебя первого и посвятим, сказал Чебурген. И Станиславского разложили на табуретке.
Били нас не больно, но чувствительно. Но кружка водки, влитая в глотку немедленно после обряда, заставляла забыть о мелких неудобствах. Еще несколько кружек помогли забыть вообще обо всем.
– Так счастлив я еще не был никогда в жизни, – сказал я Кролику заплетающимся языком.
– Ещё бы! – ответил тот.
Наверное, что-то подобное ощущали рабы, получавшие свободу. Твой хозяин может быть вполне просвещённым и гуманным римлянином. Но ты всё равно принадлежишь кому-то, и твои права – это лишь добрая воля хозяина. Но когда ты получаешь свободу, все права Римского гражданина, да еще в придачу собственных рабов – что может быть лучше этого? Нет, ничего лучше просто не приходит в голову…
…Итак, приведя меня в чувство, Толстый немедленно зажал руками рот и, замычав, кинулся в направлении сортира.
Я последовал его примеру.
В туалете мы встретились с Кроликом, Станиславским и Додоном. От выпитого вчера тошнило всех, и все были безмерно счастливы. Мы чувствовали себя настоящими хозяевами жизни.
Тем же вечером, уже придя в себя, мы с Кроликом отправились навестить Панфила со товарищи.
– Эй, гуси, сюда! – закричал Кролик, едва завидев наших друзей.
Их должны были переводить в черпаки только через неделю.
– Гуси, сигаретку мне, – продолжал веселиться Кролик. Джаггер, не тратя времени на слова, отвесил ему хорошего пинка валенком.
Мы обнялись.
– Помазки, настоящие помазки! Черпаки, звери! Соль земли и цвет нации, – восхищался Чучундра, – а нам ещё неделю ждать, мне просто не дожить, терпенья нет! А били больно?
– Да херня, – небрежно отвечали мы, – главное, пацаны, сразу водки выпить и всё.
Мы расположились в чайной, или говоря по-солдатски в чипке, имея теперь на это законное право. Друзья наши, как приглашенные гуси, могли сидеть с нами за столиком. Вообще же гусям в чайной дозволялось приобрести что-то, отстояв в общей очереди и съесть это в роте. Попытки рассесться за столами являлись дурным тоном и пресекались стариками немедленно.
Теперь же, пожиная первые плоды свободы, мы сели сами и усадили наших товарищей.
– Ну, как вы, мужики? И кстати, как Батя? – спросил я, открывая первую банку сгущенки.
Все вооружились печенюшками и принялись орудовать ими, как ложечками, черпая сладкое молоко из банки.
– Всё отлично, – доложил Джаггер. – Батя в полном ажуре, талант не пропить, всё чинит голыми руками, король гаража. Мы ждем перевода. Я буду страшный помазок! Ящик водки уже притараканили из Тикси. Кстати, Кролик, а что ты не говорил, что у тебя сестра в Тикси есть? Что за тайны мадридские между своими пацанами?
Я тоже разинул рот. Кролик никогда не упоминал про сестру, тем более живущую в Тикси.
– Как же так? – сказал я. – Сестра? Родная? Это же такие возможности! Самоходы, водка, чай! Кролик, колись!
– А ты, Джаггер, откуда про неё узнал? – неприветливо спросил Кролик.
– Да уж узнал, тебя не спрашивал…
– Мы случайно в тему влезли, – вмешался Панфил, – позавчера бегали в самоход с Джаггером за водкой. Прикинулись по гражданке, каптерщик под это дело верные шмотки выдал…
Джаггеру не терпелось, он чувствовал себя героем рассказа и торопливо перебил:
– Короче, чуваки, пока тудой-сюдой, зашли в «Лакомку» подкрепиться. Типа, как Винни-Пух с Пятачком… Ну, сели в натуре.
