— Я — нормально! — Хайген гордо выпрямился и туманным взглядом обвёл ясный горизонт.
А хотелось бы наоборот!
Я слушала уже, наверное, полчаса. Всё было плохо. Опять. Нет, ОПЯТЬ!!! Плохо дома, плохо с маман, плохо с бывшей и даже на работе не очень-то, хотя казалось бы́… И по этому поводу на оба два выходных был запланирован трагический бу́хач. А это ведь ещё был день первый!
Время от времени появлялась фляжка. Это такая, понимаете, стратегия: пить по капельке, но, сука, непрерывно. Эффект потрясающий! Я чувствовала, что наш друг стремительно приближается к фазе «и ваще всё дерьмо, бросьте меня там у мусорки…»
Хайген навалился грудью на стол и значительным громким шёпотом сказал:
— Я нашёл восемь способов сломать ваш эдем-м-м… — после чего последовала длинная пауза и вздох, в котором была вся боль неправедно угнетённых всего мира, и дальше с королевским великодушием, —…но делать я этого, конечно, не буду…
Блин, вот такой Хайген мне не нравится. Именно в этой фазе опьянения он становится ну просто до крайности неприятным. Он ещё что-то бормотал про то, как «ни один портал не сможет открыться» и почему-то богиня должна была плакать у него под окном.
— Ладно, ехать пора, — произнёс из-за спины голос мужа. — Давай! — из-за моего плеча протянулась рука, которая прошла через линию границы. Что??? Я просто дар речи потеряла. Пьяный Хайген пожал протянутую руку, которая слегка дёрнула его в нашу сторону, вытянув не сильно рослую тушку поперёк стола — наполовину на нашей стороне — и исчезла.
Хайген успел сказать:
— Э! Вова! Чё за дела…
В моей голове продолжал висеть белый шум. И тихонечко шуметь.
Из-за угла фургона (нового, давно оплаченного, но только что полученного) вышел оглядывающий его Вова, посмотрел на нас скептически:
— Это что ещё за бля*ский цирк? Ты что, не мог нормально ногами зайти?
М-м-м… э-э-э…
Нда. Хайген подёргался, убедился, что назад — никак, и переполз на нашу сторону. В течение пяти минут он ударными темпами протрезвел (бонус — полная нейтрализация токсинов и никакого похмелья!) и теперь сидел на облучке фургона, как взъерошенный воробей.
— Будешь так пить, — строго сказал ему барон, — кто с тобой в одной комнате жить согласится? Придётся тебе как отщепенцу в этом фургоне обитаться…
Мы успели перейти вброд пару ручьёв, когда знакомый голос насмешливо спросил:
— Ну что, Хайген фор Яррофф, что там за восемь способов? Очень мне интересно.
Она тоже сидела на облучке, прямо рядом с ним, болтала ногами и ехидно смотрела на него зелёными глазищами.
К чести Хайгена надо сказать, что сдался он не сразу. Но вот же фантазия у мужика — моё почтение! Чего он ей только не наговорил! И что, мол, скорее всего она — это какая-то хитровыдуманная проекция, выстроенная с помощью нанороботов, и вообще все восемь богов — это дети (ну, или подростки) какой-то супер-продвинутой высокотехнологичной цивилизации, а этот мир — их игрушка, и вся магия в нём тоже делается нано-роботами. Леля восхитилась и начала задавать вопросы, а Хайген на ходу сочинял ответы. Да честно скажем — врал, но врал так убеждённо и вдохновенно, что Леля начала восторженно хохотать, привалясь к стенке фургона и утирая слёзы.
— Ну, вот он и заставил тебя плакать! — сурово констатировала появившаяся с другой стороны от Хайгена Вэр.
— Да ладно тебе! — Леля, отдуваясь, вытирала ресницы. — Там же не так было сказано! Ой… Я должна была плакать под окнами.
Вэр покачала головой:
— Под окном. Назад повернись.
За облучком, в стенке фургона, как раз находилось запасное окно, для входа прямо в повозку.
— Да бли-и-ин…
— Вот и я о чём. И ему — заметь! — только что предоставили право на проживание в этом домике, так что, фактически, дорогая, это — его окно.
Хайген, переводивший взгляд с одной дамы на другую, полез в карман куртки, вытянул фляжку, отхлебнул, выпучил глаза…
— Вкусно? — ехидно спросила Леля. — А всё нано-роботы! — и переливчато захохотала.
Вэр вздохнула:
— Леля, твой отдарок?
— А я уже.
— Что?
— Посмотри на него.
— Не думаю, что это то, чего бы он хотел.
— Зато это полезно!
— Ну ладно, а кроме дара избавлять от алкоголя всё, что пьёт?
Что???
— Что?!! — спросил Хайген.
Мы с Вовой потрясённо уставились друг на друга.
— Ну перестань! — укоризненно сказала Вэр.
— Почему? Все же дети так делают? — Леля надула губки и захлопала глазами, явно изображая анимешную лолю. — Что?
Мда, по-моему количество «что» в таком маленьком кусочке времени уже критическое. Вэр вздохнула и сложила руки на груди.
— Ой-й-й… ну, смешно же? — Леля прыснула. — Ладно. Дарю: способность видеть природные составляющие. Будет достаточно дотошным и договорится с Набу — станет алхимиком. Нет — ну… нет.
— На счёт первого дара не хочешь передумать?
— М-м-м… нет. По крайней мере — пока. Не вешай нос, Хайген фор Яррофф! Желаю тебе найти розетку в рамке портала! С нано-бактериями… — она засмеялась и пропала.
Вэр ещё раз вздохнула и укоризненно посмотрела — теперь на Хайгена:
— Доигрался? — и тоже исчезла.
Капец. Ну… я даже не знаю, что сказать…
09. ПРЕДЕЛЫ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
В ПОИСКАХ НАНО-ТЕХНОЛОГИЙ
А дальше жизнь потекла напряжённым, но размеренным, привычным уже ритмом. Для всех, кроме… кроме Хайгена, конечно же. Пережив чудовищное потрясение патологической трезвости, он сделался прямо ненормальным. Бегал по всей округе, одержимый идеей фикс, пытаясь найти доказательства своих нано-теорий (понятное дело, ничего такого не нашёл, зато обнаружил пару интересных минеральных источников, месторождение диабаза, болото с признаками наличия железной руды и ещё кучу всякого). Народ смотрел на него, как на болезного, но не вмешивался.
Жил Хайген и вправду в том фургоне, с которым приехал от портала, но не по причине алкоголизма (какой уж теперь алкоголизм), а потому, что весь пол, стены и все возможные поверхности были завалены и облеплены бумажками, на которых он пытался выстроить свои нано-теории и подвести под них доказательства. За месяц это стало напоминать интерьер рабочей комнаты главного персонажа старого фильма «Игры разума» в фазе обострения, и я чёт сильно начала за него переживать. Он забывал есть и не мог спать, и без того небольшая тушка превратилась в форменный скелет, глаза ввалились и сделались обрамлены тёмными тенями. Приходилось постоянно гонять к нему засланцев с приглашениями в столовую, потом — просто с едой, потом, когда выяснилось, что ничего он не ест, и всё благополучно сохнет и киснет — контролировать, чтоб поел, а ночами ломиться к нему в фургончик и усыплять принудительно. В конце концов я просто начала опасаться за его разум.
В один из таких дней, безуспешно попытавшись уговорить его поесть и в итоге принудительно вырубив, разглядывая жирно исчерканные маркером в странном порядке систематизированные записки, я сказала Вове:
— Милый, ну это уже даже не доминанта — это мания*.
* Если грубо, доминанта —
самоподдерживающийся очаг
возбуждения в головном мозге.
А мания — то же самое в степени.
Вова, вчитывающийся в пометки на стене, задумчиво покивал:
— Согласен. Может, мозги ему поправить?
— Ты имеешь в виду душевное исцеление?
— Ну да.
— С моей стороны?
— Конечно, любимая! Кто у нас ещё видит души?
— А вот не вижу я его.
Вовка удивлённо на меня воззрился:
— Как?
— А вот так. Блокировка стоит. Ну… туман вроде.
Муж потёр подбородок:
— Сам, что ли, справиться должен?
— Видимо.
— Бля, чё делать то?
Мы переживали. Друг же. И вообще.
— Не знаю…
Он должен был проспать до утра, но встал где-то посреди ночи и ушёл. Обнаружив это за завтраком, я было начала хлопать крыльями, но Кадарчан, невозмутимо попивающий чаёк, махнул своей кружкой:
