Макс Леон, милый, обаятельный и неутомимый московский корреспондент «L'Humanité», добровольно взвалил на себя хлопотные обязанности опекуна Марины и считал своим долгом познакомить ее с самыми яркими местными интеллектуалами. Во время одной из вечеринок в чьей-то роскошной пятикомнатной (!) квартире он подвел к ней худющего, долговязого, относительно молодого, лет 35, человека:
— Знакомься, это Евгений Евтушенко,[12] сегодня — лучший советский поэт.
Поэт усмехнулся и, неотрывно глядя на Марину, попенял французу:
— Макс, ты щедр, как товарищ Сталин, который в свое время уже награждал Маяковского подобным титулом — «лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи». Не надо…
Слово за слово, и вскоре Евтушенко умело перехватил у Леона обязанности московского «гида» Марины Влади. Ведь он знал здесь всех и все, поэт был уверен, знали его. К тому же у Евтушенко была своя машина, что по тем временам было немаловажно. Любое пожелание Марины — и он…
Однажды они ехали по ночным улицам российской столицы, и в порыве внезапной откровенности Марина призналась:
— Ты знаешь, я, конечно, сильная женщина, но мне одной все-таки очень трудно. Я бы так хотела встретить друга, которого смогла бы полюбить и быть с ним вместе. Но сейчас настоящих мужчин так мало…
— Ты что, знаешь эту песню Окуджавы?
— Какую?
— О, сейчас, погоди… Как же там? «Настоящих людей так немного. Все вы врете, что век их настал. Подсчитайте их честно и строго. Сколько будет на каждый квартал?..» Ладно, еще послушаешь Булата. Ты счастливая — тебе это еще предстоит. Я тебе даже завидую. А Высоцкого ты уже слышала?
— Нет.
— Ну-у, — укоризненно протянул Евтушенко. — Он-то как раз и есть настоящий мужчина, мужик. И певец, и актер «Таганки».
— Правда? А меня как раз звали на «Таганку», — сказала Марина. — Говорят, что это самый авангардный театр в Москве.
— И не раздумывай, иди, коль звали. Кстати, Высоцкого недавно вроде в Париж приглашали с концертом, да наши не пустили. Может, ты бы помогла с выездом ему, а? Его песни тебе должны понравиться, уверен.
Высоцкий? На днях она уже слышала от кого-то эту фамилию. Ах да, от того же Макса! Ведь это он твердил:
— Марина, сегодня в Москве один театр — на «Таганке», и в нем — Владимир Высоцкий. Только учти, о нашем «культпоходе» я должен знать заранее, чтобы договориться о билетах через посольство. Иначе на «Таганку» не попасть.
Но ни поэтический спектакль по стихам Маяковского «Послушайте!», ни революционные «Десять дней, которые потрясли мир» Марину особо не «потрясли». Вряд ли это можно было считать авангардом, на Монмартре ей доводилось видеть «революционеров» и похлеще. Да и вообще, это была не ее эстетика и драматургия. Хотя профессиональная работа некоторых актеров запомнилась…
— Ты не видела главного, — категорически заявила Марине Иечка Саввина, с которой уже довелось близко познакомиться. — Сейчас «Таганка» ставит «Пугачева» Есенина. Вот что нужно обязательно увидеть! И услышать. Я договорюсь.
Ия уселась рядом с телефоном и принялась кому-то настойчиво звонить. Потом торжествующе произнесла: «Все! Не волнуйся, идем, завтра у них прогон… Обрати внимание на Хлопушу».
19 июля 1967 года Влади в сопровождении Саввиной и, конечно же, Макса Леона были на «Таганке». Марина потом рассказывала: «…И я увидела его, этот шквал энергии, — он буквально сбивал с ног… Такая фантастическая энергия, он был прекрасен, просто гигант… Он очень сильно играл…»
Прямо таким, каким был только что на сцене, с голым торсом, весь взмокший после долгой репетиции и от жары, Высоцкий неспешно шел по служебному коридору к своей гримерной комнате, обмахиваясь по ходу клетчатой рубашкой. В закулисье было сумрачно, тихо и, как ни странно, даже чуточку прохладно.
— Володя! — окликнул его знакомый голос.
Он оглянулся: Иечка! И рядом… быть не может! Марина Влади…
«Увидел „колдунью“, — рассказывал счастливый свидетель первого свидания фотохудожник Игорь Гневашев, — чуть опешил и, маскируя смущение, форсированным, дурашливо-театральным голосом: „О, кого мы видим!..“ Она остановилась: „Вы мне так понравились… А я о вас так много слышала… Говорят, вы здесь страшно популярны“».
Кое-как натянув ковбойку, еще более смущенный и растерянный, Высоцкий широко взмахнул рукой: «Прошу!..» Затем всей кучей сидели в его гримерке, вспоминал Гневашев, пили дешевое сухое вино.
Потом… Что же было потом?
«Кажется, мы поехали в ресторан ВТО, вспоминала Марина, или в какое-то другое заведение. Какая, в сущности, разница? Он подошел — боже мой, нет! — такой простой, маленький, серенький мужичонка, невысокого роста, только необыкновенные, будоражащие глаза… На сцене он меня потряс. А тут я увидела мальчика. Он был совсем никакой. Худенький. Такой… немножко кругленький… То есть он не был красавчиком, но он был жутко талантлив. На сцене, конечно, он был гигант. А в жизни — совсем незаметный, на улице на такого не обратишь внимания… Володя сел рядом, глаза — в мои глаза. А потом: „Знаете, я люблю вас, и вы будете моей женой“. Такой наглец! Подобное я слышала не раз от многих. И потому лишь улыбнулась и сказала: „Прежде всего, я не свободна. Во-вторых, я этого не желаю…“»
Ну и что? Но его глаза — Боже мой!.. Эти глаза… В них такая потаенная страсть, такая уверенность, такая ярость и такая сила — мужская. Всего этого не было у тех, с кем доводилось встречаться раньше. Такое впечатление, что до сих пор ее окружало повальное слабоволие.
Высоцкий был человеком жеста, бретером. И Марина, как женщина, которая ценит сильных людей, это сразу поняла. Для него же, сразу увидели друзья, любовь к Марине была ураганом, и он не допускал даже мысли быть отвергнутым. Он отсекал всех соперников решительно и быстро, так, как некогда учила его драться улица. Однажды в компанию, где были и Марина, и Владимир, ввалился очень известный в то время киноактер Олег Стриженов и, подвыпив, стал выговаривать Влади: «Ну, что, ну что ты в нем нашла? Ты посмотри, кто он такой — коротышка, алкаш… Вот я — мужик!» Не размениваясь на слова, Высоцкий встал и двумя ударами свалил нахала на пол…
Ударил первым я тогда — так было надо! —
потом пел он, а Марина слушала и улыбалась.
Но там, где под напором барда с хриплым голосом, стремительно набиравшего популярность, сдавались без боя любые крепости, французский форт оставался непоколебим. А это подхлестывало еще больше, и ему было наплевать на нескончаемый шлейф слухов, змеившийся за Влади. И на то, что она якобы приехала в Москву с очередным любовником, каким-то румыном, и на то, что «колдунья» приносила всем своим мужьям несчастья, что первый муж — французский летчик — разбился при посадке, а второй — кажется, югослав или венгр, — погиб не то в горах, не то в океане… Слухи о злом роке и проклятии «белокурой бестии» будоражили, волновали, возмущали, пугали всех, но только не Высоцкого…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
