Потом началось бурное обсуждение. Все в один голос кричали, что прежде всего надо навестить Кати. Коняшка сказал, что отнесет Кати свою новую игрушку — красный автомобиль, — чтобы она не скучала; Илдико Ружа во что бы то ни стало хотела идти и спеть ей что-нибудь; Шашади говорила что-то про свою куклу; Мари Золтанка хотела немедленно идти и приготовить для Кати обед. Тут все засмеялись, потому что знали, какая Мари неловкая и как у нее все вечно валится из рук. Девочке десять лет, а она не умеет без помощников зашнуровать себе толком ботинки!
Молчала одна только Феттер. Она сидела неподвижно, заложив за спину руки, словно линейку проглотила.
Шашади вырвала двойной лист из середины тетрадки по арифметике и стала записывать, кто в какой день пойдет навещать Кати. Условились, что в первые дни ребята будут приносить ей понемножку какой-нибудь еды и приведут в порядок комнату, а потом, когда у Кати снизится температура, будут с ней заниматься, чтобы она не отстала.
О Феттер все словно забыли, никому и не вспомнилось, с чего бы это она, которая всегда во всякой бочке затычка, сейчас сидит так тихо и незаметно.
Сегодня пойдут Кладек и Персик. Марика сперва забежит домой, пообедает, захватит с собой что-нибудь и зайдет в группу продленного дня за Кладеком. Ребята записывались уже на пятый день, диктуя свои имена Шашади, как вдруг вскочила Феттер.
— И я, и меня тоже! — крикнула она и расплакалась. — Я же не знала, я ведь думала…
Больше говорить она не могла. Тетя Дёрди, не глядя на рыдающую Феттер, сказала:
— Шашади, на пятницу запиши Аги Феттер. Она пойдет к Кати и скажет ей то, что хотела сказать нам сейчас.
Кати тоже ждала пятницы. Правда, она и не подозревала, что к ней должна зайти Феттер, — просто доктор Шош сказал, что в пятницу разрешит Кати встать. На улицу ей, конечно, нельзя еще, но по комнате походить можно. Да и то только если будет хорошо вести себя и не станет выбегать на кухню босиком.
Странный человек этот доктор Шош! В первый раз, как пришел, такой крик подняли они с папой, что дом дрожал. Кати видела доктора впервые, и у нее просто зуб на зуб не попадал от страха. Доктор жил на третьем этаже; Кати лучше всех знала тетю Аннуш, его домашнюю работницу. Тетя Аннуш не только покрикивала вечно на Кати со своего третьего этажа, но однажды поймала ее на лестнице и сказала, вернее, прошипела, что обломает метлу об ее спину, если еще раз увидит, как она скачет взад-вперед по лестнице: мол, к «господину доктору бациенты ходят», попадется им на глаза такая черномазая девчонка, что тогда они подумают про доктора и про дом, в котором он живет! Все это слышала тетя Лаки, которая как раз стояла в дверях, кухню проветривала после стирки. Ох, какой она подняла шум! Пусть Аннуш запомнит, что Лакатоши точно такие же жильцы, как и Шоши, а если ей не по нутру, пусть сходит в Совет, там ей расскажут, что к чему. И вообще лучше бы Аннуш за собой следила, а то, как идет с молоком, всю лестницу забрызгает!.. Знала Кати и дочку Шошей, Юцику, — вернее, видела несколько раз. Сначала даже здоровалась с ней, но Юци не отвечала, тогда и Кати перестала. Она не обиделась, а просто решила про себя, что Юци, которой уже пятнадцать лет, и папа у нее доктор, и у них машина есть, и сама она ходит в школу на высоких каблуках, — с чего вдруг станет она здороваться с Кати? Ну, а тогда и Кати зачем лезть со своими приветствиями? Что же до тети Лаки, то она и про Юци кое-что знала. Утверждала, например, что уже не раз впускала ее в дом поздно вечером, когда все подъезды на замке. Хорошенькое дело для пятнадцатилетней девчонки являться домой после полуночи!
О самом докторе Шоше тетя Лаки отзывалась коротко: «Занозистый!»
Когда Кати увидела его, она тут же согласилась с мнением тети Лаки. Он только пощупал пульс, оглядел все кругом и сказал: «Я отправлю ее в больницу!»
У Кати по-прежнему стучали зубы от страха, но папа воспротивился. Он сказал, что не позволит, что сам ляжет в дверях, если у него захотят отнять ребенка. Дядя доктор весь побагровел от злости. Он кричал, что больная не может здесь оставаться, в этой грязи, кто будет за ней ухаживать и кто возьмет на себя ответственность, и все такое — но папа остался непоколебим. Кати знала, почему он так отчаянно ее отстаивает: из-за мамы. Ведь мама тоже умерла, когда ее увезли в больницу! Но доктор Шош про маму ничего не знал и продолжал кричать и сердиться. Потом понял, что ничего не добьется, чем-то уколол Кати, прописал лекарство и ушел, даже не попрощавшись.
На другой день он опять уколол Кати. В этот раз он уже не был такой сердитый, потому что папа прибрал в комнате, и Кати даже отважилась спросить, чем это доктор ее колет. Доктор показал ей шприц и даже позволил подержать в руках. Кати хотелось расспросить его — у нее была тысяча вопросов, — но доктор заторопился и ушел.
Когда он снова пришел делать укол, дома никого не было. Кати улыбнулась доктору и вынула из-под подушки коричневый пакетик.
— Пожалуйста, кушайте, — угостила она доктора Шоша. — Это сахар, мне Шаньо подарил. Здесь целых полкило!
Доктор погладил Кати по щеке, а Кати сказала:
— И, пожалуйста, не сердитесь на папу, он это из-за мамы такой был.
А так как доктор Шош явно ничего не понял, Кати рассказала ему, как умерла в больнице мама.
На следующий день она вместе с уколом получила еще пакетик постного сахара.
В тот день Кати с трудом осталась в постели — ей хотелось плясать от радости.
В два часа пришли Като Немеш и Виола Кертес. Виола принесла в кастрюльке бульон. Кати уже видеть его не могла, каждый день кто-нибудь пичкал ее бульоном; вчера Шашади заставила съесть целую тарелку, хотя Кати совсем не хотела есть. И сегодня не хотела. Ведь тетя Лаки готовит ей, и не только ей, но и папе и Шаньо! А Кертес принесла вермишель с творогом. Кати кивнула: ладно, это она съест сейчас же. Немеш тоже пришла с подарком — из сумки она вынула… маску черта! Маска была вся красная, вверху черные рожки, а на щеках Като провела черные полосы, чтобы было пострашнее.
— Ох и напугаю же я Феттер! — веселилась Кати и сразу же надела маску.
Девочки пробыли у нее недолго. Они сидели у Катиной кровати очень расстроенные: в комнате было все убрано, зола подметена, — словом, делать им было решительно нечего. Везет же этой Марике Гараш, она вот даже под шкафом выметала! И взяла с них слово, что они всю золу соберут возле печурки. А что тут собирать, если нигде ни пылинки, не то что зола. Напрасно Кати уговаривала их посидеть еще, — они поднялись и, почти оскорбленные, удалились.
Кати устала. Высокая температура ослабила ее. Она откинула голову назад, на подушку, на которой тетя Лаки как раз сегодня утром сменила наволочку. Сквозь узкую прорезь в маске Кати разглядывала угол шкафа. Интересно, если прикрыть один глаз, угол отскакивает в сторону, а если другой закрыть — прыгает обратно. Так посмотришь — угол шкафа выглядит на один манер, этак — совсем иначе…
Вот и ребята в классе — они там совсем другие. Взять хоть Виолу Кертес — ведь сколько она ябедничала на Кати! А сейчас вот вермишель с творогом принесла. Правда, без шкварок, но все равно вкусно было. А зануда Немеш даже маску черта нарисовала. Ну, Персик, та всегда была ничего, но вот что случилось с этим противным Коняшкой? Вчера дотемна играл тут с Кати, даже свой красный автомобиль приволок. А Илдико достала книгу сказок и читала про какого-то оловянного солдатика, которого расплавили на огне и ничегошеньки от него не осталось, только маленькое оловянное сердечко. Оказывается, даже у игрушечного солдатика может быть сердце! Маленькое, оловянное, но все-таки сердце!
Она и не заметила, что у ее кровати стоит тетя Дёрди.
Когда она вошла, с каких пор наблюдает за ней — Кати не знала. Она опомнилась, только услышав голос тети Дёрди:
— Милый Чертик, я пришла в гости к Кати Лакатош. Вы не знаете, где она?
Кати смеялась до упаду. Она сорвала маску и обняла тетю Дёрди. Когда тетя Дёрди высвободилась — ей даже больно было, так крепко Кати обхватила ее за шею, — она открыла свою большую зеленую сумку, которую вечно оставляла то в учительской, то в классе, а потом подолгу искала, — и засунула туда руку.
«Постный сахар!» — догадалась Кати, сгорая от желания заглянуть в сумку.
Но тетя Дёрди вынула довольно большой, перевязанный шпагатом пакет. Сердце у Кати дрогнуло, потому что на пакете было написано: «Универмаг Корвина». Тетя Дёрди неторопливо развязала пакет. У Кати даже дух захватило: из пакета показалась чудесная-расчудесная ночная рубашка из розовой фланели, теплая, с узенькой голубой вышивкой вокруг ворота! Откуда узнала тетя Дёрди, что у Кати только и есть, что вот эта, одна-единственная, уже совсем рваная ночная рубашка? И когда тетя Лаки стирает ее, то дает ей на ночь свою старую голубую кофту…
Кати тут же и надела обновку, и тете Дёрди пришлось даже прикрикнуть на нее, чтобы утихомирилась, потому что Кати хотела во что бы то ни стало сбегать на кухню, принести скамеечку, стать на нее и посмотреться в зеркало.
