«Ты сам и есть белое золото», — говорил ему Морэм. Дикая магия была неотъемлемой частицей его «я», и никто, кроме него самого, не имел права касаться ее, а уж паче того управлять ею. Однако как воспротивиться этому, Ковенант не знал.
Между тем Линден, продолжая крепко удерживать его запястье, зажгла в груди раненой такой огонь, словно вознамерилась выжечь ей сердце. Пламя гудело, заглушая все прочие звуки. Первая и Яростный Шторм, прикрывая глаза от слепящего света, с немым изумлением наблюдали за Избранной. Губы Линден беспрестанно шевелились, но слов ее никто расслышать не мог. Взгляд целительницы был устремлен вглубь, в самое средоточие пламени. Ковенанту казалось, что еще мгновение, и она умрет. Неожиданно распростертое тело раненой содрогнулось. Затем она тяжело, надсадно вздохнула, а стекавшая из уголка струйка крови истончилась, а потом и вовсе исчезла. Дыхание стало более ровным и свободным, а через некоторое время морячка открыла глаза.
Линден уронила запястье Ковенанта, и в тот же миг пламя угасло. На дромонд снова вернулась ночь. В первый момент впечатление было такое, будто даже светильники погасли. Ковенант отшатнулся и упал на кучу скомканной парусины: лицо его было столь же мрачным, как и эта ночь. Он едва слышал, как Первая, видимо не находя иных слов, дабы выразить свое безмерное изумление, беспрестанно повторяла:
— Камень и Море! Камень и Море!..
Мрак ослепил Ковенанта, но и когда глаза приспособились к темноте, он продолжал чувствовать себя слепым. Ведь ему было дано видеть лишь внешние очертания предметов. Прозревать их сущность, а уж тем более исцелять он не мог. Когда зрение восстановилось, Ковенант увидел Линден, лежащую прямо на теле спасенной ею Великанши, — она уже спала.
Стоящий на носу дромонда Финдейл внимательно смотрел на спящую женщину: казалось, он ожидал, что преображение может начаться в любой момент.
Несколько мгновений спустя тщетно пытавшийся подавить жгучую печаль Ковенант разглядел и стоящего рядом с Первой Красавчика. В слабом свете фонарей уродливое лицо Великана выглядело особенно усталым. Глаза его покраснели, дыхание было хриплым и тяжелым. Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно:
— Дело сделано. Конечно, «Звездная Гемма» не обретет прежней резвости, пока ею не займутся корабельные мастера у причалов Дома. Но брешь я заделал. Мы не пойдем на дно.
— Резвости! — прорычал сквозь бороду Хоннинскрю. — Да о какой резвости может быть речь? Ты видел фок-мачту? «Звездной Гемме» уже вовек не порхать по волнам, но сейчас я не знаю, как мне заставить ее хотя бы ползти!
Первая что-то сказала, но Ковенант не расслышал ее слов. Подошедший Кайл протянул руку, желая помочь ему подняться на ноги, но Ковенант не заметил и этого. Он не замечал никого и ничего, ибо чувствовал, что лишился последней опоры.
Линден имела больше прав на кольцо, нежели он.
Лишь когда холод проник в каждую клетку его тела так глубоко, что он уже не мог даже дрожать, Ковенант покинул палубу и спустился на теплый камбуз. Там он уселся на пол, привалился спиной к стене и уставился прямо перед собой, вперив взгляд в никуда. Взгляд, не видевший ничего, кроме мрачного лица его судьбы.
Между тем Великаны трудились не покладая рук. Из трюмов и с нижних палуб долгое время доносились ритмичные звуки — то работали помпы. На кормовой мачте спешно свернули на гитовы оставшиеся паруса, чтобы корабль не испытывал напора пусть несколько ослабшего, но все еще сильного ветра. Каменный ствол упавшей фок-мачты и ее реи очистили от обломков и откатили в сторону. Снасти и паруса, которые еще можно было починить, отбирали и складывали аккуратными стопками. Морской Соус и Зола-В-Очаге попеременно отлучались из камбуза и относили для подкрепления сил работавших на палубе Великанов здоровенные ведра наваристого бульона. Но все старания команды не могли изменить одного непреложного факта: дромонд был искалечен и потерял управление. Продолжать плавание лишенный двух мачт корабль не мог.
Поутру Ковенант вновь выбрался на палубу и теперь, при свете, смог по-настоящему оценить, сколь страшный урон нанесен «Звездной Гемме». Правда, кормовая часть не пострадала, и бизань-мачта, словно высокое дерево, вздымала ветви своих рей к бездонной, усеянной клочковатыми облаками голубизне неба. Но носовая часть выглядела изуродованной и брошенной на произвол судьбы. На месте сломавшейся в нескольких футах над нижней реей фок-мачты торчал зазубренный обломок. Даже мало что смысливший в морском деле Ковенант понял, что Хоннинскрю прав: без носовой оснастки, способной уравновесить напор на бизань, «Звездная Гемма» не сможет плыть дальше. С болью в душе он огляделся по сторонам, пытаясь уразуметь, с какой же напастью столкнулся корабль. Поначалу он впал в полнейшее недоумение: до самого горизонта расстилалась необъятная ледяная пустыня. Лишь у самых бортов дромонда взломанный лед вздыбился острыми осколками. Ледяное поле кругом выглядело совершенно гладким, лишенным каких-либо проломов и трещин, не говоря уж о канале. Оставалось лишь дивиться тому, как «Звездная Гемма» ухитрилась заплыть сюда, если во льду не было никакого прохода. Однако, вглядевшись из-под ладони в южный горизонт, Ковенант сумел различить за кромкою льда серую полоску воды. А сощурясь так, что кровь застучала в висках, он проследил линию, тянувшуюся от кормы дромонда к открытому морю. Там лед был тоньше, хотя борозда, пропаханная во льду кораблем Великанов, уже затянулась полупрозрачной коркой.
«Звездная Гемма», искалеченная и беспомощная, оказалась в западне. Даже будь она в целости и сохранности, с тремя мачтами, подо всеми парусами и при попутном ветре, ей все равно не удалось бы сдвинуться с места, пока весеннее солнце не растопит лед. Если в этом краю вообще бывает весна.
Проклятие!
Ощущение бессилия терзало Ковенанта сильнее, чем завывавший над ледяной равниной пронзительный студеный ветер. Верные непрестанно наращивали силу Солнечного Яда, питая его кровью невинных, и во всей Стране не осталось никого, кто мог бы противостоять им, — кроме Сандера, Холлиан и, возможно, горстки харучаев. Если хоть кто-то из харучаев еще жив. Поход к Первому Дереву завершился провалом, а с ним угасала и последняя надежда. А теперь!..
Он был прокаженным, а прокаженному не приходилось ждать милостей от жизни. Однако теперь все обстояло еще хуже, чем обычно, ибо все, решительно все он делал неправильно.
Возможно, и его упорное нежелание расстаться с кольцом тоже было ошибкой, но поступиться своим сокровищем Ковенант не мог. Одна лишь мысль об этом заставляла его сердце болезненно сжиматься.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
