медаль к груди Франсуа. – Мы крепнем, когда отрицаем поражение и превращаем в успех потери и неудачи.
Франсуа вздыхает, издав запах стыда.
У меня болит душа за него.
– Давайте перейдем в салон! – предлагает папá. – Будем пить чай.
Мы все следуем за ним через двустворчатые двери. Жозефина берет меня под руку, словно мы с ней старые подруги.
– Вы раскраснелись. Возьмите мой веер. – Она протягивает мне веер из перьев фламинго.
– Просто слегка кружится голова. – Я извиняюсь и иду в туалет. Несмотря на судороги внизу живота, цветы пока не расцветают.
* * *
Когда я возвращаюсь, Наполеон сидит в мягком голубом кресле эпохи Людовика XVI.
Фурно возится с бутылкой шампанского, открывая ее.
– Не думаю, что в Египте у вас было много шампанского, – говорит папá.
– Наоборот, – отвечает Наполеон. – Я привез обозы с шампанским «Моэт», чтобы развлекать шейхов на Ниле. Они пили восхитительный нектар, и все им было мало.
– Вы привезли в Египет «Моэт»? – переспрашивает Филипп. – Жан-Реми Моэт наш сосед в Эперне.
– Мы с Жаном-Реми стали друзьями в Королевской военной школе. – Наполеон сует руку за отворот мундира. – С тех пор я пью шампанское, чтобы забыть ужас кровавых полей сражений.
– Кровавые поля сражений. Кровавые, кровавые, кровавые, кровавые, кровавые поля сражений. – бормочет Франсуа и смеется, фыркает, ухает. Его глаза в панике ищут меня, умоляют о помощи.
Филипп стучит сына по спине.
Но Франсуа выходит на новый круг неуправляемой истерии.
– Тащите тела. Бросайте их в ров. Их слишком много, мы всех не захороним. Скорей. Скорей. Скорей. Их слишком много, не сосчитать. Не сосчитать, слишком много.
Жозефина прячет лицо за веером из перьев фламинго.
Я наливаю из графина воду и заставляю Франсуа сделать пару глотков.
Наполеон невозмутим.
– Лучше посмеяться над парнем, чем плакать по нему, – комментирует он. Франсуа с жадностью пьет.
Слуги застыли у стены, парализованные такой позорной сценой. Я хлопаю в ладоши, отвлекая внимание от Франсуа.
– Принесите угощение Первому консулу!
Наполеон глядит на принесенные блюда, и его ноздри недовольно подрагивают.
– Я предпочитаю жареных цыплят.
– Простите нас. Мы не знали, – оправдывается Филипп, хмуря косматые брови.
– Какие изысканные угощения. – Жозефина показывает тонким как змея пальцем на каждый деликатес, который слуга кладет ей на тарелку. Паштет и айва, птифуры, финики и кандированные сливы. Пирожные. Корнишоны, оливки и мягкий сыр бри.
Внезапно у меня пробуждается аппетит, и я составляю самые причудливые комбинации.
– Интересно, как корнишоны с укропом сочетаются с птифурами? – смеясь, говорю я Жозефине и пробую.
– Наше лучшее «Клико-Мюирон», – объявляет Фурно и выносит серебряный поднос с искрящимися бокалами.
Наполеон встает и поднимает бокал.
– При победе ты заслуживаешь шампанское. При поражении ты нуждаешься в нем. – Его глаза вглядываются в каждого из нас, оценивая нашу преданность. Какое облегчение, когда он заканчивает тост и мы можем пить.
Я делаю глоток и с трудом сдерживаю отвращение. Шампанское воняет грязными носками.
Наполеон выплевывает жидкость, Жозефина заедает выпитое печеньем «мадлен». Папá сжимает губы. Франсуа фыркает от смеха и хватает воздух, подавляя истерику.
– Шампанское пахнет пробкой, – говорю я ему. – Ты можешь открыть другую бутылку?
Фурно нюхает свой бокал.
– Я ничего плохого не нахожу.
– А моя жена находит. У нее чуткий нос на хорошее вино. – Умелым движением Франсуа выбивает пробку и, прежде чем наливать, дает мне понюхать бутылку.
Наполеон гладит Жозефину по щеке.
– Да, утонченные любовные ласки обладают непостижимой властью над мужчинами.
Я пробую шампанское из моего тастевина. У новой бутылки нет вопросов к пробке. Но шампанское тоже нельзя назвать хорошим. Я уже забыла, что «Клико-Мюирон» такое кислое, поскольку в Бузи мы пили прекрасное шампанское. Я помогаю Франсуа и перед подачей незаметно бросаю по кусочку сахара в каждый бокал.
– Вы правильно делаете, добавляя сахар, – говорит Наполеон. – Но это надо делать раньше, во время ферментации, чтобы усилить брожение.
– Вы добавляете сахар в мое шампанское? – возмущается Фурно.
– Советую вам ознакомиться с трудами Жана-Антуана Шапталя, – говорит Наполеон, взяв второй бокал. – Его методы преобразят это кислое пойло в приличное вино.
– Мы очень хотим их прочесть, – говорю я. – Нас с супругом очень интересует вино.
– Французское вино вызывает зависть у всей Европы. Пожалуй, это наше важнейшее секретное оружие. – Наполеон поднимает бокал и говорит тост: – За победу.
– За победу, – отзываются все. Кроме Фурно – тот неодобрительно глядит на сахар в своем бокале.
Папá обращается к Наполеону.
– Как я понимаю, вы положили конец роялистскому мятежу, став Первым консулом.
– Среди нас еще ходят роялистские шпионы, – отвечает Наполеон, нахмурив брови. – Мои шпионы обнаружили в Варшаве Людовика XVIII, а при нем сотню французских придворных.
– Его поддерживает прусская королева? – спрашивает Франсуа.
– Вместе со всеми другими европейскими монархиями, – отвечает Наполеон. – Она думают, что если восстановят Людовика XVIII на французском троне, вернутся их феодальные порядки. Но я буду сражаться до полной победы.
– Вот-вот. – Папá пьет шампанское. – Позвольте спросить, Первый консул, что вы думаете о газетах, утверждающих, что ваш Кодекс Наполеона перевернет французское законодательство?
– Газеты ничего не понимают. – Наполеон встает рядом с Жозефиной. – Аристократия и классовые привилегии будут уничтожены. Мужчины получат личную свободу, свободу заключать деловые соглашения и возможность владеть личной собственностью. Кодекс Наполеона объявляет всех мужчин равными перед законом.
– Мужчины-то равны, а как же женщины? – спрашиваю я.
Папá проводит пальцем по горлу.
– Верная женщина, которая служит своему супругу, всегда может рассчитывать на его заботу. – Наполеон обнимает жену за плечи. – Конечно, она обязана родить ему сына-наследника, чтобы продолжить его род.
Жозефина незаметно качает головой, предупреждая меня, чтобы я прекратила свои возражения. Сама она уже заключила сделку с дьяволом и согласна со всем.
Филипп дважды хлопает в ладони.
– Слышите, дети? Сын – вот что главное для молодоженов.
– Делать детей – весьма приятное занятие, – говорит папá, сверкнув глазами. – Без этого французы – не французы. – Мужчины смеются.
Тут появляется Лизетта с корзинкой для рукоделия.
– Вы звали меня, мадам Клико? – Она впервые назвала меня по-новому.
– Да-да, Лизетта. – Я веду ее и Первого консула к напольному зеркалу. Она делает мелом отметку на его рукаве.
Пока она подшивает рукава, папá дотошно расспрашивает Наполеона о его планах для Франции. Энтузиазм папа́ смущает меня, поскольку раньше он связывал свою жизнь с Людовиком XVI.
Вернувшись к Жозефине, я гляжу в окно и вижу Красного кучера – он прислонился к роскошному дормезу и прикладывается к золотой фляжке. Словно почувствовав мой взгляд, он глядит на меня из-под темных век. Я в испуге отворачиваюсь. Жозефина замечает это.
– У нас своеобразный кучер, не так ли? – Она заслоняет длинными пальцами
