— И понимать нечего, вылетай, а то поздно будет, — настаивал Брежнев.
— Ладно, буду, — согласился наконец Кириченко. Не столько слова, сколько панические интонации в голосе Брежнева подсказали ему, что следует торопиться.
«Я вылетел через час-полтора после звонка», — рассказывал впоследствии Кириченко.
Оставались Аристов и Серов. Аверкий Борисович пообещал приехать в Кремль, но посетовал, что на заседание Президиума его могут просто не пустить, не положено, но он постарается держаться поблизости. Генерал Серов в ответ на взволнованное сообщение Брежнева только хмыкнул. Он не сомневался: что-то подобное вот-вот должно случиться. Мухитдинову Брежнев не позвонил, скорее всего, просто забыл. Они друг друга почти не знали. Беляеву с Поспеловым он тоже звонить не стал, с одной стороны — толку от них немного, а с другой — еще неизвестно, какую позицию они займут.
Покончив со звонками, Брежнев, как ему казалось, незаметно протиснулся в комнату, где уже заканчивалась встреча с журналистами.
Но это только ему казалось, что незаметно. В четыре часа, распрощавшись с венграми, все направились в зал заседаний Президиума. В коридоре Каганович легонько взял под руку Брежнева и с любезной подозрительностью в голосе осведомился:
— Куда это вы, товарищ Брежнев выскакивали? Где мотались?
Внезапное исчезновение Брежнева, всегда стремившегося не пропустить ни одного сколько-нибудь важного события, его насторожило.
— Извините, Лазарь Моисеевич, живот схватило, жуткое расстройство, целый час просидел в туалете, — соврал Брежнев.
Каганович недоверчиво покачал головой, демонстративно втянул ноздрями воздух и недобро хохотнул:
— Медвежья болезнь.
У Брежнева засосало под ложечкой и на самом деле резко и неожиданно прихватило живот. Не обращая больше внимания на Лазаря Моисеевича, он припустил по коридору в сторону кремлевского туалета. Каганович недоверчиво следил за ним, пока Леонид Ильич не скрылся за белой, крашенной масляной краской, дверью.
Если верить Леониду Ильичу, не один Каганович заметил его отсутствие, Молотов и Первухин тоже попытались выяснить, где он пропадал во время встречи венграми.
— Я ответил им на это должным образом, сказал, что у меня внезапное расстройство, и я все это время просидел в уборной, — через несколько дней рассказывал Леонид Ильич.
На самом деле Кагановича Брежнев не особенно беспокоил. Бог с ним, кому-то наверняка звонил, все это не важно, твердое большинство на их стороне. По мнению Кагановича, плохо другое: с этими журналистами потеряли целый час, а дело надо решить, как и уговаривались, сегодня до шести часов вечера, по крайней мере, до половины седьмого. В семь они идут на прием к египтянам. Оставалось два часа. Для соблюдения процедуры все члены Президиума должны выступить, иначе нельзя, какое же это тогда коллективное руководство? Они все так скрупулезно рассчитали: оперативно обсудить и проголосовать смещение Хрущева, заменить его Молотовым, одновременно в КГБ сменить Серова на Булганина. В течение последующих дней основательно «почистить» кадры в Москве и через пару недель на Пленуме ЦК утвердить все изменения. И вот с первого же момента план забуксовал на венграх. Они впустую растратили время, потеряли темп.
Когда после группового интервью члены и кандидаты в члены Президиума ЦК переместились в зал заседаний, отец, как обычно, занял председательское место.
— О чем будем говорить? — властно произнес он. Такая расстановка в планы оппозиции не входила.
— Я выступаю по поручению группы товарищей, членов Президиума, — первым, как они условились заранее, начал говорить Маленков. — Мы предлагаем до разговора о поездке в Ленинград обсудить вопрос о товарище Хрущеве, и, поскольку речь идет лично о Хрущеве, я предлагаю, чтобы на этом заседании Президиума ЦК председательствовал не Хрущев, а Булганин.
— Правильно, правильно, — загалдели Молотов, Каганович, Булганин, Ворошилов и Первухин.
Микоян, Жуков, Фурцева и другие сторонники отца возражали, согласно протоколу председательствовать — обязанность Первого секретаря ЦК, то есть Хрущева, но их не слушали.
«Молотовцы» предложили голосовать. Так они тоже заранее условились. Проголосовали: шесть «молотовцев» — «за», двое, отец с Микояном — «против».
Отец молча пересел с кресла председательствующего на одно из свободных мест. На председательское кресло сел Булганин, выглядел он не очень уверенно: медлил, озирался по сторонам. Его замешательством воспользовался отец, сказав, что негоже обсуждать его, Первого секретаря ЦК, при неполном кворуме Президиума и в отсутствие других секретарей. Снова заспорили.
— Кворум есть: восемь членов Президиума плюс четыре кандидата. Что еще требуется? Текущие вопросы можно решать и в таком составе, — горячился Каганович.
Он лучше кого бы то ни было понимал, какую опасность таит в себе любое промедление.
— Ничего себе текущий вопрос, — возмутился отец. Его поддержал Микоян. Они настаивали: обсуждение, касающееся Первого секретаря ЦК, первого лица в государстве, требует не просто кворума, а присутствия абсолютно всех членов высшего руководства. Препирались почти два часа, время подходило к шести, а в семь надо быть на приеме. Кагановичу стало ясно, что сегодня судьбу отца уже не решить, а как дела сложатся завтра, одному Богу ведомо.
— Если вы отказываетесь вызывать остальных, мы вообще откажемся принимать участие в заседании, попросту уйдем отсюда, — вмешался в спор молчавший до того Жуков. «Молотовцы» могли проголосовать и без Жукова, к тому же, согласно уставу, он вообще не имел права голоса, и, тем не менее, его угроза, пустая по своей сути, возымела действие. Булганин дрогнул, повисла пауза, и ею немедленно воспользовался отец. Он повторил, что заседание необходимо перенести на следующий день, Президиум «далеко не в сборе, не все его члены присутствуют при обсуждении столь важных дел», а судя по постановке вопроса, придется принимать решения, голосовать. Отца поддержали его сторонники, вновь возникла словесная перепалка, все пошло по второму кругу.
— Кандидаты в члены Президиума пусть голосуют за отсутствующих членов, — цеплялся за соломинку Каганович.
Он твердо считал, надо проголосовать сегодня, и в этом варианте на их стороне большинство. Все четыре кандидата: Брежнев, Жуков, Фурцева и Шепилов стояли за отца, но голосов они могли отдать только три, взамен Кириченко, Сабурова и Суслова. Получалось пять против шести. «Молотовцы» выигрывали вчистую. Слова Кагановича потонули в шуме протеста, говорили, вернее, кричали, все разом, сторонники Хрущева требовали переноса совещания на следующий день и никакого голосования сегодня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
