Фабий удержался от язвительного замечания и подавил желание выместить раздражение на лежащем перед ним теле. Он просто сказал:
— Все пучки нервов в основании шеи были рассечены, и поверь мне, если я соединю их неправильно, последствия будут отнюдь не приятны.
— Я переживу боль.
— Придется пережить, — пообещал ему Фабий. — Немыслимую боль. Ты узнаешь боль, подобной которой еще не испытывал, и восторг сведет тебя с ума. Каждое мгновение жизни, что я тебе дарю, будет симфонией боли и удовольствия. Полагаю, ты будешь с равной силой ненавидеть меня и боготворить.
— Фабий, знай, что я всегда тебя ненавидел.
Фабий повернулся к говорящему и ухмыльнулся. Это была порочная ухмылка черепа, который знает, что живые скоро станут такими же, как он.
— Ты впустую растрачиваешь на меня свою ненависть, — сказал Фабий. — Меня слишком мало заботит факт твоего существования, чтобы она что-либо для меня значила. И моего внимания требуют куда более важные вещи, чем это лоскутное уродство.
— Когда-нибудь я тебя убью.
— Не убьешь, — сказал Фабий.
— Ты заносчив.
— А ты глуп. Подумай о всех тех ощущениях, что ждут тебя, о зовах плоти и крови, которые предстоит утолить. Представь лучи славы, в которых тебе не доведется искупаться, если выведешь меня из себя и я тебя убью.
— Сам примарх приказал тебе восстановить меня, — голос почти взмолился.
— В приступе беспричинного раскаяния, — ответил Фабий, вновь склоняясь к своей работе и нетерпеливо щелкая хирургеоном. — О чем он, должно быть, уже сожалеет. Нет, друг мой, не сомневайся: если ты умрешь здесь, никто не будет по тебе скорбеть. Твои братья-капитаны уже плетут интриги, рассчитывая занять твое место…
— Я вернусь, став сильнее и могущественнее, чем когда-либо!
— Вернешься, — согласился Фабий, поворачиваясь спиной к источнику голоса. — А теперь замолчи и дай мне спокойно поработать.
В дальнем углу темной лаборатории на закрепленных вертикально хирургических спицах, питательных трубках, кровяных насосах, электрокортикальных стимуляторах и охлаждающих спиралях, не дававших мозгу умереть, восседала отрезанная голова.
Голова и тело должны были быть едины, но их разделило одним ударом золотого меча, принадлежавшего Фулгриму.
Отрезанная голова смотрела, как Фабий работает над ее мертвым телом, и мечтала о том, каким разнообразным мучениям подвергнет апотекария.
Возле места высадки Детей Императора, в трех километрах от входа в долину, должно быть, одновременно начался триумфальный парад и поднялось восстание. Это было единственное разумное объяснение приближавшимся шумам, цветам и движениям. Десять тысяч смертных шли в авангарде Третьего легиона — безумная орда кричащих мужчин и женщин, несших развевающиеся знамена и издававших нестройный грохот с помощью инструментов, которые просто не могли быть созданы психически здоровым музыкантом.
Перед ордой плыли клубы цветного пахучего тумана, раздуваемые осоловевшими огринами, чьи подогнанные по фигуре доспехи были приколочены к шкуре острыми шипами. Форрикс со смесью гнева и ужаса взирал на приближающуюся толпу, на этот карнавал, чествующий все извращенное и низкое, что было известно человеку.
Старшие офицеры Железных Воинов собрались у барбакана на южной части контрвалационной стены, чтобы поприветствовать Фениксийца и его лордов-коммандеров, и чем же их встречали? Карнавалией и сумасшествиями? Форрикс перевел взгляд на Пертурабо, ожидая увидеть перемену в настроении, вызванную этим оскорбительным зрелищем, но примарх сохранял непроницаемое выражение лица — спокойный как камень, равнодушный, как механические воины Железного Круга, выстроившиеся за ним полукругом. Форрикс стоял по правую руку Пертурабо, и его тяжелая броня блестела несмотря на то, что у сервов-оружейников был минимум времени на приведение ее в порядок. Примарх вывел их из Кавеи феррум и объявил сбор легиона, едва Фулл Бронн сообщил о прибытии Детей Императора. За их спинами гудело сто два «Лэнд рейдера» с золото-черной символикой, и в небо приветственно вздымались вытянутые бронзовые дула тяжелых артиллерийских орудий. Орудия поменьше были выстроены аккуратными рядами в честь встречи двух полубогов, и их наводчики красовались в красно-коричневых плащах Стор Безашх.
В тени монолитных стен десятки тысяч торакитов, сгруппированных в роты, метались под ударами электрокнутов, которыми надзиратели загоняли их в строй. Перед ними располагались двести гранд-батальонов Четвертого легиона, пятьдесят тысяч воинов в янтарно-вороненых доспехах — словно ряды статуй варварского царя, страшащегося встречи с душами тех, кого его армии отправили в загробный мир.
Столь могучего и великолепного зрелища не видели со времен резни на черных песках Исствана. Это воинство предназначалось для покорения звезд и перекраивания Галактики; однажды оно заставит Императорский Дворец на Терре содрогнуться до основания. И это воинство было лишь одним из многих в армии Магистра войны.
Рядом с Форриксом стоял Камнерожденный, и кузнец войны позволил себе несколько мгновений полюбоваться железной пехотной лопатой, закинутой за спину воина. Этот превосходный инструмент предназначался не только для копания земли, но и для сражений; прочные края, заточенные под небольшим углом, одинаково легко расправлялись с землей и плотью.
Солтарн Фулл Бронн был лейтенантом 45-го гранд-батальона. У него была бритая голова, узкие глаза и кожа, бледная на лице и загорелая до коричневого цвета на шее: он очень много времени проводил, смотря на землю. Форрикс с десяток раз видел, как Фулл Бронн прикасался к камням на очередной планете и благодаря какому-то непонятному геологическому провидению узнавал о скрытых особенностях, о слабых и прочных местах. Где камни быстро расколются, а где станут сопротивляться любым киркам, бурам и взрывчаткам.
Поверхность мира говорила с ним, и уже этого было достаточно, чтобы терпеть его унылое общество.
По левую руку Пертурабо возвышался поразительно объемный Барбан Фальк. Всего на голову ниже Железного Владыки — и тем не менее рядом с примархом он казался мелким, ибо присутствие примарха заставляло весь мир выглядеть незначительным.
Новый триарх легиона занял место рядом с Фальком. Он до сих пор не починил броню после штурма цитадели, однако с керамита счистили кровь, и теперь ее отсутствие на доспехах почему-то заставляло его казаться менее значительным, чем раньше.
За Форриксом стоял Торамино. Командующий Стор Безашх даже не пытался скрыть, как неприятен ему был Кроагер и факт его повышения. И хотя Форриксу нравилось наблюдать за злящимся Торамино, его мучило подозрение, что кузнец войны не забудет и не простит удар, нанесенный его гордости.
За примархом высился Беросс, вернувшийся в ряды Железных Воинов стараниями технодесантника, стоявшего рядом с ним. Саркофаг из железа и адамантия в середине тела-дредноута теперь был его погребальным ларцом, украшенным отчеканенными изображениями черепов и наполненным эксгумированными костями; осадный молот и роторная пушка служили орудиями убийства. С его армированного борта капало масло, а из аугмиттеров раздавался низкий статический шум, напоминавший звук точимого металла. Со спины Беросса свисали две длинные цепи, к концам которых были прикреплены два окровавленных существа; один был целиком закован в фиксирующую клетку, а на другом оставались лишь обломки запыленной золотой брони Имперских Кулаков.
Передние ряды беснующейся орды приближались. Под ногами этой шумной толпы стелились клочья галлюциногенного тумана, который двигался как живой, с нетерпением стремясь вкусить пот, дыхание и выделения тех, кто его создал. Громогласные крики были полны буйного восторга, агонии и экстаза одновременно, они сливались в сплошную какофонию, и эхо этой разноголосицы отражалось от склонов долины, словно маниакальный бред тысяч и тысяч безумцев.
Среди танцующей толпы метались жрецы-скарификаторы; вооружившись отравленными клинками и цепями с прикрепленными к ним крючьями, они в радостном неистовстве резали и пороли своих подопечных, причиняя им жестокие мучения. Если острие ядовитого клинка пронзало артерию, благодарная жертва начинала содрогаться в яростном хореоманиакальном припадке. Другие, глядя на это, с воплями начинали подражать предсмертным судорогам, и так помешательство танцем ширилось, приобретая все более изощренный вид. Вскоре жертва, с которой все началось, истекала кровью, хлеставшей из-за бешеного сердцебиения, и в толпе разгорался новый очаг танцевальной лихорадки.
Массовая психогенная истерия охватила тысячи людей, и все они стенали, кричали и смеялись, словно на празднике или поминках. Они дрались и совокуплялись, подчиняясь неодолимому горячечному ритму, который Железные Воины уловить не могли. Над процессией вздымались знамена, развевались гонфалоны и вымпелы; яркие изображения на флагах были одновременно непристойными и соблазнительными, безобразными и прекрасными. Форрикс не знал, что за символы представлены на знаменах, но их плавные очертания вызывали в нем тошноту отвращения: переплетение округлых форм и чувственных изгибов — и жесткие, твердые линии шипов, пронзающие их.
