— Так, значит, Александр Федорович, под предлогом борьбы с большевизмом, о котором в то время никто еще толком ничего не знал и не понимал, во что это может вылиться, белая армия старалась мобилизовать весь мир для борьбы против своего народа. Так началась и шла четыре года жуткая братоубийственная Гражданская война. Зачем?!!
И не только во время Гражданской войны, но и после вы все отсюда прилагали огромные усилия и средства в борьбе не просто с коммунизмом, а с народной Советской властью, с советской системой, а по существу, с народом, живущим при этой завоеванной им системе и власти. Вот тут-то и была ваша ошибка. И была она еще в том, что чем больше усилий вы прилагали, тем страшнее и хуже становилось не русскому народу, а советскому, так как я имею в виду все народы, населяющие СССР. Все, что вы делали здесь, давало Сталину право душить народ у себя, а вы по принципу «чем хуже, тем лучше» старались здесь вовсю.
Не успевал закончиться один процесс, как вы давали ему пищу для другого. Сколько отсюда было предпринято уловок и провокаций, благодаря которым он мог душить и держать народ в полном повиновении и страхе. Вы ведь здесь не дремали, все ваши силы уходили на то, какую бы еще пакость придумать и подсунуть ему, а он, в свою очередь, радостно перехватывал вашу инициативу и проводил ее в жизнь. А народ, даже ненавидя Сталина, не хотел и боялся потерять то, что он в таких тяжелых боях завоевал во время Гражданской войны. Поэтому и терпел.
Сталин, собственно, совершая свои преступления, крепко держал весь народ в кулаке как заложников, спекулируя и пугая его тем, что без него произойдет возврат к прежней системе, которая ввергнет его в прошлое рабство, и снова появятся «господа и кухаркины дети».
Я не знаю, как и смогу ли вообще объяснить вам чувство, которое было у людей, помимо страха и ужаса от сталинских злодеяний: было чувство, что это моя страна, одна шестая часть земного шара, каждый клочок этой земли принадлежит всем и мне, и никто не скажет мне «прочь отсюда, я хозяин, и это принадлежит только мне». Каждый надеялся и думал: я могу получить специальность, какую захочу и на какую буду сам способен, никогда не буду безработным, и никто не отнимет у меня надежду, что завтра будет лучше, чем сегодня. А главное, все это будет зависеть от меня, моего собственного умения, а не от того, что захочет хозяин. И Сталин уверял всех, что он и только он является тем защитником, который, уничтожая «врагов народа», охраняет всю страну. Поэтому и кричали все: «Прочь изменников и предателей». И где же была ваша мировая общественность, и все вы в том числе, когда Сталин громил свой собственный народ?
При Ленине было бы лучше?
Наши разговоры не прекращались, они продолжались во время наших прогулок, во время отдыха.
Кирилл старался остановить меня. Изо всех сил старался прервать мое, как он сказал, «красноречие».
— Нет, нет, Ниночка Ивановна, пожалуйста, продолжайте, продолжайте, — всегда просил Александр Федорович.
— Вторая мировая война унесла 55 миллионов человеческих жизней, нет такого клочка на нашей земле, который не был бы обагрен святой кровью лучших из лучших наших людей. А прошло ведь всего двадцать, только двадцать так называемых спокойных лет после Первой мировой войны, Гражданской войны, великого голода 1921 года, коллективизации, сталинских голодовок и сталинской мясорубки, спровоцированной также из-за границы, во время которых погибло несколько миллионов лучших из лучших людей.
И все это, говорят, как здесь, так и там делается во имя или для блага народа. Скажите мне, какого народа? Немощных калек, осиротевших, оставшихся без отцов и матерей детей?
А если бы все в свое время решили: ну что ж, давайте посмотрим, попробуем, постараемся принять участие в этой новой, еще никем и никогда не виданной народной системе, может быть, что-то можно было бы улучшить, изменить, что-то ликвидировать, и глядишь — получилось бы что-то лучше не для отдельных лиц, не для отдельной элиты, а для народа. Мне кажется, при Ленине такая кооперация была бы еще возможна.
— Ниночка Ивановна, вы так сильно верите, что при Ленине было бы лучше?
— Вы знаете, верю. Ведь война при Ленине шла не за то, что хотел Ленин, а за то, что хотел народ, и Ленин понимал это больше всех. И если бы не умер так скоро, то сумел бы, прислушиваясь к воле народа, внести такие изменения в стране, которые удивили бы весь мир, и я глубоко убеждена — все бы пошло по-другому. Он также предупреждал, что Сталин после его смерти способен натворить черт знает что, и поэтому просил удалить его с этой работы.
Ленин старался бы примирить всех. Может быть, он не сумел бы сделать это полностью, но ведь многие из вас уехали из страны после его смерти и по инерции могли это делать почти до 30-го года, пока Сталин не захлопнул так называемый железный занавес.
Но против народной советской системы, против Советской, действительно народной власти начали ожесточенно бороться и старались задушить ее еще тогда, когда она была еще в самом зачаточном состоянии. Даже когда она была в утробе матери, из боязни, как только она родится, то отнимет у буржуазии все их состояние и привилегии, и это стоило миллионы, миллионы человеческих жизней.
Александр Федорович, вы ведь адвокат, и вам ясно, что то, что творилось при Сталине, нельзя ничем объяснить и ничем оправдать: где-то, кем-то выносились приговоры, и нам с каким-то злорадством, не успев еще дочитать, сообщали: «приговор приведен в исполнение». Народ в этом не участвовал, исчезали не какие-то уголовные преступники, а всеми уважаемые государственные деятели, и чем лучше они были, тем скорее исчезали. Как будто существовал какой-то заговор. Убийцу за одно кровавое преступление, за убийство одного человека приговаривают к смерти, а этот убийца уничтожил миллионы и продолжал оставаться на свободе. Кто его поддерживал?
Последняя встреча с Керенским
Однажды Александр Федорович признался:
— Вы знаете, чем больше я с вами разговариваю, тем больше появляется у меня желание очутиться в России.
После смерти Сталина я несколько раз ему говорила:
— Александр Федорович, попробуйте. Постарайтесь встретиться с Хрущевым — он будет очень польщен.
Я слышала от наших общих знакомых, что, когда он был последний раз в Лондоне, он пытался, но смерть опередила его.
Наша последняя встреча с Александром Федоровичем была накануне его отъезда в Лондон к сыновьям. Мы как всегда пошли вместе на выставку живописца Павла Дмитриевича Корина на 57-й улице ист-сайд. Кирилл и Александр Федорович подолгу стояли у каждой картины и делились своими впечатлениями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
