Мораль притчи о консервах была: побольше инициативы. Мораль басни об угле: поменьше инициативы.
Выхода из этой дилеммы, как признавался Ленин, не было, потому что правительственная партия была одна и никто не мог помешать члену ее жаловаться в Политбюро или обращаться в Политбюро с мельчайшими вопросами.
На самом деле, Политбюро во время болезни Ленина намеренно игнорировало или отменяло решения Совнаркома. Все больше и больше вопросов переходило в ведение Политбюро. Впоследствии это облегчило монополизацию власти одним из членов Политбюро — И. В. Сталиным.
Чтобы предотвратить полную утрату полномочий правительством, Ленин предложил съезду, чтобы все вопросы. в первую очередь поступали в Совнарком, где заместители Ленина, Рыков и Цюрупа, постараются «подтянуть» работу наркоматов. Впрочем, Ленин тут же обмолвкой намекнул, что дело не выйдет: «У нас 18 наркоматов, из них не менее 15-ти — никуда не годны». Раз 15 наркоматов никуда не годны, решения за них придется принимать Политбюро. Но, может быть, именно гегемония Политбюро была одною из причин негодности наркоматов? Над этой дилеммой Ленин не задумывался, хотя и сказал в заключение: «Надо сознать и не бояться сознать, что ответственные коммунисты в 99 случаях из 100 не на то приставлены, к чему они сейчас пригодны, не умеют вести свое дело и должны сейчас учиться. Если это будет признано, и раз есть у нас достаточная к этому возможность, — а, судя по общему международному положению, у нас хватит времени на то, чтобы успеть выучиться, — это надо сделать во что бы то ни стало».
Бурные аплодисменты.
Председатель объявляет заседание закрытым и назначает новое на 6 часов вечера.
Тех, кто знакомы с протоколами партийных съездов в дни Сталина и Хрущева, не может не удивить резкая критика, которой делегаты XI съезда подвергли доклад Ленина. Выступающим в прениях по регламенту предоставлялось 15 минут. Первым выступил Н. А. Скрыпник, член партии с 1897 года, виднейший руководитель КП(б)У и член советского правительства Украины (ликвидированный в 1933 году и позже реабилитированный). К сожалению, сказал он съезду, Ленин в своем докладе вовсе не затронул вопроса об отношении более развитых капиталистических стран к отсталым. «А сказать необходимо… что партия остается представителем освобождения всех трудящихся масс на всем земном шаре, что она является искрой, бросаемой в пороховой погреб порабощенного Востока, всех колониальных стран. Но, проводя эту линию вне советской территории, мы эту свою работу можем выполнить только в том случае, если мы полностью будем проводить эту политику и внутри советской территории». Мимоходом брошенное замечание Ленина «Украина — независимая республика, это очень хорошо, но…» шокировало Скрыпника. Он напомнил съезду о старом лозунге «единой и неделимой России».
Тут Соломон Лозовский воскликнул с места, перебив Скрыпника: «Единая неделимая РКП».
«Благодарю за разъяснение, — ответил Скрыпник, — но мы имеем перед собою вполне определенное явление как в отношении Украины, так и других советских республик. Имеется тенденция к ликвидации той государственности рабочих и крестьян, которая добыта силою рабочих и крестьян этой страны. Вопрос о ликвидации рабоче-крестьянской государственности Украины также ставится здесь отдельными сторонниками сменовеховцев…» Скрыпник просил разъяснения от ЦК. Он видел нарождающийся конфликт между русским централизмом, выдававшим себя за федерализм, и стремлением национальных меньшинств к большей автономии в своих внутренних делах, таких, например, как вопрос о Донецких копях, в которых добывался уголь, необходимый для всероссийской экономики.
«В своем докладе т. Ленин уделил, кажется, слишком мало места оценке международных отношений», — заметил следующий участник прений, старый член партии и участник штурма Зимнего В. А. Антонов-Овсеенко. Он подверг сомнению слова Ленина о том, что капиталистическим странам необходимо торговать с Россией. «Эта перспектива слишком оптимистически нарисована… мы находимся, и на долгое время, до развития мировой революции, несомненно долженствующей иметь место, будем находиться в положении осажденной крепости, ни в коем случае не возлагая сколько-нибудь серьезных надежд на существенную помощь заграничного капитала». Эти слова оказались гораздо более реалистическими, чем ленинский прогноз.
Антонов-Овсеенко затронул и крестьянский вопрос: «В деревне растет кулацкое засилье, кулаки начинают скупать земли у беднейших крестьян». Он привел слова Энгельса относительно крестьянских войн в Германии: «Чрезвычайное горе тому вождю, который приходит к власти в ту пору, когда классовые и материальные условия движения не подготовлены к тому, чтобы обеспечить в должной мере эту власть. Тогда этому вождю приходится проводить в жизнь не идеи своего класса… а то, к чему материальные условия подготовили, т. е. проводить в жизнь желания и линию классовую, с которой он расходится…» Антонов позже стал троцкистом, а еще позже, работая в Наркоминделе, попал во время гражданской войны в Испанию. В 1939 году его постигла судьба большинства советских работников, вернувшихся из Испании: расстрел. Последние его слова на XI съезде были: «…подтянуть животы, напрячь мускулы, чтобы выйти из тяжелого положения, опираясь на собственные силы и ресурсы, не ожидая от смычки с капитализмом каких-нибудь реальных результатов».
Затем слово было предоставлено Д. Б. Рязанову. Делегаты ожидали фейерверка. Он заведовал Институтом Маркса-Энгельса и был авторитетом по социалистическим отцам церкви, но, будучи оппозиционером par excellence, подвергал Ленина почтительной, но от этого не менее суровой критике. Все, которым приходится выступать с критикой ЦК, сказал он (заметив в скобках: «Я, боже сохрани, далек от оппозиции»), попадают в затруднительное положение. «Наш ЦК совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается…
Тов. Ленин пришел к одному заключению: Коммунистическая партия для всего того нового положения, в котором приходится работать, абсолютно не годится». В чем же дело? — спрашивает Рязанов — и отвечает: ЦК нарушил все начала партийной демократии. «Пока партия и ее члены не будут принимать участия в коллективном обсуждении всех этих мер, которые проводятся от ее имени, пока эти мероприятия будут падать, как снег, на голову членов партии, до тех пор у нас будет создаваться то, что т. Ленин назвал паническим настроением… Тов. Ленин сегодня сказал, что мы ставим точку этому отступлению. Я слышал об этой точке, но я не знаю, где поставили эту точку…Перестали отступать, — где мы перестали?.. Это надо сказать, а это не было сказано». Рязанов попрекал Ленина еще и тем, что тот чересчур ругает пролетариат: «если этот пролетариат все еще состоит в значительной части из шкурников… то является вопрос: на что мы будем опираться?» Он высказал надежду, что все рабочие, «которые остались еще у нас на крупных предприятиях», войдут в компартию. За этими его словами последовали аплодисменты.
