— По пути сюда ты... Что?..
— ...Сердце мое съедала тревога, — признался Гу Юнь.
Чан Гэн в растерянности на него посмотрел.
В год, когда весь флот в Цзяннани оказался разбит, больше половины Черного Железного Лагеря пали в бою, а самого Гу Юня Ли Фэн поспешно освободил из тюрьмы — разве жаловался Гу Юнь тогда на то, что «сердце его съедала тревога»?
Да ничего подобного.
Гу Юнь всегда оставался невозмутим и не паниковал. А даже если и паниковал, то это было не более чем игрой.
Его стойкость до того поражала, что казалась напускной. Люди всегда подозревали маршала в том, что он притворяется и однажды сломается подобно тому, как рухнули высокие и величественные девять врат городской стены на входе в Запретный город.
И вот давно запертые ворота его чувств приоткрылись. Дальше было проще:
— Если бы с тобой и правда что-то случилось... Что мне тогда оставалось делать?
Чан Гэн смотрел на него, затаив дыхание.
— Чан Гэн, — продолжил Гу Юнь, — боюсь, что я больше никогда не смогу... полюбить кого-то еще, кроме тебя.
Чан Гэна поразили его слова.
Ведь Гу Юнь находил силы урегулировать ситуацию на севере и юге страны. Он не мог упокоиться с миром до тех пор, пока на родине не воцарится наконец мир. С утра до ночи он спорил с генералом Чжуном о том, как возродить флот в Цзянбэй.
И этот человек бессилен был полюбить кого-то, кроме Чан Гэна.
Годы спустя из близких людей у Гу Юня остались лишь старые слуги в поместье да Шэнь И, старый друг, с которым они прошли сквозь огонь и воду. Вся его любовь досталась чуткому и беспокойному подростку, которого поручил его заботам много лет назад предыдущий Император.
При дворе принято было льстить друг другу. Маршала Гу чаще всего хвалили за «самоотверженность и бескорыстие». В действительности же Гу Юнь не был по-настоящему бескорыстен. Он попросту не находил вещей, которые могли бы породить в нём эту «корысть».
В молодости Гу Юнь не испытывал одиночества. Он возглавлял три батальона Черного Железного Лагеря. Сколько бы ни было в его жизни забот и огорчений, тогда достаточно было выпить чарку горячего вина, чтобы взбодриться и до завтрашнего дня позабыть все печали. С возрастом его юношеская беззаботность исчезла без следа. Лишь недавно Гу Юнь стал замечать, что быстро утомляется, а когда силы оставляют его, то и на сердце тревожно.
Именно благодаря Чан Гэну, который иногда умудрялся ловко все проворачивать, а иногда заставлял сходить с ума от беспокойства, его жизнь имела смысл.
Волна усталости и одиночества накатила на Гу Юня, но он быстро взял себя в руки. Он аккуратно опустил Чан Гэна на постель, накрыл его тонким покрывалом и вздохнул:
— Лучше приляг. Ты разогнуться толком не можешь, а все туда же. Можешь вести себя прилично?
Чан Гэн схватил его за руку. Пальцы Гу Юня всегда оставались холодными, словно только что сжимали рукоять гэфэнжэня. Хриплым голосом Чан Гэн попросил:
— Цзыси, можешь просто полежать со мной рядом?
Недолго думая, Гу Юнь снял накидку и исполнил его просьбу. Он обнял Чан Гэна, завернутого в тонкое покрывало, и вскоре задремал.
Лишь тогда Чан Гэн посмел открыть глаза. Он с трудом боролся с диким желанием притянуть Гу Юня к себе поближе и вволю натешиться с ним. Но он не смел нарушить этот безмятежный покой, поэтому лежал неподвижно, сгорая в огне страстей. Несмотря на неудобство Чан Гэн чувствовал себя счастливым.
Прошло почти одиннадцать лет с того дня, как Гу Юнь спас его в приграничном городке Яньхуэй. За эти годы они чаще бывали в разлуке, чем вместе — Гу Юнь служил на границе или командовал на поле боя... Но никогда не покидал сердце и мысли Чан Гэна.
Иногда Чан Гэн боялся, что не способен любить его по-настоящему. Что никогда не не вернет ему долг. Вдруг до него дошло, что их встреча не просто самое счастливое совпадение в его жизни. Что если с рождения на долю Чан Гэну выпало столько несчастий, чтобы он мог встретиться с Гу Юнем?
И стоило ему подумать об этом, как давние обиды пропали без следа.
В Цзянбэе Янь-ван получил ранение. Поэтому Сюй Лин взвалил его обязанности на свои плечи. Господин Сюй был упрям, как бурый медведь. Неведомо, где он познакомился с Ду Ланом, сыном Ду Ваньцюаня. Молодой господин Ду был довольно немногословен, но его не просто было одурачить, не говоря о том, чтобы подкупить взятками. Их семейство обладало столь сказочными богатствами, что сам Император был у них в долгу. Ничтожные дары не могли заинтересовать этого молодого человека.
В конце девятого лунного месяца Сюй Лин под руководством Янь-вана и при поддержке Северобережного лагеря сумел усмирить восстание и устроить беженцев в Цзянбэе. Пока Яо Чжэнь временно занимал должность наместника Лянцзяна, Сюй Лин вернулся в столицу с докладом Янь-вана, чтобы отчитаться об исполнении приказа Императора.
Так дело о невероятно тяжком преступлении — восстании, прогремевшим на всю страну, — было закрыто.
Янь-ван не спеша залечивал свои раны и, хотя он вернулся в столицу, но так и не появился при дворе. Также Янь-ван стал инициатором одной широкомасштабной кампании под названием "Русло Великого канала". Поданный Янь-ваном доклад всего два дня пролежали во дворце прежде, чем его рассмотрели на императорской аудиенции. Военный совет оказал предложению принца всестороннюю поддержку. Два министерства неожиданно промолчали, а многие влиятельные семьи были слишком заняты поиском сторонников. Никто не обратил на законопроект особого внимания. Фан Цинь не стал возражать, и в тот же день Император Лунань одобрил предложенную реформу.
Все уже давно заметили, что за какое бы дело ни брался Военный совет, они всегда успешно с ним справлялись. Уже спустя два дня они разработали подробный план реализации проекта, отчего создавалось впечатление, что все приготовили заранее.
Прошло меньше месяца и вдобавок к шести министерствам появилось еще одно — Управление Великим каналом. Оно имело право вести переговоры с Ду Ваньцюанем и другими представителями торговых домов от лица императорского двора. Так Ду Цайшэнь превратился в самого настоящего поставщика императорского двора. К месту будущих предприятий заранее в частном порядке направили множество ресурсов и строительных материалов. На протяжении целого месяца все придворные без устали трудились — включая и тех гражданских чиновников, что обычно клевали носом за своими столами. И этот огонь охватил всю страну — словно пришла расплата за те времена, когда на протяжении двух династий сановники даром ели свой хлеб.
Наконец посреди холодной зимы беженцев из Лянцзяна устроили в палаточных лагерях на месте строительства будущих предприятий.
Лишь после этого Янь-ван Ли Минь официально вернулся в столицу.
Примечания:
1. Речь идёт о событии в 22-й главе.
Глава 99 «Потрясение»
____
Ваше Высочество, разве вас не беспокоит, что другие подумают?
____
В последнее время Гу Юнь постоянно метался между столицей и Цзянбэем. Но причиной их задержки на этот раз послужило то, что у него накопилось множество дел на передовой. Времени как раз хватило, чтобы Чан Гэн оправился от ран — они больше не мешали ему заниматься повседневными делами. Наконец Чан Гэн и Гу Юнь отбыли в столицу.
Их путь лежал вдоль оживленных берегов Великого канала.
Возводимые предприятия, как ни крути, имели довольно неприглядный вид. Там было ужасно пыльно. Неважно, кто оказывался на строительной площадке — чернорабочие, чиновники или приезжие купцы — все они выходили оттуда испачканными в грязи с головы до ног. Зато на стройке был порядок.
Кормили работников дважды в день. В полдень бригада молодых и полных сил беженцев отложила в сторону инструменты и собралась вместе, чтобы насладиться пампушками, которые им привозили в железной телеге.
Гу Юнь решил прогуляться по стройке и переоделся в простую одежду, чтобы его никто не узнал. Когда рабочие разломили толстую пампушку, сразу стало понятно, что на муку не поскупились — тесто было мягким и пышным, из хорошего пшена. Конечно, пампушки не шли ни в какое сравнение с прекрасными редкими яствами, что подавали в это время года в столичной башне Циюань. Но всё-таки и совсем скромной эту трапезу нельзя было назвать. Тем не менее, несколько сильных мужчин после работы разделили сухой паек, макая пампушки в соус, принесенный из дома старшиной. Глядя на них, сердце у Гу Юня радовалось.
