Сакраменто, Санта Клара, Мапими, Лердо, Гомес Паласиос — каждый из этих сильно укрепленных населенных пунктов Северная дивизия брала с бою. Солдаты сражались с ожесточением, враг проявлял не меньшее упорство. Вилья и его командиры, как обычно, первыми бросались в бой, но пули, казалось, их не брали.
26 марта 1914 года Вилья передавал Каррансе по прямому проводу: «Сеньор, три дня и три ночи сражались наши войска, наконец они взяли Лердо и Гомес Паласиос. Враг отступает, неся большие потери. У нас 600 раненых, точное число убитых мне пока неизвестно. О них, согласно моему долгу, я сообщу позднее, и мы оба будем горевать по поводу гибели стольких преданных революции бойцов. В прошедших боях хорошо показала себя артиллерия, которой командует генерал Анхелес. Отличились бригады «Морелос» и «Вилья». Генерал Урбина был вместе со мною всю ночь в гуще сражения. Я поздравляю вас, сеньор, с этой победой народного дела, а также поздравляют генерал Анхелес и генерал Урбина, которые находятся здесь, рядом со мной».
В конце марта Веласко послал английского консула в Торреоне к Вилье с предложением заключить перемирие на 48 часов для того, чтобы собрать раненых с поля брани и захоронить убитых.
Вилья попросил консула передать генералу Веласко, что на его участке нет ни раненых, нуждающихся в помощи, ни убитых, которых следует захоронить. Его раненых быстро подбирают санитары. Если боец легко ранен, его перевязывают и он возвращается на передовую, если тяжело — его направляют в тыл. Что касается убитых, то их останки давно покоятся в земле. Не для этих целей предлагает генерал Веласко перемирие, а для того, чтобы выиграть время и дождаться подкреплений. Нет, на перемирие, приносящее пользу врагу, Вилья не пойдет.
И сражение закипело с новой силой.
Не у всех хватило силы воли и выдержки продол-: жать эти нескончаемые, казалось, бои, которые длились уже две недели.
Бригада, которой командовал генерал Кастильо, занимавшая позиции у Калабасас, не выдержала контратаки противника и отступила.
С возмущением доложил Томас Урбина об этом позорном случае Панчо Вилье. Тот приказал немедленно отвести солдат Кастильо в тыл и обезоружить их, а Кастильо и офицеров арестовать и судить военно-полевым судом, как трусов и дезертиров.
Как и следовало ожидать, суд присудил Кастильо и его офицеров к расстрелу. Тогда Вилья обратился к осужденным:
— Войну выигрывают люди мужественные! Люди же без чести и без мужества не могут защищать народное дело. Вот почему в Северной дивизии нет места трусам. Я принял вас в свое войско, так как считал храбрецами. Я доверил вам важные позиции, а вы с них трусливо бежали. За эти позиции отдали жизнь многие бойцы. Теперь, чтобы ими овладеть вновь, придется вновь пролить потоки крови. Вот почему вас следует наказать. Вот почему вас присудили к расстрелу. Но было бы несправедливо, если бы вы отдали свою жизнь, не принеся пользы народному делу. Я возвращаю вам и вашим бойцам оружие и приказываю сегодня же ночью отвоевать сданные вами позиции. Если вы будете сражаться храбро, вы погибнете с честью, если останетесь в живых, то завоюете утерянную честь. Если же вы не только отвоюете старые позиции, но погоните дальше врага, то я прощу вашего командира Кастильо. Командовать вами буду я сам.
В эту ночь бригада продвинулась далеко за Калабасас. Генерал Кастильо был помилован. Вскоре после этого он пал смертью храбрых на поле брани.
1 апреля армия Вильи подошла вплотную к Торреону. Начался штурм города. Вот как о нем впоследствии рассказал сам Панчо Вилья:
«Было 8 часов вечера, когда прибывшие к нам из Чиуауа подкрепления, которыми командовал полковник Мартиниано Сервин, вышли на передовые позиции и вступили в бой. Около 9 часов открыли огонь части, находившиеся в центре нашего фронта. Около половины десятого открыли огонь по врагу части с правого фланга. Около 10 часов бросились в бой части нашего левого фланга. Таким образом, мы под прикрытием нашей артиллерии, которая обстреливала Торреон из Санта Росы, начали наступать к центру города. По мере того как наступали мои части на левом фланге, бригады Луиса Эрреры и Мартиниано Сервина подходили к укреплениям и траншеям врага, расположенным в районе дамбы Койоте.
Бой разгорелся со страшной силой, и успех сопутствовал попеременно нам и врагам. Мы были полны решимости победить или погибнуть; враг же, по мере того как усиливался наш натиск, точно воодушевлялся этим и оказывал все более ожесточенное сопротивление.
Город был освещен заревом пожарища. В 10 часов вечера части нашего левого фланга штурмовали высоту Каньона Уараче и около половины двенадцатого закрепились на ее склонах. Перед дамбой Койоте бой бушевал с нарастающей силой, и в час ночи наши бойцы уже сражались там с врагом врукопашную. Это был самый кровавый бой из всех, которые мне приходилось дотоле видеть. Там погибли многие храбрецы. Погиб полковник Бенито Арталехо, хороший революционер, которого я любил и смерть которого оплакивал. Там же пал смертью храбрых подполковник Пабло Мендоса, майор Жакес и много других революционеров. За два часа боя у нас только на этом отрезке было более ста убитых и трехсот раненых. Не меньшие потери нес и противник. Командовавший на этом участке полковник был убит в эту ночь…»
Бой стих к утру. Вилья отдал приказ бойцам прекратить сражение и отдохнуть. Наступила тишина, город точно замер. Через несколько часов стали поступать сообщения, что войска Веласко эвакуируют город.
Не желая продолжать кровопролития в городе, где каждый дом был превращен в крепость, и понимая, что, очутись Веласко в окружении, он стал бы сражаться до последнего патрона, Вилья распорядился открыть ему дорогу к отступлению.
В 11 часов вечера бойцы Северной дивизии после двух недель непрерывных боев заняли Торреон, железнодорожное сердце Мексики. Тем самым весь север страны был очищен от войск Уэрты, но Вилья и его бойцы знали; впереди еще немало боев, прежде чем враг будет окончательно повержен.
— Генерал, — обратился к Вилье в ту же ночь с вопросом один американский журналист, — какие эмоции испытываете вы, одержав столь великолепную победу?
— Эмоции? Это еще что такое?
— Ну, чувства, например, радости и торжества или что-нибудь в этом роде.
— Я испытываю такие чувства, какие испытывает в таком случае революционер. Воспитанный в боях с врагами моего народа, я не радуюсь одержанным военным победам, так как они даются кровью и жизнью многих товарищей. Конечно, без побед над врагом мы никогда не избавимся от иуды Уэрты и революция не сможет восторжествовать. В этом значение и нашей сегодняшней победы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
