малые: беспомощные и жадные до сладостей. Так скажи мне, кто поставил банку с таблетками для диабетиков рядом с коробкой её любимых конфет?
В комнате для допроса воцарилась звенящая тишина. На лице девушки проступил страх. Подобно воздушному шарику, он раздулся до предела и вдруг лопнул, оставив после себя безмятежное спокойствие. Го Чанчэн затаил дыхание и услышал тихий охрипший голос Ли Цянь:
– Я.
Глава X
– Когда я была маленькая, бабушка будила меня по утрам, готовила завтрак, заплетала косички. Ранний подъём давался мне нелегко: пока она делала мне причёску, я досыпала, лёжа у неё на груди. В конце бабушка тормошила меня и говорила: «Просыпайся, соня», а потом мы вместе шли в школу. По дороге она рассказывала мне всякие истории: как Сунь Укун трижды сражался с Демоном белой кости, как Чжу Бацзе ел арбуз[36], – и делала это лучше любого чтеца на радио. Она хранила в памяти целое «Повествование о династиях Суй и Тан»[37] – вы представляете! Родители не заботились обо мне, поэтому на вопрос, кого я люблю больше всех, я отвечала: «Бабушку».
Ли Цянь не обращала ни на кого внимания, казалось, она говорит сама с собой. Чжао Юньлань наконец достал сигарету и теперь молча катал её между пальцев.
– А потом… разлюбила? – растерянно спросил Го Чанчэн.
Девушка устремила на него пристальный, задумчивый взгляд.
– Помню, ты говорил, что готов отдать жизнь, лишь бы вернуть бабушку. Повезло, что у тебя не оказалось Часов перерождения.
Стажёр не понял, о чём она, и забормотал:
– Ты решила, что заботиться о ней слишком тяжело, и жизнь…
Глаза студентки налились кровью. Во взгляде сквозили холод и жестокость, на которую способен только человек.
– Не надо приписывать мне эти глупости, – оборвала его Ли Цянь, и Го Чанчэн густо покраснел. – Она медленно превращалась в другого человека. Постоянно зудела над ухом, забывала, что было вчера, твердила одну и ту же фразу как заведённая. Под конец даже мочиться в штаны начала, и всякий раз, когда это случалось, смотрела на меня и глупо хихикала. Во время еды у неё постоянно текли слюни, всё вечно сыпалось на пол. Чем бы я ни занималась, она всегда путалась под ногами, что-то бубнила… И так день за днём, день за днём! Я смотрела на неё и думала: «И на это я обменяла половину жизни?» – Уголки губ Ли Цянь нервно дёрнулись, и мелькнула жуткая улыбка. У стажёра сердце больно сжалось в груди. – Бабушку, которую я любила, уже не вернуть. Я заплатила высокую цену, а получила… – Лицо девушки исказилось от боли, и она процедила: – Чудовище, пусть и похожее на бабушку как две капли воды. – Она подняла на Го Чанчэна покрасневшие глаза. – Я ненавидела её. Все триста шестьдесят пять дней в году мне хотелось её убить, но каждый раз я набиралась терпения и ласково спрашивала, не хочет ли она поесть или в туалет, не замёрзла ли. А в ответ – глупая улыбка, и ничего больше. – Руки стажёра мелко задрожали. – Часы перерождения обманули меня. Ничто в этом мире не может воскреснуть. Этот человек не был моей бабушкой. Та всегда заботилась обо мне. В деревне не было вентиляторов, и в жару она всю ночь обмахивала меня веером. Как любимая бабушка могла превратиться в монстра-мучителя? Не осуждай, раз не знаешь. Она не давала мне прохода и не отвязалась даже после смерти! Я…
– Больше ты её не увидишь, – перебил девушку Го Чанчэн с несвойственной ему суровостью. – Она исчезла. Когда ты была одержима и голодный дух пытался тебя сожрать, она заслонила тебя собой, и он убил её. Мы все это видели. Она умерла. Снова. – Ли Цянь оцепенела, а стажёр опустил голову и добавил с тоской: – Но будь ты в сознании, ты бы всё равно решила, что она хочет тебе навредить, да? И напрасно. Бабушка не винила тебя и уж точно не желала тебе зла.
Ах, можно ль чувства сохранить от первой встречи, мой родной?
Задули осенью ветра – отброшен веер расписной.
Так и меня отбросил ты. Как переменчива душа!
А ты твердишь мне и твердишь, что все изменами грешат[38].
– В целом мне всё понятно. Такие дела – не наш профиль. – Чжао Юньлань поднялся и похлопал Го Чанчэна по плечу. – Идём. Она проведёт ночь здесь, а завтра я попрошу Чжу Хун связаться с нашими коллегами из муниципального управления: пусть местные следователи с ней разбираются. Надо будет ещё утром позвонить профессору Шэню, сказать… Хм, что-то не так?
Палач обошёл стол, встал напротив Ли Цянь, и девушка невольно съёжилась.
– Не бойся, людские дела меня не заботят. Но раз уж речь идёт о великом артефакте, позволь спросить: где сейчас находятся упомянутые тобой Часы перерождения?
– У… У меня дома, – тихо ответила Ли Цянь. – Родители сняли для нас квартирку, но сами там почти не появлялись.
– Адрес?
– Улица Наньчэн, дом шестьдесят восемь, второй подъезд, квартира четыреста четыре.
– Премного благодарен. – Палач на мгновение умолк, разглядывая Ли Цянь, а потом сдержанно добавил: – Однажды ты ответишь за содеянное в судилищах преисподней.
Го Чанчэн как в тумане последовал за начальником к выходу, но напоследок беспокойно оглянулся на Ли Цянь. Она была бледнее мела.
Палач спешил забрать Часы перерождения до рассвета, поэтому Чжао Юньлань не стал его задерживать и вместе со стажёром проводил до двери. С уходом гостя иней на стёклах растаял, в офисе потеплело и кондиционер вновь переключился на режим охлаждения. Но в душе Го Чанчэна всё ещё выла вьюга. Он хвостом ходил за начальником и явно хотел что-то сказать, но никак не решался. Чжао Юньлань взял ключи от машины и портфель и взглянул на стажёра:
– Рабочий день окончен. Почему домой не идёшь?
– Начальник Чжао, может ли душа, убитая голодным духом… переродиться? – пробормотал Го Чанчэн, разглядывая обувь.
– Нет.
– То есть та старушка исчезла навсегда?
Чжао Юньлань сделал вид, что задумался, потом улыбнулся и достал из кармана небольшой флакон.
– Чуть не забыл. Вот, держи. Мне это передал Палач. Иногда он всё же бывает милосерден. – Он сунул стажёру бутылёк, подошёл к лежанке и коснулся пальцем кошачьего носа. Дацин фыркнул, сонно отмахнулся лапой, и Чжао Юньлань, посмеиваясь, убрал руку. – Кто завтра придёт первым, не забудьте заказать в столовой немного жареной рыбки.
Го Чанчэн озадаченно посмотрел на крохотный флакон в руке и вдруг широко распахнул глаза:
