Зная о его страхах, я начала разговор издалека. Я сообщила, что Рон мне очень понравился, что он прекрасный молодой человек, и мы славно пообщались. Оказалось, что Шон относится к этой тонкой теме с большим спокойствием, чем я сначала ожидала.
— Продолжай.
Я сказала, что больше не хочу с ним видеться.
— Почему? — спросил Шон без всякого намека на какие-либо эмоции или осуждение. До этого мне такой вопрос не задавали, и я не была готова ответить. Я задумалась.
— Я не люблю его.
Шон улыбнулся:
— Тогда подожди, пока полюбишь.
Я вдруг почувствовала, что прежней печали больше нет. Если я не хотела отношений с Роном, это не означало, что я не хотела их ни с кем. Я переспала с мужчиной. То было началом, и, кто знает, может, в следующий раз я продержусь целую ночь и не убегу. У меня был выбор; я жила в девяностых. Бремя стало легче. В ту ночь я позвонила Рону и объяснила, что пока не готова к отношениям. Он был очень вежлив, но разговор оказался коротким.
Энн тоже не была готова к таким потрясениям. Думаю, она полностью спланировала мое будущее, а это означало, что теперь она оказалась у разбитого корыта.
Кло справилась у меня, не возражаю ли я против ее попытки закадрить Рона, после чего сама себя высмеяла. Она всегда так делала, когда знала, что ведет себя смешно. Итак, после каких — то трех недель я снова была свободна и снова ощущала себя шестнадцатилетней девочкой, и от этого улыбалась.
Глава двенадцатая
Один год и отсчет
И вот снова пришел март. Перед днем годовщины Джона я так как следует и не поспала, В девять часов позвонила мама. Я знала, что это она, поэтому не стала снимать трубку. Я помешивала кофе, а автоответчик пищал:
— Эмма, это мама. Возьми трубку. Я знаю, что ты проснулась, Эмма! — Тишина. — Папа сказал, что ты не собираешься посещать поминальную мессу по Джону. Что подумают его родители? Я знаю, что тебе больно и ты любишь его, но ты взрослый человек и нельзя… Послушай, все будут ждать тебя. Поспеши, дорогая. Я перезвоню через час. — Она повесила трубку.
Я знала, что мама права, но убедила себя, что болею. Голова действительно раскалывалась. Я не хотела идти на мессу, но она была права: я взрослый человек. Но я не ощущала себя таковым. Я упоминала раньше, что горе по своей природе эгоистично. На похоронах мы плачем по себе, по своей боли, утрате, своим страданиям, и эта особенность не утрачивается ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Проблема в том, что по прошествии определенного времени эгоистичное поведение, а, следовательно, и само горе становится неприемлемым. Мне не хватало этой роскоши, но мама опять же была права. У меня имелись обязанности. Я отправилась в туалет, и меня вывернуло наизнанку. Я поклялась, что больше не выпью в одиночку бутылку водки. Я приняла душ и стала одеваться, когда позвонил Шон. Он сам вошел в квартиру, предварительно допросив Ноэля на предмет местонахождения запасного ключа. Я спустилась. Он варил кофе.
— Бурная ночь? — спросил он.
Видимо, я выглядела плоховато.
— А по мне не видно? — ответила я и присела, ожидая, что он нальет мне кофе. — Я сказала, что не собираюсь идти на службу, — произнесла я несколько минут спустя, испытывая раздражение оттого, что никто и не думал обращать внимание на мое решение.
— Да, сказала, — согласился Шон, в то время как я наблюдала за Леонардом, гоняющимся за собственным хвостом. Я недоумевала: почему хвост до сих пор представляет для Леонарда такой интерес? — Я знал, что ты передумаешь, — сказал он, вытирая стол, на который пролил молоко.
Я хмыкнула:
— Если я оделась, это не означает, что я передумала.
Шон улыбнулся и посмотрел в мое опухшее лицо, которое я пыталась прикрыть руками. — Означает. Кроме того, меня заставила прийти твоя мама. Эта женщина грозила мне физической расправой, если я вдруг появлюсь без тебя. Ох жестокая!
Я тоже улыбнулась. Шон был прав: мама оказалась жестокой женщиной, и они все говорили дело. Я должна была пойти. Это не тот случай, когда у меня имелся выбор. Родители Джона отнеслись с пониманием к моему решению не принимать участие в следствии, но теперь речь шла о другом.
— В таком случае, думаю, что мне следует накраситься.
Шон кивнул:
— Не помешает.
Я отправилась в спальню и присела у туалетного столика. Я взяла фотографию где мы были с Джоном. Мы смеялись. Он обнимал меня и шептал что — то на ухо. Жаль, что я не помнила, что именно. Конечно же, я всегда ходила на поминки просто несколько минут назад я вела себя как негодяйка. Как я могла не пойти? Как я могла не помянуть его в этот день? Я подкрасилась и поцеловала его изображение. «Не верится, что прошел уже год».
Я спустилась вниз, где Шон уже ожидал меня с моим пальто в руках. Он зааплодировал.
— Пошли, — сказала я, и он отправился за мной.
* * *
Мессу проводил Ноэль. После ее завершения мы собрались в доме родителей Джона. Играла музыка; люди выпивали, чтобы помянуть его. Мы смеялись и наслаждались общением. Моя мама спела песню, а отец подыгрывал ей на расстроенном пианино. Мы очень долго беседовали с матерью Джона. Она рассказывала о том, что он делал и говорил, будучи совсем малышом, а я — о том, как мы жили с ним вместе. Шон и Ричард спели «Уилли Макбрайд», Кло рассказывала анекдоты, а Энн и Ноэль обсуждали стоимость развода.
В ту ночь я лежала в постели, размышляя о дне, которого так боялась. Он прошел великолепно, потому что впервые за этот год все люди, для которых смерть Джона стала утратой, вспоминали его вместе, с теплотой и юмором. Все было к месту, все было правильно.
* * *
Я потерялась в огромном саду. Меня окружали экзотические цветы, растущие в мягком зеленом песке, Я созерцала эту сюрреалистичную обстановку. Особенно мое внимание привлекал горящий куст, стоящий поодаль. Не зная, где я и что делаю, я направилась к багровому солнцу, повисшему над деревом с ветвями, похожими на паучьи лапки. Почему — то солнце казалось мне знакомым. Когда я шла, мне чудилось, что из шишковатых ветвей появляются листья. Я не испытывала страха; мне было слишком тепло, чтобы бояться. И вот я уже взбиралась на горку — мой взгляд был прикован к багровому солнцу, которое теперь вращалось передо мной. Гора под ногами выровнялась, и когда я стала приближаться к дереву, которое теперь стояло в цвету, оно ожило от легкого ветерка. В густой листве затанцевали голубые маки. Листья же продолжали вылезать из вишнево — розовых ветвей. Багровое солнце запрыгало, словно мяч, с которым играет невидимая, но сильная рука. Оно вдруг полетело на меня. Я не растерялась. Я поймала его и подбросила. Джон поймал его и улыбнулся:
