– Интересно? – спросила у девушки старушка.
– Очень! – вдохновенно ответила та.
– Симонов?
– Нет, Кафка!
– А-а! Тяжёлая?
– Тяжёлая! – так же вдохновенно ответила девушка, гордая тем, что уже в таком возрасте читает тяжёлые книжки.
– Значит, не для меня, – искренне пожалела старуха. – Я, знаете ли, ослабла – тяжесть долго в руках держать не могу. Выпадает. Так что теперь всё больше лёгонькие люблю. Вот Симонова, например. Читали?
Мужчина свернул газету и подмигнул девушке, кивнув в сторону старушки: бабка-то с приветом!
В это время из кабинета вышла пациентка, и медсестра позвала следующего.
– Да-а, умная нынче молодёжь пошла! – сказала старушка, когда девушка вошла в кабинет. – Нам уж теперь не угнаться за ними. Павку читает, а глаза, как у мадонны Литты…
Она подождала немного, но мужчина не собирался поддерживать разговор. Он только сильней нахмурился да снова взглянул на часы, точно её здесь вовсе и не было.
– Торопитесь? – участливо спросила его старушка.
– Му-гу. – Тройной подбородок нехотя шевельнулся. Потом вдруг весь подобрался, оживился и дружелюбно заговорил: – Видите ли, меньшому сегодня пять лет стукнуло, а я вот тут сижу…
– Да что вы, целых пять?! – перебила его старушка. – Сколько же их у вас?
– Четверо! – не без гордости ответил подбородок и ещё сильнее подобрался, став ненадолго двойным.
– Неужто четверо?! Так это же настоящее счастье. Только, знаете. Простите, как ваше имя-отчество?
– Фёдор Иванович.
– Очень приятно. Просто по-царски звучит. Олимпиада Вениаминовна…
«Ну точно, чокнутая, – подумал мужчина, и подбородок его снова отвис. – Разве такая пропустит?»
– Так вот, дорогой Фёдор Иванович, – продолжала Олимпиада Вениаминовна, – мой вам совет. Когда ваши дети подрастут, ни за что не отдавайте их в институты, пока они хоть чуть-чуть жизни не узнают. Эта мода нехорошая. Так только глупые родители делают.
– Какие?! – возмутился Фёдор Иванович. – Не вижу ничего плохого, – резко сказал он, – в том, что мой сын сразу после школы поступил в институт.
Испуганная яростью своего собеседника, старушка съёжилась и уже что-то хотела сказать, но в это время в приёмную вошёл молодой человек:
– Простите, кто последний в двадцатый?
– Я, я последняя, – опередила мужчину старушка. – Сначала был вот этот мужчина, – она виновато улыбнулась, – но я филантроп и поэтому пропускаю его вперёд.
– Спасибо! – примирительно пробормотал Фёдор Иваннович и в который раз взглянул на часы. – Может, успею ещё. В общем, премного благодарен.
– Пустяки. – Тон у Олимпиады Вениаминовны был такой, словно она всю жизнь пропускала вперёд себя. – Мне торопиться некуда, да и с врачом о многом поговорить надо… Кстати, на чём мы с вами, Фёдор Иоанович, остановились? Ах да, вспомнила. Вы чем больны, если не секрет?
– Я инвалид войны, – сдержанно ответил Фёдор Иванович.
– Инвалид войны! – с радостью воскликнула вдруг Олимпиада Вениаминовна. – Очень, очень приятно!
– В этом нет и не может быть ничего приятного! – побагровел Фёдор Иванович. – По-моему, вы не совсем отдаёте себе отчёт в том, что говорите.
– Ой, только не сердитесь, пожалуйста, – чуть не заплакала от обиды на себя Олимпиада Вениаминовна, – просто я тоже. Вот, можете потрогать, – она наклонила голову и прикоснулась рукой к раненому месту, – след от осколка остался.
Но мужчина уже её не слушал, потому что медсестра, назвав его по имени-отчеству, пригласила к врачу. «И кого только в нашей районке нет! Завтра же надо будет поговорить о переводе всей семьёй в закрытую поликлинику», – подумал он и хлопнул дверью, оставив Олимпиаду Вениаминовну в растерянности с рукой за виском.
– Вот так, молодой человек, бывает. – Она отдёрнула руку от виска и смахнула мизинцем слезу с маленького, затянувшегося шрама под щекой. – Война, война… Она до сих пор не даёт людям покоя. – Старушка нашла в сумочке платок. – Мужа на фронте убили, я в больницу попала, ребёнок на чужих руках умер. Заболел. Извиниться бы надо перед этим человеком. Ах ты, несуразность какая! Сколько вам лет?
– Двадцать два.
– Двадцать два… Такой молодой – к врачу? Витька был бы уже старше вас. – Она положила платок обратно и защёлкнула сумочку. – Вы идите сейчас. Я вообще не пойду. Поздно уже, да и потом, мне не обязательно…
Мы не можем ждать милостей от природы
Я поднял руку. Электричка остановилась.
– Шеф, до Яузы подбрось, а? – попросил я высунувшегося в приоткрытое окно машиниста.
– Нет, я в депо! – строго ответил машинист, но окна не закрыл.
– А может, всё-таки подбросишь? В долгу не останусь, – намекнул я.
– Ты что, не видишь, табличка – до двенадцати работаю! – рассердился он. – И так задержался. Одного, вроде тебя, в Кузьминки возил.
– Пятёрку накину, – предложил я.
Машинист немного подумал, потом сказал:
– Нет. Я оттуда порожняком пойду. А мне в конце месяца холостяк ни к чему. С меня за него пять шкур спустят!
– За каждую шкуру – по рублю! – не сдавался я.
Он ещё немного подумал, потом посмотрел на часы, махнул рукой и открыл мне двери.
Мы неслись по ночной Москве с ветерком – свежий воздух бил в разбитое окошко! Вдали, словно пульты управления Вселенной, перемигивались со звёздами районы новостроек.
«Люблю быструю езду на электричке! – подумал я, глядя в окно. – Конечно, накладное удовольствие. Но раз в месяц, в день получки, можно себе позволить…»
Жалея о том, что живу так близко, с мечтой когда-нибудь уговорить жену и переехать подальше, я расплатился с машинистом, вышел на своей платформе и вдруг… увидел неподалёку, на освещенной огнями стройплощадке заводящийся вертолёт.
– Шеф, ей-богу, в долгу не останусь! – перекрывая шум мотора, прокричал я лётчику в приоткрытое окошко. – До тринадцатого этажа подбрось, а?
Когда вертолёт оторвался от земли, у меня даже дух захватило от скорости, с которой мы взмыли в небо!
«Вот это здорово! – подумал я, глядя в окошко. – Не то что в лифте… Конечно, накладное удовольствие, но раз в год, после премии, можно себе позволить!»
Чтобы жена не видела, что я прилетел домой на вертолёте, я попросил водителя высадить меня на два этажа выше, на балконе общей лестницы.
Но она всё равно встретила меня сурово:
– Почему так поздно? Опять электричку ловил? Ох, смотри! Доиграешься у меня со своим мотовством!
«Слава богу, хоть о вертолёте не догадалась!» – подумал я и, чрезвычайно довольный проведённым вечером, с мечтой когда-нибудь переехать повыше, пошёл спать.
Вместо снотворного
После такого трудного дня засыпать надо только по методу аутогенной тренировки. Никаких снотворных, разрушающих организм… Успокоиться по методу аутогенной тренировки и заснуть. Нет ничего проще. Надо всё делать по науке!
