— Эль, сестрёнка, ты меня узнаёшь? — я осторожно взял сестру за плечи… и тут же отдёрнулся, на меня смотрели пустые, заполненные беспредельным ужасом глаза. Меня словно молния ударила.
— Не трогал бы ты её, сынок, — успокаивающе поглаживая руку сестры, произнесла старостиха, неизвестно как снова оказавшаяся рядом. — Она теперь всех мужиков боится.
— Они её… — я запнулся.
— Да. Я и не думала, что люди могут быть такими зверьми. А ведь одного из тех солдат я хорошо знаю, хороший парень… был.
— Имена… скажите мне имена. Сколько их было?
Женщина понимающе кивнула.
— Два десятка солдат графских, приказчик его же был, Иглеасом кличут. Молодой благородный за главного, а с ним ещё четыре воина, маг не из наших и воин с волосами, в мелкие косицы заплетёнными, да с двумя кривыми мечами. А как кого звать, откуда мне знать-то?
— Спасибо, — поблагодарил я старостиху, протягивая ей вырученные за лошадей деньги. — Это вам за заботу о сестре… И ещё, где похоронили отца?
— На кладбище, возле твоей матери, как он и хотел.
— Спасибо, если вам не трудно, приглядывайте за могилой… хорошо?
— Конечно, сынок, пригляжу, как не приглядеть. Ты иди, с отцом попрощайся.
— Если не трудно, соберите вещи Эльвиры, я зайду за ней через час.
— Ты что ж, с собой её заберёшь? Совсем не в себе она, на лошади не усидит, — всплеснула руками женщина.
Действительно, об этом я и не подумал.
? — Дядька Церко, — крикнул я голове старосты, видневшейся из-за угла дома. — Телегу свою на лошадь сменяете?
— Сменяю, — оживился, почувствовав выгоду, староста. — Ты лошадок оставь, я сам впрягу.
Я согласно кивнул головой, оно и понятно, после таких фокусов ко мне подойти не каждый рискнёт.
— Спасибо.
Я никогда не любил ходить на кладбище. Нет, это вовсе не из-за какой-то глупой боязни оживших мертвецов или призраков, ну какому некроманту есть дело до засиженных клопами Больших Петухов? А чтобы мертвецы поднялись сами, нужно столько злой энергии, что все жители близлежащих деревень умерли бы, не дожидаясь прихода покойников. Я не любил ходить на кладбище потому, что там мне в голову всегда лезли посторонние мысли, какие угодно, но только не об усопшем. Возможно, подсознательно я считал себя виноватым, словно совершал постыдный поступок. Вот и сейчас, стоя на могиле отца, я думал вовсе не о нём.
В моей голове завязался самый настоящим спор. Одна часть меня, с криком и пеной у рта, призывала немедленно пойти и убить обидчиков, не взирая ни на какие трудности и опасности. Другая же часть, словно бездушный механизм атаковала фактами, призывая затаиться и ждать, накапливая силу и информацию, чтобы потом, спустя годы, отомстить. Этот странный спор длился вот уже полчаса, но я не мог прийти к однозначному выводу. С одной стороны, я больше всего на свете сейчас хотел вырвать сердца ублюдков поднявших руку на мою семью, но с другой, идти мстить сейчас, когда я всего лишь слабый колдун-неумеха, это просто изощрённый способ самоубийства. Я презирал себя за такие мысли, но постепенно всё же жажда жизни пересилила ненависть. Единственное, что я мог себе позволить, это выведать имена.
И я даже знал как…
Но, первоочередной задачей была вовсе не месть… Месть может подождать. Единственный оставшийся у меня родной человек — сестра, намного важнее мести. Нельзя оставлять её страдать, забывшись в угаре ненависти. И пусть сделать я для неё могу не много, но буду стараться изо всех сил!
Снова мне предстоял путь в Стратон, только там я мог найти помощь. Единственные, кто может помочь моей сестре это служители Светлых богов (целители-«жизнюки» с лёгкостью лечили раны тела, но душевные раны были им не по плечу и считались епархией жрецов). Именно к ним я и собирался направиться.
— Прощай, отец, — я поклонился. — Прости, если сможешь.
И ушёл.
*****
Ровно через три дня, в три часа пополудни, я вновь увидел перед собой стены Стратона, но теперь, в отличие от прошлого раза, в моей душе не было даже искорки ликования и предвкушения, лишь злоба и боль. Трое суток я мучался, наблюдая за страданиями Эль и пытаясь найти себе оправдание, что, правда, не очень хорошо получалось. Дни пути прошли для меня как в тумане, перед глазами постоянно крутились картины, которые рисовало воображение… и злоба в результате вспыхивала с новой силой. Каким чудом мне удавалось контролировать себя и не сжечь единственное средство передвижения, я и сам не знал.
Наша телега медленно плелась вслед за караваном из двух десятков точно таких же телег, гружённых самыми разнообразными продуктами, начиная от бочек с пивом и заканчивая клетками с живыми, истошно визжащими и отчаянно брыкающими друг друга поросятами.
Наконец, спустя почти час, подошла и моя очередь. Стражник у ворот мельком посмотрел на меня, долгим оценивающим взглядом окинул сестру и, поворошив мечом сено в телеге, спросил:
— Кто такие, зачем в столицу?
— Адер Харлаф Бледный, — стражник недоверчиво прищурил глаза, но всё же документы требовать не стал, заметив дорогой меч. Действительно, после бессонных ночей и в мятой одежде я не производил должного впечатления. — Везу сестру в Храмовый город на излечение.
— С вас десять медяков за въезд в город, адер, — я молча достал деньги и высыпал их в руку стражника, добавив сверху пару кругляшей.
Но, едва только въехав в город, я сразу понял, какую ошибку совершил. Не стоило мне заезжать в Стратон вот так просто, на телеге — за всеми событиями я просто запамятовал, что крестьянские телеги в центральную часть города не пропускаются. Им по дороге вдоль стены выделен прямой путь на Нижний рынок. Там, в отличие от Верхнего, вы не найдёте ни оружие, ни тонкие вина, ни чужеземные ткани, но если вам понадобилось приобрести зерно, свиней, коров или другую животину — милости просим на Нижний рынок! Всё, что может дать земля, можно найти на Нижнем… вот только, Храмовый город совсем в другой стороне.
Я резко осадил лошадь.
— Стой!.. Эй, уважаемый, — это я уже обратился к подъехавшему ко мне впритык бородатому крестьянину в грубой добротной одежде и с внушительных размеров ножом на поясе. — Сколько за лошадь с телегой дашь?
Мужик нахмурился, со смачным скрежетом почесав поросшую жёстким волосом шею. На редкость волосатый экземпляр. И, наконец, разродился:
— Пять серебрушек, — я чуть не задохнулся от возмущения, если учесть, что в одном золотом двадцать серебряных монет, то предложенная цена это форменный грабёж.
— Хорошо, — заскрипев зубами, согласился я, хотя вся моя сущность и протестовала против такого транжирства — что ни говори, а я всё же сын трактирщика и бережливость у меня в крови, так проматывать деньги как это делают благородные, я не смогу никогда. Воспитание не позволит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
