БОЛОТНИЦЫ
Бесстрастно облила сиянием лунаБолота топкого зыбучие трясины,Окно бездонное покрыто пленкой тины,И посреди его, взгляни, — озаренаСеребряным лучом, виднеется одна,А дальше — две других… О, если б миг единый:Побыть близ этих дев! Пусть лапе лебединойПодобны ноги их! Но что за белизнаУ тел, прикрытых лишь волос волною темных,И лиц, исполненных желаний неуемных!..Вон та шевелится… Внемли: она поет.Как песнь ее звучит среди ночных болот,Огней блуждающих и бесенят нескромных,Что плещут лапками, из черных выйдя вод!
Микула [50]
Сверкающей сохой он пашет целину.Валятся в борозду и сосенки и ели,И радостно вокруг звенят пичужек трели,Немолчно славящих красавицу Весну.Лошадка напряглась. Натянуты в струнуГужи шелковые. О камни заскрипелиПрисошки, золотясь. Дух от весенней прелиС земли вздымается… — «А ну, кобылка, ну!» —Порою слышен крик бодрящий и могучийМикулы. Никого среди богатырейСильнее нет его и никого скромней.Одетый пахарем, и в лапти и в онучи,Сам ходит по весне он за сохой скрипучей.Возлюбленный Земли, он верно служит ей.
Леший I
Всклокочен и лохмат, с зеленой бородой,С дубами в уровень, через кусты шагая,Беззвучно олешняк и ельник раздвигая,Бредет задумчиво опушкой Царь Лесной.С корнями вырванной березкой молодойПомахивает он, а бурых зайцев стаяПослушно прыгает, то здесь то там мелькая.Их леший выиграл [51] и гонит пред собойВ свои владения. От радостного смехаВ улыбке расплылся полузвериный лик.Вот он прислушался. Жены знакомый крикДомчался, в сумерках разлившийся без эха [52].И леший вдруг к земле испуганно приникИ скрылся в зарослях калины и ореха…
Леший II
С оглядкой крадучись, чтоб посланный женойМедведь не подсмотрел, спешит через болотоМохнатый лесовик. Пришла ему охотаХотя одним глазком взглянуть, как под лунойНа озере лесном русалки в нас ночнойВ тумане кружатся… Волненье и заботаЛегли на темный лик, лоснящийся от пота.И шибче он идет извилистой тропой…Но вот и озеро. Оттуда заунывныйНапев доносится, манящий и призывный,Водящих хоровод полувоздушных дев.И леший слушает тот сладостный напев.Он высунул язык, вздыхает непрерывно.Как уголья, глаза блестят из-за дерев…
Лешачиха
Хозяину лесов я прихожусь женой.Известно всякому, что нет другой на свете.Берлога есть у нас, и в той берлоге дети,И прижил он их всех до одного со мной.Пускай бесстыдницы болотные собойЕго пленяют взор, заманивая в сетиПропахших тиной кос. Лишь только косы этиМне в лапы попадут, — такие визг и войПо лесу полетят, что Мишка брякнет с дуба,А лисы с зайцами забьются по норамОт гнева моего. И, отомстив мой срам,В порядок привожу растрепанную шубу.Медведь залижет мне прокушенную губуИ грудь, где от когтей бесовки виден шрам.
Июль 1925
ДОМОВОЙ
Январской полночью под взмахом топораПетух затрепетал, с насеста схвачен сонный,И веник, кровию горячей окроплённый,В дом дед-ведун несёт. И спешно, до утра,Все уголки избы, сарая и двора,Конюшни и хлевов годик окровавлённыйОбходит и метёт. И шепот потаённыйЗаклятий говорит душе моей: «ПораВладычества богов минула. Нет их боле.Лишь ты да лесовик, да кое-кто есть в поле,Да кое-кто в воде ещё приемлют в дарДуши загубленной петушьей сладкий парИль гуся или хлеб… Навеки чьей-то волейС народом связан ты, хотя уж слаб и стар».
ПОЛЕВИК
Я — тоже бог, и мне принадлежат поля;Я и велик и мал бываю — как колосьяИль злаки на лугу. Сам — чёрен, как земля;Бледней увядших трав висят мои волосья.Как перепел, меж нив шныряю вкривь и вкось яИ вдоль межи бегу быстрей коростеля,Но не сломлю нигде ни одного стебля.А встретятся хмельной Пахом или Федосья,Что крутит колоски, — так настращаю их,Что не найдут пути домой они с испугу.Не порти людям хлеб и нив не мни моих!..Я лешему сродни. Иду к нему как к другу.Нас ночью видели бредущими по лугуК реке, чтобы ловить русалок там нагих…
КОРОВЬЯ СМЕРТЬ
При таяньи снегов в ночь на Агафьин деньКоровой белою, рыча, бегу по сёламИ мор скоту несу: рогатым и комолым,Бычкам и тёлкам, всем — конец! Через плетеньСтарухой, грязный хвост свой пряча под подолом,Переберусь и в хлев незапертый, как теньСкользнув, посею смерть. И прочь с лицом весёлымСпешу в соседний двор. Немало деревень,Где жизни скотские я как траву полола,Запомнят злобою исполненный мой вид,Следы моих больших, раздвоенных копыт,Собак трусливый вой… Лишь лапоть с частокола,В дегтю намоченный, меня собой страшитИ гонит прочь, когда я обегаю села…
ОГНЕННЫЙ ЗМЕЙ
Сверкнувши по небу падучею звездой,Он в искры мелкие рассыпался над хатой,В трубу змеёй вильнул. Заслонки и ухватыПосыпались… Бух в пол! Вдруг огонёк свечнойПогас… Зажёгся вновь… И парень молодой,Здоровый как бугай, чернявый и усатый,В кунтуш затянутый малиновый богатый,Перед Солохою, от трепета немой,Стал неожиданно. — «Что, рада аль не рада?»Страсть в бабе вспыхнула от огненного взгляда,И к гостю льнёт она, зардевшись словно мак…Тьма вновь. И слышится: «Ну, ждёт тебя награда:Родишь ты сына мне, и будет он ведьмак».И спрятанный в углу дрожит от страха дьяк…
ВЕДЬМА
Никто не должен знать, что ведьмой стала я,И по ночам коров могу доить незримо,Сорокой выпорхнуть на крышу в струйках дыма,И рыскать по лугам, свой лик людской тая.Кто может отгадать, что чёрная свиньяИль сука белая, что пробегает мимо, –Соседка по избе? Везде неутомимоЯ порчу людям скот. Задолго до жнивьяЗаламываю хлеб. Заглядываю в трубыИ насылаю хворь на плачущих детей,Коль мать не угодит. Мне бабьи слёзы любы.Я парой тоненьких лягушечьих костейМогу воспламенить для старца жар страстей…Могу, при случае, заговорить и зубы…
Трясавица Акилед
Нас больше тридцати [53]. Все — матери одной.Простоволосые, но видом не старухи,Нагие, жадные, крылатые, как мухи.Едва лишь узнаём, что в доме есть больной,К нему слетаемся. Но спорить меж собойНе станем. Первая — Невея. Губы сухи.Целует сонного. Трепещет он, а в ухеЕго звенят слова Трясеины: «Ты мой!»Больной дрожит, стеня, и бьётся в лихорадке.Знобея за сестрой его дыханье пьёт.Ласкают прочие. Помучить все мы падки,И жертву каждая обнимет в свой черёд.Но вздох последний, вздох, как мед пчелиный сладкий,Пью только я одна, меньшая, — Акилед.
УПЫРЬ
Тоска на сердце. Тишь. Не спится. Ночь мутна.Кто в нашу сторону идёт там возле моста?Как мой покойный Ясь. Такого ж точно роста.Походка та ж… Ужель?! Всё ближе… У окнаОстановился… Ах, он смотрит!.. И луна,Блеснув из туч, льёт свет на белый, как берёста,Лик страшный выходца нежданного с погоста.И ласковая речь знакомая слышна:«Оксана, ясочка! Я это, отвориМне дверь или окно, и вместе до зариС тобой пробудем мы!» Но полная испуга,Дрожа, свяченый мак берет его подругаИ сыплет вкруг себя. Не могут упыриДостать догадливых из макового крута.
Чур [54] I
Забытых прадедов дубовый истукан,Я родовой очаг не охраняю боле.Давно уж красный кут покинув поневоле,Я огород храню, сторожевой чурбан!..Потомки мирные воинственных древлянНе знают витязя, когда-то смело в полеИх предков ведшего, Перуна властной волей,К победам сладостным. Досель как будто пьян,Едва лишь вспомню я пернатых стрел шипенье…Мечей сверкание… кровь, бьющую из ран…Чубы косматые… победный клик славян…Меда пахучие… и твой напев, Баян!..Теперь исчезло все. Всему удел — забвенье.И вздох прошелестел, как ветра дуновенье.
Чур II
