Я писал эту статью, то откладывая, то снова возвращаясь к ней, больше десяти лет. Может, все эти годы я пытался найти ответ: почему же мы все-таки изначально разбежались на южных, западных и восточных славян, но и потом не остановились и до сих пор продолжаем разбегаться? Ответа я не нашел. Начал я писать в переломном как для России, так и для всего славянства 1991 году, в Болгарии. Человек и народ наиболее ярко проявляют свою суть во время смут. Я оказался свидетелем, когда высшей доблестью у болгар считалось описать, а то и по-крупному обгадить мавзолей Димитрова. Я никогда не был сторонником коммунистической идеи, но “подвиги” эти почему-то покоробили меня, с такими болгарами мне совсем не хотелось объединяться. Впрочем, подобное можно было увидеть в 1991 и в 1993 годах и в Москве, и видевшие это братья-славяне тоже вряд ли хотели тогда с нами объединяться. Самое горькое поражение как русский и славянин я потерпел в распятой междоусобной войной Югославии: по сути единый славянский народ по чужой подсказке самоуничтожал себя, а мы не смогли, не захотели этому помешать, как и помочь православным сербам. Наоборот, во вроде бы начисто отторгнутой от России католической Польше, раньше других славян бросившейся в НАТО, я видел огромную антинатовскую демонстрацию, о которой, разумеется, не обмолвилась ни одна демократическая газета в России. В Польше я, может быть, получил частичный ответ на мучающий не только меня вопрос нашего нынешнего славянского несоединения. На него неожиданно ответил польский крестьянин, к которому мы попросились на лужайку за сараем на отдых. В двух огромных автобусах мы ехали в Прагу на всеславянский съезд. “Не...”, — покачал головой красномордый, больше похожий на хохла поляк, когда я через прясло на плохом польском стал объяснять ему нашу надобность. “Мы осторожно, мы все за собой уберем. Останавливаться в гостиницах у нас нет денег”. “Раз нет денег, то и ездить не надо”, — вполне резонно парировал красномордый поляк. Ничего не оставалось, как ретироваться. “На всеславянский съезд, говоришь?.. А жиды среди вас есть?” — неожиданно вслед спросил меня поляк. — “Нет”. — “Тогда давайте... Вы знаете, почему мы, поляки, не любим вас, русских? Потому что у вас жидовская власть. Впрочем, у нас тоже. И у чехов, к которым вы едете. Ты скажи, почему у всех славян еврейская власть?.. Вот потому мы, славяне, и не можем между собой договориться”. В Праге я лишний раз убедился в малой результативности всеславянских съездов. В зале было постоянное движение, участники съезда то и дело выходили, чтобы попить пива, покурить, снова заходили, и единственный, кто внимательно слушал все доклады, был посол США в Чехии, только он относился ко всему всерьез. Значит, нас еще боялись: а вдруг мы действительно хотя бы о чем-то договоримся. Это лишний раз доказывало необходимость нашего объединения.
Незабываемое впечатление оставило русское Ольштынское кладбище в Праге. Слева от белого храма под деревьями лежали воины Белой армии, справа — вынужденная уйти в изгнание русская интеллигенция, в том числе великий евразиец П. Н. Савицкий. Ближе к выходу, на открытом месте — воины Красной Армии, освободившие Прагу 9 мая. Между двумя этими русскими кладбищами стоял черный деревянный крест, обвитый колючей проволокой, под которым в общей могиле лежали погибшие в бою с немцами и расстрелянные СМЕРШем солдаты РОА, по просьбе пражан освободившие Прагу 7 мая и по требованию тех же пражан вынужденные покинуть ее на следующий день, так что Красной Армии пришлось ее брать снова. Даже здесь, на кладбище, русские люди, казалось, не могли найти между собой примирения.
Я заканчиваю эту статью снова в Болгарии, в год 125-летия Шипки и 180-летия со дня рождения И. С. Аксакова. Последний раз я был здесь пять лет назад. Что изменилось в Болгарии за это время? Бросается в глаза запущенность Софии. Зато в прекрасном состоянии автострада, которая ведет в Турцию. Дороги в Болгарии, которые через определенное количество километров расширяются до уровня взлетно-посадочных полос, строятся за счет западных “благотворительных” фондов. Духовное — Русская церковь и храм Александра Невского в Софии, храм-памятник под Шипкой — реставрируют за счет России.
Основная цель нашего приезда — Шипка и город Пазарджик, где находится гимназия “Иван С. Аксаков”. С главой администрации Белебеевского района, в котором находится аксаковское Надеждино, Рифом Гильмутдиновичем Газизовым мы приехали позвать болгар на ХIII Международный Аксаковский праздник. Но уже здесь, в Болгарии, нас неожиданно пригласили в город Кырджали, это почти на границе с Грецией. Область Кырджали (население 50 на 50 православные и мусульмане) всего несколько лет назад чуть не полыхнула болгарской Чечней, и руководителям области, города, общественности было принципиально важно познакомиться, а может, и побрататься с регионом России, где православные и мусульмане живут в мире и согласии. Особый интерес к нашему приезду был у предпринимателей: “Вce наши экономические завязки теперь на Западе, но душа осталась у вас, в России”. Что еще? В Пловдиве реставрируют памятник Алеше, советскому солдату-освободителю, в прошлый раз на постаменте была надпись дегтем: “оккупант”. Сразу по приезде в Пазарджик я зашел в древний, помнящий еще турецкое нашествие храм Рождества Богородицы. Оказалось, что священник узнал меня. Закончив службу, он подошел: “Нужно, чтобы нашу Аксаковскую гимназию освятила Русская православная церковь. По этому поводу мы обращались к нашему, к вашему патриархам, но ответа не получили. Конечно, я могу освятить, но у нас в народе стойкая уверенность, что сделать это должна Русская православная церковь. Помогите нам в этом...”.
Официальная власть вроде бы снова повернулась к России. Пять лет назад под всякими предлогами меня избегали официальные лица, чиновники Союза писателей. Ныне охотно шли на встречи главы областей и городов, о простом народе я уж не говорю, он всей душой по-прежнему тянется к России. Но провожали нас в аэропорту мордовороты в зеленых камуфляжах. Мой спутник тронул меня за плечо: “Посмотри, страна бедная, а солдаты откормленные, хорошо экипированные”. — “Да это же не болгарская армия, а пиндос...”. Один из мордоворотов неожиданно повернулся в мою сторону, набычился. Видимо, он служил в Югославии, этим прозвищем, не знающим перевода, наши десантники, вчерашние мальчишки, презрительно называли американских вояк.
Да, перед тем как поехать в аэропорт, я положил несколько веточек цветницы (назавтра была Пасха Христова) на могилу прапорщика русской армии Николая Полищука-Оболенского, в гражданскую войну вынужденного уйти в изгнание из Владивостока в Японию. Потом он обустраивал границу между Марокко и Алжиром, строил водопровод в Афинах, канализацию в Стамбуле, по пути в Прагу, где мечтал поступить в Русский университет, прокладывал железную дорогу в Пазарджике и осел здесь. Его сын, никогда не видевший России, умер с тоской по ней, его внучка вот уже более десяти лет возглавляет гимназию “Иван С. Аксаков”.
Я не знаю, куда в случае последней русской беды нам, русским, уходить. В 20-е годы прошлого века еще можно было уходить в Болгарию, в Югославию, Чехию, даже в Турцию. Теперь нас в мире больше знают по так называемой “русской” мафии. Теперь нам на этой планете больше нет места. Остается либо, “не укладываясь ни в одну из заготовленных форм заграничного идеала”, ложиться в родную землю, либо, перекрестившись, со святыми, начать подниматься с колен.
Болгария — еще Югославия —
Белоруссия — Польша — Чехия — Болгария
(1991—2003 гг.)
Мозаика войны (Наш современник N12 2003)
Мозаика войны
* * *
В марте 2003 года исполнилось пятьдесят лет со дня смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. Вождь умер на своей “ближней” даче в Кунцево (Давыдкове).
Старший научный сотрудник Центрального музея Великой Отечественной войны 1941—1945 годов, кандидат философских наук Ю. А. Бахныкин в своем очерке “Сталинская дача” (газета “Наш район”, выходящая в Кунцево г. Москвы; № 6, 7, июнь-июль 2003 года) приводит “малоизвестные для широкого круга читателей штрихи к портрету исторической личности”: Сталин ухаживает за розами, выращивает... арбузы, лечит свой радикулит на русской печке, кормит в окружающем дом лесу птиц...
В годы Великой Отечественной войны И. В. Сталин сосредоточил в своих руках огромную власть. Он занимал пять высших должностей Советского Союза: Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), председатель Совета Народных Комиссаров СССР, Верховный главнокомандующий СССР, председатель Государственного Комитета обороны, народный комиссар обороны.
Маршал Г. К. Жуков писал в своей книге “Воспоминания и размышления”: “…многие политические, военные и общегосударственные вопросы обсуждались не на официальных заседаниях Политбюро ЦК и в Секретариате, а вечером за обедом на квартире или на даче И. В. Сталина, где обычно присутствовали наиболее близкие ему члены Политбюро, среди которых были В. М. Молотов, Л. П. Берия, Г. М. Маленков, А. А. Жданов, А. И. Микоян и К. Е. Ворошилов. Тут же, за обедом, И. В. Сталиным давались поручения членам Политбюро или министрам, которые приглашались по вопросам, находившимся в их ведении”.
