— Вон как хитро задумано, — в сердцах сказал я. — Солдат подтягивают. Гирченко! — повернулся я к посерьезневшему курсанту. — Тихо выползайте из зарослей, а потом — бегом на заставу! Поднимайте тревогу. Доложите командиру: я жду приказаний.
Ловкий Гирченко исчез в зарослях. А на другом берегу, между тем, появился грузовик. За ним подъехал второй, потом — еще… Из них выпрыгивали солдаты. Мгновенно на воду были спущены резиновые лодки.
— Ничего себе! — прошептал я и подозвал курсантов: — Кажется десант!
К стоявшим на берегу грузовикам подкатил лимузин. Из него с трудом выбрался толстый японец, офицер, и, подойдя к самой кромке воды, уставился на наш берег.
Тем временем солдаты достали из лимузина треногу теодолита и уложили прибор в резиновую лодку. Офицер поднес к глазам бинокль. Что высматривал он на нашей стороне?
«Может, заметил нас?» — с тревогой подумал я: когда Лобанов раздвигал куст, чтобы лучше видеть происходившее, качнулась ветка. Нет, ничего, — японец опустил бинокль.
Офицер и солдаты вошли в лодки и поплыли к нашему берегу. Открыв фотоаппарат, офицер принялся снимать те самые кусты, в которых скрывался я с курсантами.
Выждав немного, я послал Полежаева к телефону, спрятанному в стволе дуба, чтобы он доложил на заставу о разворачивавшихся на том берегу событиях. На душе у меня становилось все тревожней. Я не был уверен, что Полежаев найдет телефон. Двум другим курсантам я приказал: справа и слева заходить к реке, чтобы была хоть какая-то возможность отрезать японцам путь к отступлению, когда подоспеют с заставы пограничники и здесь, на этом берегу, завяжется бой. Надо обязательно взять непрошеных гостей на нашей территории. Строго-настрого приказал курсантам без моей команды не стрелять.
А лодки противника, между тем, миновав нейтральную зону, вторглись в наши воды и плыли прямехонько к нам!
Первой причалила к нашему берегу лодка, в которой находились офицер и несколько солдат. Офицер невозмутимо вышел на берег и, внимательно оглядевшись, сделал еще один снимок. Солдаты тем временем устанавливали теодолит.
Не спеша, словно он был у себя дома, тучный японец подошел к теодолиту и склонился над ним, глядя в окуляр.
Что же делать? Пока буду ждать приказа с заставы, они пушки и пулеметы с того берега подвезут. Японцы — народ быстрый. В одну секунду окопаются на нашем берегу — как потом их «выкуривать»? Если хоть одна наша пуля будет потом обнаружена на том берегу или окажется в руках десантников, их провокация удастся: японцы смогут предъявить это «доказательство» советской агрессии.
Словно в ответ на мои мысли, офицер оставил свой теодолит и знаками стал вызывать с той стороны новые лодки с солдатами.
Если действовать, то прямо сейчас, — решил я. — Пока не поздно.
Я собрал всю свою волю и поднялся из травы. Тщательно осмотрев и поправив свое обмундирование, я взял наизготовку короткоствольную драгунку и двинулся к офицеру.
Он, не обращая на меня никакого внимания, продолжал делать знаки солдатам, концентрировавшимся на том берегу.
Я подошел к нему совсем близко. Сердце гулко стучало у меня в груди. И тогда я энергично, четко и властно, выступая в данный момент от лица всей страны, произнес:
— Вы нарушили государственную границу. Требую: немедленно убирайтесь с нашей земли.
— Ошибаешься, солдат, — ответил офицер по-русски и, засмеявшись мне в лицо, открыл свой фотоаппарат и заснял меня. — Эта земля уже наша.
Отвернувшись от меня, он снова склонился над теодолитом.
Я не упустил случая и за его спиной сделал необходимый маневр: отошел немного в сторону, выбрав удобную позицию для стрельбы вдоль границы, и снова вскинул свою кавалерийскую винтовку-драгунку:
— Предупреждаю в последний раз: буду стрелять.
Офицер, оставив свой теодолит, снисходительно оглядел меня с головы до ног:
— И вам с того берега ответят пушки. Вы этого хотите? Убирайтесь прочь!
— Срок моего ультиматума истек, — спокойно сказал я. — Руки вверх! Вы арестованы.
Офицер задохнулся от ярости.
— Молокосос! — закричал он. И, повернувшись к своим солдатам, приказал: — Взять его.
Грянул выстрел. Офицер, взмахнув руками, повалился на свой теодолит. Я подскочил к убитому мной японцу и, прикрываясь им, быстро оттащил его в кусты.
Лишившись командира, солдаты растерялись. Какое-то мгновение — и они бросились к своим лодкам, обратившись в отчаянное бегство.
С того берега ударила пушка, застрочил пулемет.
— Не отвечать! — закричал я курсантам. — Быстро ко мне.
Вокруг нас засвистели пули. На том берегу, укрываясь за скалами, рассыпались и залегли цепи японских солдат.
Я оттащил труп убитого подальше от берега и спрятал среди скал. Выпрямился, отер пот с лица.
— Правильное решение! — услышал я за спиной знакомый голос.
Это был начальник заставы. Вместе с ним спешили к месту боя пограничники. Подбежали и оба курсанта.
— Везите труп на заставу, — приказал командир. — Действовали верно, по обстановке. Я принимаю командование. А спектакль скоро кончится. Повезло нашим курсантам: сразу — боевое крещение.
О СЛАВЕ Я НЕ МЕЧТАЛ
1
О славе я не мечтал. Известность меня смущала. В те годы не только я, но и многие пограничники имели на своем счету внушительное число задержанных нарушителей. То, что при прорыве контрабандистов и диверсантов через границу нас с Ингусом вызывали на соседние и даже на отдаленные заставы, казалось мне нормой. И если вдруг в каком-нибудь разговоре звучали в мой адрес слова «самый лучший», «самый опытный», «знаменитый», я, честно признаюсь, чувствовал себя неуютно, терялся.
И вдруг приезжает к нам на заставу Евгений Рябчиков. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что сам командарм Блюхер посоветовал журналисту написать о «знаменитом следопыте» Карацупе. Я — и вдруг «знаменитый»? Тут что-то не так. А Евгений, не обращая внимания на мое смущение, рассказывает, что начальник войск округа предложил ему пожить на нашей заставе три-четыре месяца, и не просто пожить, а надеть форму, получить оружие и вместе со мной ходить в наряды.
Когда я узнал, что расспрашивать меня он не будет, вроде как облегчение почувствовал. Какой из меня рассказчик? Вот в наряды ходить — это пожалуйста. Мне и самому интересно, что это за люди, журналисты, и как поведет себя мой новый знакомец на дозорной тропе.
Евгений оказался и выносливым, и сметливым, и неробким человеком. Много троп мы с ним прошагали, в разных переделках побывали, а в часы досуга, уже без робости и стеснения, я о многом ему рассказал. В итоге написал Евгений обо мне книжку. Занятной она получилась. Чтобы и вы в этом убедились, приведу фрагмент главы, в которой рассказывается о том, как мы с Ингусом задержали девять нарушителей.
«Ночь выдалась на редкость темной. За окнами заставы лил обложной дождь, во дворе свистел ветер, уныло гудели кусты. За пограничной рекой, в глинобитной крепости, тревожно выли собаки и на ветру раскачивались фонари.
Нахлобучив на голову шлем, повыше подняв воротник коричневой кожаной тужурки, Карацупа прошел к клеткам, вывел Ингуса и отправился с ним проверять, как в такую ночь несут службу наряды.
Свернув по тропке к реке, Карацупа прошел с Ингусом над обрывистым берегом. У гнилого пня его встретил наряд:
— Стой! Кто идет?
Карацупа сообщил пароль и, довольный тем, что товарищи бдительно несут службу, взял круче, к тыловой дозорной тропе. По кочкам и рытвинам, через болотце вышел он к разбитому дереву.
— Стой! Кто идет?
Выслушав пароль, чернобровый Козлов, сосед Карацупы по койке, с обидой в голосе заметил:
— Чего стараешься? Не спим. Ночь опасная — того и жди пойдут.
Чем дальше шел Карацупа, тем сильнее секли его ветви и струи дождя. Ноги то скользили, то вязли в глине; за ворот кожаной куртки безостановочно, словно из воронки, поливал дождь. Тьма угнетала, кусты и пни, приобретая фантастические очертания, словно оживали и, казалось, прыгали и шевелились. Нужно было держать в кулаке нервы, не поддаваться галлюцинациям.
Неспокойно было в ту ночь на сердце у Карацупы. Получив задание начальника заставы проверить в три ноль-ноль пограничные наряды, он с особым рвением обходил тропы, засады, секреты — везде бойцы были начеку, и там, где появлялся следопыт, неизменно слышалось одно и то же: «Стой! Кто идет?»
«Что смогут предпринять в такое время нарушители? — спрашивал себя Карацупа. — Смогут ли они перехитрить наряды? Смогут ли проскользнуть мимо засад и секретов?» Карацупа никогда не представлял себе врагов хилыми, трусами и глупцами; по своему опыту он знал, что через границу перебираются специально обученные, дерзкие и сильные шпионы и диверсанты, и с ними можно уверенно бороться, только обладая еще большей силой, ловкостью и смекалкой.
