Я не была готова к серьезным отношениям: слишком долго я была лишена мужского внимания. Я не говорю, что я из тех женщин, кто, выйдя замуж, теряют интерес к своей внешности и восхищению в глазах окружающих. Наоборот, мой внешний вид всегда был для меня важен, но существует разница между желанием привлечь внимание на улице и способностью приковать его к себе за один вечер.
Сначала я не осмеливалась рисковать. Я боялась, мне не хватало ни куража – продвинуться в своих экскурсах, ни эгоцентризма – продолжать кокетничать глазами, жестами или мимикой. Но я уже начала ощущать прежнее волнение и сердцебиение. И обнаружила, что не так уж плоха: я знала, что выгляжу импозантно, и речь моя начала приобретать понемногу раскованность и резкость, которые я годами старалась смягчать и сдерживать. Я тоже принялась рассказывать о себе. Он был из тех мужчин, которые поддаются на провокации.
А провокаций было больше, чем достаточно. Когда мы наконец покончили с едой и вернулись в машину, то упали в объятия друг друга прямо на переднем сидении, и с такой жадной чувственностью, которая даже в воспоминаниях не утратила своей силы. Мы довольно быстро оторвались друг от друга, переглядываясь и поправляя прически.
– Пора ехать, – сказала я, застегивая пальто. – Мне надо возвращаться.
Хотя Дэвид и не мог прийти домой раньше полуночи, я по-прежнему боялась. Поэтому мы поехали назад. Казалось, отступать было слишком поздно, а делать выводы – слишком рано. Я была уставшая и пьяная, большой автомобиль катил с беззвучной мощью. Я чувствовала себя убаюканной, расслабленной, и спустя некоторое время сказала:
– Боже, через какой ужас нам предстоит пройти! – Но вместо того, чтобы спросить, о чем это я, он согласился:
– Да, видимо, придется. Развеселись, никогда не бывает хуже, чем ты воображаешь, всегда найдется какое-нибудь утешение.
– В прошлый раз оно не нашлось.
– В какой прошлый раз?
– Прошлый раз… с Дэвидом.
– Правда? Никого, кроме Дэвида?
– У меня не было времени, – объяснила я. – Я всегда была страшно занята, за последние годы у меня не было ни одного свободного вечера.
– Я не верю тебе. Когда я впервые, тебя увидел, я подумал: какая опасная женщина.
– В первый раз, когда ты меня увидел, я была беременна.
– Тот раз не считается.
– Что ж, я рада знать, что выгляжу не такой безвредной, как на самом деле.
– Что бы сказал Дэвид, узнай он, где ты была? Ты ведь ничего не сказала ему?
– Конечно, нет. Я не собиралась рисковать. Наши отношения не настолько уж современны.
– Я рад, что ты не сказала ему. Мне бы не хотелось, чтобы Дэвид Эванс побил меня. Эти уэльсцы ужасные забияки.
– Я знаю.
– Он не поколачивает тебя?
– Что ты, – рассердилась я, отодвигаясь подальше, – я бы не позволила!
После этого мы ехали молча, пока я не проговорила без всякого умысла:
– Не волнуйся. Знаешь, я очень счастлива.
Он отпустил рычаг переключения скоростей и взял меня за руку. В этот момент мы заворачивали за угол с большой скоростью и едва разминулись с каким-то автомобилем. Мы Чуть не попали в аварию, а все же скорость, с которой это произошло, делало всю сцену похожей на галлюцинацию. Его рука сжала мою еще крепче…
Я была в постели в начале второго. Мы договорились встретиться на следующей неделе, после премьеры первых двух пьес.
– Думай обо мне, – сказал он на прощанье.
Я взяла книгу «Кто есть Кто в Театре» и нашла выдержку о нем: «Виндхэм Фаррар, режиссер, родился в Грэнтхэме, сын Перси Эдварда Фаррара, члена Королевского научного общества, и Лауры Монтефиоре, окончил Оундильскую и Королевскую Академии Драматического искусства, служил на Ближнем Востоке во время войны и работал на Дальнем Востоке на Армию спасения, 45-7, затем работал в театре»; далее следовал список его успехов в этой стране и в Америке. Он поставил три телеспектакля и два экспериментальных фильма, не считая работы на сцене, и написал книгу «Искусство резкого перехода». Его хобби ограничивались путешествиями и крикетом. Проживал он на Уимпол-стрит. Я знала о его карьере больше: другой потрясающей книгой, которую он написал, был сборник очерков о театре. Мое внимание прежде всего привлек тот факт, что он «…родился в Грэнтхэме, сын Перси Эдварда Фаррара, члена Королевского научного общества, и Лауры Монтефиоре», потому что в этих словах, казалось, находится ключ к какой-то тайне. Я верила, что они объясняли цель его пребывания в Хирфорде и небрежное отношение к профессии, требующей непрекращающегося усердия.
Прочитав книгу, я вылезла из кровати и поставила ее обратно на полку. Дэвид мог догадаться, о ком я искала там информацию.
Дэвид разбудил меня в половине третьего и принялся рассказывать о том, что Сэлвин сказал о его игре. Я попросила его замолчать, убраться из моей кровати и лечь спать на диване, и сказала, что если не высплюсь как следует, то утром же уеду в Лондон. Он извинился, умолк, и мы заснули бок о бок. Думаю, впервые он не знал, не мог знать и даже не предполагал истинных причин моего гнева.
Глава девятая
На следующий день я пошла с детьми в парк. Шла за коляской, радуясь, что можно опереться на ее ручку. Флора побежала к качелям и заплакала, когда пришло время уходить. Почему она всегда с таким восторгом качается на них, зная, что все опять закончится слезами? По странной ассоциации я подумала о Фарраре и своих надеждах. Я смотрела на сморщенное зареванное личико Флоры и думала, что никогда, никогда ничего не усвою. Другие люди усваивают. Другие люди обходят качели-карусели стороной.
Я почти не видела Дэвида перед премьерой. «Тайный брак» представляли во вторник, а «Белый Дьявол» – в следующую пятницу. С приближением срока усилилась предпремьерная лихорадка, суматоха и переработки. На премьеру должны были съехаться различные знаменитости, среди них – герцогиня и миссис фон Блерке, спонсор. Мне оставалось только выбрать, в чем идти, потому что о сопровождающем эскорте я уже договорилась. Этим человеком был один новеллист, которого я знала несколько лет, американец, работавший в настоящее время театральным критиком для журнала, чью обложку я когда-то разрабатывала. Он был интеллигентным человеком, но есть свои неудобства в том, чтобы сидеть рядом с критиком на премьере, когда в спектакле занят ваш собственный муж.
В утро премьеры я вышла купить открытку с цветами и послать ее Софи: это был для нее большой день, ее первая большая роль. По дороге я миновала магазин, на который раньше не обращала внимания. На вывеске значилось: «ФАРРАР: КРЕМАЦИЯ, БАЛЬЗАМИРОВАНИЕ, ПОГРЕБЕНИЕ».
– Ничего себе, – подумала я. В газетном киоске, куда я зашла за открыткой, заголовки всех газет были посвящены какой-то ужасной авиакатастрофе над Атлантикой: более сотни пропавших без вести или утонувших, и двадцать шесть человек, чудом уцелевших и спасенных. Я еще не успела просмотреть наши утренние газеты, к тому же мы выписываем «Тайме». Я купила выпуск «Гардиан» посмотреть, нет ли комментариев спасшихся: интересно знать, что думают люди, неожиданно оказавшиеся в смертельной опасности и избежавшие ее. Кажется ли им это совпадением или провидением? На этот раз ничего такого не было, но говорилось, что среди спасенных был трехлетний мальчик, единственный ребенок на борту самолета, и что его мать вроде бы вообще не летела вместе с ним, а ждала его в Англии. Прочитав об этом, я почувствовала на глазах слезы. Я стояла и плакала в этом газетном киоске, радуясь, что этому мальчику не придется бесконечно спрашивать: «Где мамочка?»; как я узнала из газеты, он ее в глаза еще не видел, она, должно быть, покинула его в колыбельке. Я подумала о Флоре и Джо, барахтающихся в океане, и зарыдала еще сильнее. Потом я немного успокоилась, купила открытку для Софи и пошла домой. Когда я вернулась, Дэвид все еще был в постели. Услышав мои шаги на лестнице, он окликнул меня, и я вошла в спальню.
