Бродяга провел рукой по пыльному лицу.
— Это я, — сказал он.
Женщина побледнела, несмотря на всю свою гордость, и невольно отступила на шаг.
— Не надо меня бояться, — торопливо проговорил Синяка.
Фейнне пришла в себя гораздо быстрее, чем этого можно было ожидать.
— Я боюсь тебя, чужой человек, у которого нет имени. Я хочу, чтобы ты ушел. Но если тебе угодно быть нашим гостем, мы примем тебя. Иди за мной. — И она бестрепетно взяла его за руку и повела за собой.
Синяка ожидал, что она приведет его к дому вождя, но она остановилась возле кузницы. В закопченных стенах были прорезаны узкие оконца. Из-за раскрытой двери доносились удары молота и звон железа.
— Эоган, — сказала Фейнне совсем негромко, но удары стихли.
Низкий голос произнес:
— Там кто-то звал меня, парень. Сходи-ка погляди.
Что-то громыхнуло, и из кузницы в жаркую пыль на яркий свет выбрался помощник кузнеца, закопченный, тощий. Он прищурился, глядя не на лица, а на одежду посетителей, — и первым делом увидел льняное платье, расшитое красно-черными летящими цаплями. Обернувшись к раскрытой двери, он крикнул:
— Это госпожа Фейнне!
— А, — сказал Эоган и тоже вышел на дорогу. Он улыбнулся сестре и тут же отпрянул, увидев за ее плечом долговязую оборванную фигуру.
— Кто это с тобой?
Помощник кузнеца, который сперва не заметил, что жена вождя пришла не одна, ошеломленно уставился на пришельца. Едва не испустив вопль, он раскрыл рот и тут же зажал его обеими руками. Поверх маленьких грязных ладоней засияли озорные глаза.
Кузнец обернулся к мальчику.
— Аэйт, иди в дом.
Аэйт заморгал, но Синяка ничего не сказал, и пришлось подчиниться.
— Брат, — заговорила Фейнне, — вот странник. Он говорит, что пришел к нам с добром. Посмотри на него. Мне нужен твой совет.
— Что я должен тебе посоветовать, жена вождя? — спросил Эоган. Синяка невольно поежился под тяжелым взглядом кузнеца.
— Вот странник, — повторила Фейнне, — и я хочу, чтобы он ушел от нас. Должна ли я ради этого исполнить все, что он скажет?
Эоган хотел обнять сестру за плечи, но вовремя вспомнил о том, что руки у него в копоти, и улыбнулся ей немного виновато.
— Иди, Фейнне. Я договорюсь с ним сам.
И женщина ушла.
— Зайди в дом, чужой человек, — сказал Эоган Синяке.
Пригнувшись перед низкой притолокой, Синяка вошел. Сидевший на скамье Аэйт тут же вскочил на ноги. Он был очень растерян и не знал, куда себя девать.
— Не мельтеши, — сказал ему Эоган. — Согрей воду, завари чай.
Синяка сел на скамью и облокотился о стол. Кузнец навис над ним — широкоплечий, кряжистый.
— Значит, вот ты какой, — тяжело уронил Эоган. — У нас слыхали о тебе, но я не думал, что ты к нам заявишься.
— Почему? — Синяка в упор посмотрел на кузнеца. Даже в темноте его синие глаза ослепляли. Но смутить Эогана было трудно.
— Да потому, что мало чести в том, чтобы растоптать и уничтожить такой маленький народ, как наш, — прямо сказал Эоган.
— Всемогуществу не пристало мелочиться.
— Скажи, Эоган, — медленно проговорил Синяка, — почему ты считаешь, что всемогущество так губительно?
— Это закон, — ответил Эоган. — Так говорил Хозяин, когда я хотел выковать меч для одних побед и просил его помочь. Владеть всемогуществом — значит, пользоваться им, а это смерть и рабство для остальных. В конце концов, оно губит того, кто им наделен. И это только справедливо.
— Я не собираюсь никого убивать, — сказал Синяка.
На столе появился хлеб и чай в двух глиняных чашках — для хозяина и гостя. Подав угощение, Аэйт хотел улизнуть, но Синяка задержал его, взяв за плечо. Однако заговорил не с юношей, а с кузнецом.
— Ты дорожишь своим рабом, Эоган?
— Он не раб, — хмуро сказал кузнец. — Не трогай его, колдун.
— Твоя сестра хотела, чтобы я ушел. Я уйду, если ты отдашь мне его.
— Нет, — сказал кузнец.
С минуту он бесстрашно смотрел в ярко-синие глаза бродячего чародея, и Синяка первым отвел взгляд.
— Эоган, — повторил он, — этот мальчик попал к вам не по своей воле. Я пришел забрать его. Больше мне от вас ничего не нужно.
Кузнец покачал головой.
— Я не отдал его колдуну нашего племени. Почему я должен отдавать его тебе? Послушай, странник, я и сам знаюсь с силой и умею различать ее в других. Мое могущество — от Хозяина, в нем нет добра, потому я стараюсь не пускать его в ход. Наш колдун пьет чужую кровь и умывается чужой болью. А этот мальчишка наделен чистой и светлой силой, и будь я проклят, если не стану охранять его от ваших грязных лап.
Синяка выпустил Аэйта, но юноша не уходил. Он жался к плечу чародея и жалобно таращился на кузнеца.
— Давай спросим его, — предложил Синяка. — Раз он не раб, пусть отвечает.
Эоган посмотрел в испуганное лицо Аэйта и сказал очень мягко:
— Ты можешь выбирать, Аэйт.
Аэйт медленно зажмурился.
— Синяка, — прошептал он, — Мела с тобой?
— Да.
Тогда Аэйт открыл глаза и посмотрел прямо на Эогана.
— Пусть свет Хорса будет на твоем пути, Эоган, — сказал он дрогнувшим голосом. — Я хочу уйти к моему брату.
Считая разговор законченным, Синяка встал и двинулся к выходу. Эоган не пошевелился. Он только ссутулился, точно его придавила какая-то тяжесть. Аэйт сделал несколько шагов и вдруг остановился.
— Синяк, — сказал он нерешительно, — они ведь тут меня заколдовали… Я пытался было удрать, но не смог. Ноги сами приводили меня обратно.
Из полумрака донесся низкий голос Эогана:
— Это не моя работа. Можешь не смотреть на меня зверем. Это наш колдун…
— Я еще не знаю, как снять заклятие, — сказал Аэйту Синяка, — но что-нибудь придумаю. Ты мне веришь?
Не отвечая, Аэйт вцепился в его руку. Чья-то темная фигура появилась в дверях, и когда Синяка шагнул вперед, вихрем налетела на него, едва не сбив с ног. За синякиной спиной поднялся со скамьи Эоган.
— Что тебе нужно в моем доме, колдун?
— Кого привечаешь, кузнец? — завизжал в темноте колдун, размахивая руками. Амулеты и украшения, свисавшие с его одежды, мелодично звякали, но их тонкий звон заглушался скрипучим неприятным голосом. — Ты хочешь продать наше племя грязным морастам! А, гаденыш! — выкрикнул Алаг, протягивая к Аэйту костлявую руку и хватая его за косы. — Волосатая скотина! Я доберусь до тебя, и тогда десять кузнецов не смогут тебе помочь!
Аэйт молча, яростно отбивался.
— Оставь его, — сказал Синяка вполголоса.
Кузнец сдавил руку колдуна своими лапищами, так что Алаг скрипнул зубами от боли.
— Тебе сказали же, — процедил Эоган, — оставь его.
Алаг выпустил мальчишку, отступил на шаг и начал бормотать свои жуткие вирши, сотрясаясь всем телом в конце каждой фразы. Скрипучий голос, монотонно и ритмично повторяющий рифмованную ахинею, звон серебряных подвесок, резкие движения рук — все это внезапно сгустило в кузнице воздух. Огонь почти погас. Аэйт в смертной тоске обхватил голову руками и сел на пол. Даже Эоган привалился к стене плечом и тяжело задышал, а потом закашлялся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
