Пенсионеру, разумеется, никто отвечать не стал. Тем более не известила газета и читателей о досадном своём промахе. Но взбешённый Марков газету посетил и на срочно созванной редколлегии кричал на Чаковского и топал ногами. Приказал гнать в шею Клейнера, и как можно скорее!
И Михаил Максимович Клейнер из редакции исчез. А на двери его кабинета появилась новая табличка «Максимов М. М.».
Надо ли говорить о том, что Максимов оказался тем самым выгнанным в шею из редакции Клейнером? И о том, как рисковал Сырокомский, если б об этой придуманной им операции с переименованием узнал Марков? Но Марков, слава Богу, ни о чём не узнал. А после забыл о существовании Клейнера. И тот до самого своего конца проработал в газете и в «Досье-ЛГ» – своеобразном приложении к «Литературке», прекратившем существование чуть ли не в год смерти Миши.
Миллионного тиража газета под руководством Сырокомского достигла, что называется, играючи. И не будь в стране бумажного дефицита, речь могла свободно пойти и о 10-и миллионах: купить в газетных киосках «Литературную газету» было делом немыслимым. Люди выстраивались в очереди чуть ли не с ночи. Во всяком случае, по средам (день выхода газеты) в 6 утра, когда открывалось метро, у закрытого ещё киоска рядом со станцией народу толпилось много. А количество привозимых в киоск экземпляров было строго ограничено.
Но тогда не проще ли было подписаться на газету, чем ради неё выносить такие мытарства? Конечно, не проще! Подписаться на «Литературную газету» было крайне сложно. Ведь подписка на неё была лимитирована!
Моё поколение вряд ли забыло это слово, хотя те ровесники, кого ностальгически тянет назад, предпочитают о нём не вспоминать.
Между тем, все популярные, имеющие читательский спрос печатные издания подлежали непременному ограничению в тираже. Не ограничивали только партийную печать, на которую коммунистов даже заставляли подписываться. Но для изданий, пользующихся успехом, устанавливали строгий лимит. Пытаться выписать их на почте было гиблым делом: в первые же день-два начала подписной кампании подписка на них закрывалась. А на периферии она очень часто и не открывалась вовсе. Разумеется, к этому подталкивал бумажный дефицит: бумагу для пишущей машинки завозили в магазины очень редко и её мгновенно расхватывали. Но нередко лимитировали издания из соображений их идеологической опасности.
Вы непременно нашли бы в почтовом каталоге журналы «Америка», «Англия». Но если б захотели их выписать, к вам отнеслись бы как к ненормальному. Подписка на них распределялась строго по предприятиям. Причём руководителям подписаться было несравненно легче – они не участвовали в лотерее сотрудников. Она проводилась уже после того, как список лимитированных изданий смотрел последний начальник. То, что оставалось после начальства, и разыгрывали среди остальных.
«Новый мир» Твардовского к подписчикам безбожно запаздывал. Порой февральский номер они получали в мае, а майский – в сентябре. Разумеется, работники журнала здесь были ни при чём. Цензоры читали материалы с лупой в руках, осторожничали, медлили их подписывать, посылали наверх, а там в свою очередь волокитили, тянули с окончательным решением. Журнал откровенно не любили в ЦК КПСС, и в ЦК ВЛКСМ, и в партийных, комсомольских и профсоюзных обкомах и горкомах. Министр обороны запретил его выписывать армейским библиотекам. Тем не менее до поры до времени, не желая представать перед Западом свирепыми гонителями, со снятием Твардовского тянули, журнал продолжал выходить, и желающих иметь его у себя было много. Ясно, что остановить их мог только строгий лимит на него.
А нашу газету лимитировали из-за её сверхпопулярности. Она могла не нравиться, скажем, министру связи, когда выходила, допустим, убийственно-уморительная статья Анатолия Рубинова о безобразной работе справочной телефонной службы. Или не нравиться кому-либо в генеральной прокуратуре, читающему статьи Аркадия Ваксберга, Александра Борина, Ольги Чайковской. Или руководящим торговым работникам после ознакомления со статьёй Лоры Великановой. Но от ведомств, как и говорил Сырокомский Чаковскому, мы не зависели. А что до священных наших коров – высшего руководства страны или министров, как их сейчас называют, силовиков, то на них никто в газете не покушался, и они благодушествовали, читая о промахах или грешках более мелких, чем они, руководящих сошек. Не ссорились мы и с секретариатом Союза писателей, да и не могли: ведь мы были его органом, а наш главный редактор был не просто секретарём Союза, но, как следовало из его выступлений, был одним из самых преданных режиму секретарей. За такую позицию ему многое было дозволено. И это дозволенное только ему он сумел конвертировать в дозволенное только нам, что выводило газету в безусловного лидера советской печати, к которому с доверием приникали читатели.
А желание выписать нашу газету достигало такого высокого градуса, что твоя, сотрудника, возможность устроить в редакции годовую подписку пяти счастливцам оказывалась своеобразной валютой на рынке при тотальном дефиците.
Я, к примеру, подписывал на «Литературку» двух сотрудниц и заведующую отделом «Книга – почтой» магазина «Академия», за что ежемесячно выкупал почтовые посылки с книгами из серии «Литературные памятники», большинство которых невозможно было приобрести даже в Книжной лавке писателей.
Понимаю, что нынешнюю молодёжь книжным дефицитом не напугаешь. В своём большинстве она книг не покупает и не читает. Но если б дело ограничивалось только печатной продукцией! Так нет: в Советском Союзе дефицитом было всё – начиная с товаров первейшей необходимости.
Года через два после прихода в газету меня выбрали в местком с условием, что я возглавлю его социально-бытовой сектор. То есть я стал заместителем председателя по бытовым вопросам. И сразу же столкнулся с необходимостью организовывать еженедельные продуктовые заказы для сотрудников газеты.
Подобные заказы получали только работники партийной, комсомольской, советской и профсоюзной печати. Проще говоря, сотрудники таких газет, как «Правда», «Комсомольская правда», «Известия», «Труд». Каждый второй выступавший на нашем профсоюзном собрании вожделенно произносил слово «заказ»: неужели мы его не заслужили? Популярная газета, миллионная аудитория – чем мы хуже «Труда» или «Известий»? А чем мы хуже столичных газет «Московской правды», «Вечерней Москвы», «Московского комсомольца»? Почему им привозят заказы, а нам нет?
Я отправился по магазинам. Говорил с их директорами. Каждый недоумевал: а как мы вас к себе прикрепим и что мы вам сможем предложить? Заказы должны быть обеспечены продуктами, а где мы их для вас возьмём?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
