— Олаф, — глаза Эльзы умоляют, ждут, приказывают, — сегодня двадцать третье августа, неужели ты не помнишь, что произошло семьдесят пять лет назад в этот день?
…События и даты, лица знакомых, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы…
— Двадцать третьего августа? Кажется, в этот день я сдал последний экзамен. Ну, конечно! Экзамен у Элгарта, три вопроса, первый…
— Перестань!!!
Эльза выбегает из комнаты, прижав платок к глазам.
«Да… — Кларенс налил себе еще вина. — Бедная Эльза! Во что бы то ни стало нужно завтра повезти ее к Леруа».
Когда Кларенс вошел в спальню, Эльза уже была в постели.
— Успокойся, дорогая. Право, из-за всего этого не стоило плакать, — он обнял вздрагивающие плечи жены.
— Ох, Олаф! Что они с тобой сделали?! Ты весь какой-то чужой, не настоящий! Зачем ты на это согласился?! Ты ведь все-все забыл!
— Ты просто переутомилась. Не нужно было отказываться от инверсии. У тебя перегружен мозг, ведь сто лет — это не шутка.
— Я тебя боюсь такого…
«…Может быть, вы все-таки решитесь поцеловать меня, Кларенс?»
6
Зловещее дыхание беды отравляло запах роз, путало стройные ряды уравнений. Беда входила в сон, неслышно ступая мягкими лапами. Она была где-то совсем близко. Не открывая глаз, Кларенс положил руку на плечо жены.
— Эльза!
Он пытался открыть ее застывшие веки, отогреть своим дыханием безжизненное лицо статуи, вырвать из окостеневших пальцев маленький флакон.
— Эльза!!
Никто не может пробудить к жизни камень.
Кларенс рванул трубку телефона…
— Отравление морфием, — сказал врач, надевая пальто. — Смерть наступила около трех часов назад. Свидетельство я положил на телефонную книгу. Вон оно, на столике. Там же я записал телефон похоронного бюро. В полицию я сообщу сам. Факт самоубийства не вызывает сомнений. Думаю, они не будут вас беспокоить.
— Эльза! — он стоял на коленях у кровати, гладя ладонью холодный белый лоб. — Прости меня, Эльза! Боже, каким я был кретином! Продать душу! За что? Стать вычислительной машиной, чтобы иметь возможность высмеять этого болвана Леви!.. Печеное яблоко, которое слишком поздно вынули из духовки. Радость победы, теорема Лангрена, тензоры, операторы, формулы, формулы, формулы… этого болвана…
Кларенс протянул руку и взял со столика белый листок.
В двенадцать часов зазвонил телефон.
Стоя на коленях, Кларенс снял трубку.
— Слушаю.
— Алло, Кларенс! Говорит Леруа. Как вы провели ночь?
— Как провел ночь? — рассеянно переспросил Кларенс, вертя в руке свидетельство о смерти, исписанное на обороте математическими символами. Отлично провел ночь.
— Самочувствие?
— Великолепное! — Ровные строчки уравнений, не уместившихся на свидетельстве, покрывали листы телефонной книги, лежащей на подушке рядом с головой покойной. — Позвоните мне через два часа, я сейчас очень занят. Мне, кажется, удалось найти доказательство теоремы Лангрена.
Леруа усмехнулся и положил трубку.
— Ну как? — спросил Крепс.
— Все в порядке. Операция удалась на славу. Тревожных симптомов нет.
Фиалка
Город простирался от полярных льдов до экваториального пояса. Западные и восточные границы Города омывались волнами двух океанов.
Там, за лесом нефтяных вышек, присосавшихся к морскому дну, раскинулись другие города, но этот был самым большим.
На два километра вторгался он в глубь земли и на сорок километров поднимался ввысь.
Подобно гигантскому спруту, лежал он на суше, опустив огромные трубы в воду.
Эти трубы засасывали все необходимое для синтезирования продуктов питания и предметов обихода Города.
Очищенная таким образом вода нагнеталась в подземные рекуператоры, отбирала от планеты тепло, отдавала его Городу и снова сливалась в океан.
Крыша Города была его легкими. Здесь, на необозримых просторах регенерационного слоя, расположенного выше облаков, солнечные лучи расщепляли продукты дыхания сорока миллиардов людей, обогащая воздух Города кислородом.
Он был таким же живым, как и те, кто его населял, великий Город, самое грандиозное сооружение планеты.
В подземных этажах Города были расположены фабрики. Сюда поступало сырье, отсюда непрерывным потоком лились в Город пища, одежда — все, в чем нуждалось многочисленное и требовательное население Города.
Тут, в свете фосфоресцирующих растворов, без вмешательства человека, текли таинственные и бесшумные процессы Синтеза.
Выше, в бесконечных лабиринтах жилых кварталов, как во всяком городе, рождались, умирали, работали и мечтали люди.
***
— Завтра уроков не будет, — сказала учительница, — мы пойдем на экскурсию в заповедник. Предупредите родителей, что вы вернетесь домой на час позже.
— Что такое заповедник? — спросила девочка с большим бантом.
Учительница улыбнулась.
— Заповедник — это такое место, где собраны всякие растения.
— Что собрано?
— Растения. Во втором полугодии я буду вам о них рассказывать.
— Расскажите сейчас, — попросил мальчик.
— Да, да, расскажите! — раздались голоса.
— Сейчас у нас очень мало времени, а это длинный разговор.
— Расскажите, пожалуйста!
— Ну, что с вами поделаешь! Дело в том, что Дономага не всегда была такой, как теперь. Много столетий назад существовали маленькие поселения…
— И не было Города? — спросил мальчик.
— Таких больших городов, как наш, еще не было.
— А почему?
— По многим причинам. В то время еще жизнь была очень неустроенной. Синтетическую пищу никто не умел делать, питались растениями и животными.
— А что такое животные?
— Это вы будете проходить в третьем классе. Так вот… было очень много свободной земли, ее засевали всякими растениями, которые употреблялись в пищу.
— Они были сладкие?
— Не знаю, — она снова улыбнулась, — мне никогда не приходилось их пробовать, да и не все растения годились в пищу.
— Зачем же тогда их… это?..
— Сеяли? — подсказала учительница.
— Да.
— Сеяли только те растения, которые можно было есть. Многие же виды росли сами по себе.
— А как они росли, как дети?
Учительнице казалось, что она никогда не выберется из этого лабиринта.
— Вот видите, — сказала она, — я же говорила, что за пять минут рассказать об этом невозможно. Они росли, потому что брали у почвы питательные вещества и использовали солнечный свет. Завтра вы все это увидите собственными глазами.
***
— Мама, мы завтра идем в заповедник! — закричал мальчик, распахивая дверь.
— Ты слышишь? Наш малыш идет в заповедник.
Отец пожал плечами:
— Разве заповедник еще существует? Мне казалось…
— Существует, существует! Нам учительница сегодня все про него рассказала. Там всякие растения, они едят что-то из земли и растут! Понимаешь, сами растут!
— Понимаю, — сказала мать. — Я там тоже была лет двадцать назад. Это очень трогательно и очень… наивно.
— Не знаю, — сказал отец, — на меня, по правде сказать, это особого впечатления не произвело. Кроме того, там голая земля, зрелище не очень аппетитное.
— Я помню, там была трава, — мечтательно произнесла мать, — сплошной коврик из зеленой травы.
— Что касается меня, то я предпочитаю хороший пол из греющего пластика, — сказал отец.
***
Лифт мягко замедлил стремительное падение.
— Здесь нам придется пересаживаться, — сказала учительница, — скоростные лифты ниже не спускаются.
Они долго стояли у смешной двери с решетками, наблюдая неторопливое движение двух стальных канатов, набегающих на скрипящие ролики, пока снизу не выползла странного вида коробка с застекленными дверями.
Учительница с трудом открыла решетчатую дверь. Дети, подавленные непривычной обстановкой, молча вошли в кабину.
Слегка пощелкивая на каждом этаже, лифт опускался все ниже и ниже. Здесь уже не было ни светящихся панелей, ни насыщенного ароматами теплого воздуха. Запахи утратили чарующую прелесть синтетики и вызывали у детей смутную тревогу. Четырехугольник бездонного колодца освещался режущим глаза светом люминесцентных ламп. Шершавые бетонные стены шахты, казалось, готовы были сомкнуться над их головами и навсегда похоронить в этом странном, лишенном радости мире.
— Долго еще? — спросил мальчик.
— Еще двадцать этажей, — ответила учительница. — Заповедник расположен внизу, ведь растениям нужна земля.
— Я хочу домой! — захныкала самая маленькая девочка. — Мне тут не нравится!
— Сейчас, милая, все кончится, — сказала учительница. Она сама чувствовала себя здесь не очень уютно. — Потерпи еще минутку.
Внизу что-то громко лязгнуло, и кабина остановилась.
Учительница вышла первой, за ней, торопясь, протиснулись в дверь ученики.
— Все здесь?
— Все, — ответил мальчик.
Они стояли в полутемном коридоре, конец которого терялся во мраке.
