Генри предлагает: «Не хотите ли, чтобы я взял вас с собой на Рю Блондель, 32?»
— А что там интересного?
— Шлюхи.
Ох уж эти его шлюхи! Но я испытываю дружелюбное любопытство к шлюхам Генри Миллера.
Выходим из такси на узкой улочке. В красном свете фонаря я вижу над дверями цифру 32. Толкаем вертящуюся дверь. Похоже на обычное кафе, мужчины, женщины, только многие женщины нагишом. Накурено, шумно, дамы стараются привлечь наше внимание еще до того, как la patronne[19] усаживает нас за столик. Генри довольно улыбается. Очень крупная, очень ярко накрашенная женщина, похожая на испанку, садится к нам и подзывает другую, которую мы сначала и не заметили: маленькую, очень женственную и на вид робкую.
— Нам надо выбрать, — произносит Генри. — По мне, эти вполне подходят.
Приносят выпивку. Маленькая — просто прелесть. Мы обсуждаем лак для ногтей. Обе присматриваются внимательно к моему перламутровому лаку и спрашивают, как он называется. А вокруг женщины танцуют друг с дружкой. Одни очень привлекательны, другие выглядят поблекшими, заморенными, безразличными ко всему. Множество женских тел сразу, широких бедер, задов, грудей. «Вот эти девушки дадут вам представление», — говорит la patronne.
А я-то ждала, что появится мужчина и нам продемонстрируют шестьдесят шесть способов любви. Генри спрашивает о цене. Женщины улыбаются. У той, что крупнее, самоуверенный вид, черные как смоль волосы в локонах, почти закрывающие лицо. Маленькая — блондинка с бледной кожей. Выглядят они как мать и дочь. На них туфли на высоких каблуках, черные чулки с поясом и кимоно нараспашку. Ведут нас наверх, идут впереди, раскачивая бедрами.
Генри перебрасывается с ними шуточками. Открывается дверь в комнату, выглядящую как выстланная бархатом шкатулка от ювелира. Стены обиты красным бархатом. Низкая кровать под балдахином, скрывающим большое зеркало в изголовье кровати. Приглушенный розовый свет. Женщины чувствуют себя совершенно непринужденно. Присаживаются на биде, стоящее здесь же. Все это совершается как бы мимоходом, равнодушно, так что я удивляюсь, что же в этом интересного.
Но они знают, что делать. Старшая обвязывает вокруг поясницы ленту с резиновым пенисом на ней. Все это невероятно красного цвета. Сбросив туфли, оставшись в одних чулках, они укладываются на кровать.
И начинается показ.
«Любовь в такси».
«Любовь по-испански».
«Любовь, когда у вас нет денег на гостиницу» (тут они встали с кровати и прислонились к стене).
«Любовь со спящей».
Маленькая женщина изобразила спящую. Большая осторожно и ласково брала ее сзади.
И вся эта демонстрация проходила в сопровождении их шуток и смешков.
Все это было игрой, пародией на любовь до тех пор, пока… Маленькая женщина откинулась на спину и широко раздвинула ноги. Старшая сняла резиновый пенис и припала к клитору подруги. Она водила по нему языком, вылизывала, целовала. Глаза маленькой женщины были закрыты, и нам стало понятно, что она наслаждается. Она стонала, вздрагивала всем телом, вскидывалась навстречу жадному рту великанши. И вот наступил высший момент, и она завопила, не в силах больше сдерживаться. И затихла. Только дыхание еще не успокоилось. А еще через минуту они обе были уже на ногах, веселые и довольные — спектакль окончился.
Я чувствую, как в разговоре со мной Генри подбирает другой тон. Я чувствую, как он проглатывает слова, которые так легко произносятся им обычно, и ищет другие, более осторожные и тонкие краски. Я чувствую, как увлекаю его в другой мир. И он входит туда настороженно, неторопливо.
Я говорю ему: «Пожалуйста, не подумайте, что все мои относящиеся к Джун слова о красоте и поэзии — всего лишь попытка ее романтизировать, придать ей вид непорочного идеала. Я просто пробую описать ощущения, которые не так легко поддаются описанию. Для вас в сексуальном акте заключается все. Но бывает, что простым прикосновением к руке сделаешь гораздо больше».
Генри замечает, что я не могу кого-нибудь обидеть или ранить. И на его глазах, когда он говорит это, я вижу слезы.
Но еще большую радость доставляет мне зрелище работающего Генри, и никогда я не смогу понять желания использовать свою силу для разрушения — ведь так приятно наблюдать за Генри, исписывающим страницу за страницей после наших бесед.
Вместе со мной он погружается в симфонические глубины Пруста, в интеллектуализм Жида, в фантазии Кокто, в многозначительное безмолвие Валери, в озарения Рембо.
И он говорит: «Никогда прежде не дружил я с интеллектуальной женщиной. Все мои подруги до меня не дотягивали. А вот с вами мы на одном уровне».
«С Джун, — добавляет он, — сразу же начиналась свара».
Литература тут ни при чем. Просто мы невероятно искренни друг с другом.
Хоакина раздражает моя щедрость с Генри. Почему я подарила Генри шторы? Почему ботинки? Почему книги, бумагу? Все для Генри, а для меня? Для меня? Хоакину не понять, как я избалована. Генри подарил мне целый мир, Джун — безумство. Они подарили мне два существа, которыми я могу восхищаться, которые интересуют меня безгранично. Их щедрость такова, что Хоакину ее не понять. Что я скажу ему? Что Генри дарит мне свои акварели, а Джун отдала мне свой единственный браслет?
Генри попрекает Джун ее поведением: она настолько унижает себя, что однажды отдалась прямо в кафе. Но я знаю другое: с какой яростью Джун осаживала некоторых моих знакомых, дававших мне понять, что охотно бы переспали со мной. Словно я была недоступной святыней. Вот так она открывала мне свою любовь.
Трио для флейты, гитары и ударных Вступление
Так и не уговорив Генри вернуться в Америку («я лучше буду в Париже гарсоном в кафе, чем жить в роскошных апартаментах в Нью-Йорке»), Джун уехала. Анаис осталась лицом к лицу с Генри Миллером. Этот период ее жизни — первые месяцы 1932 года — можно было бы озаглавить, вспомнив любимого писателя обоих — Марселя Пруста, «Du cote de chez Henri» («По направлению к Генри»). Но началось с того, что они расстались.
В январе 1932 года Миллер уезжает в Дижон, небольшой город в Бургундии. Хьюго Гилер, муж Анаис, порекомендовал его директору лицея Карно как преподавателя английского языка. Вскоре покинет Париж и Анаис. Но ее отъезду предшествует некое событие.
В первое же воскресенье после отъезда Миллера Анаис и Хьюго прогуливаются в лесу вблизи Лувесьенна вместе со своим псом. Они набредают на кроличью нору, пес начинает принюхиваться, и Хьюго науськивает его раскопать землю и кинуться за кроликом. С Анаис случается истерика. Несколько дней она чувствует себя разбитой, бесцельно бродит по дому, не может сесть за работу, она загнана в этот двор, створки ржавых ворот прикрывают вход в нору, а она сама — кролик, которого выслеживает собака. Она не может видеть Хьюго.
