Наконец они завернули за угол, за здание таможни, откуда доносились взрывы хохота, и через палисадник подошли к крыльцу библиотеки. Гретель охнула, увидев очередной распустившийся клематис, и Ганс решил не ждать ее, вошел один.
Ему нравилось здесь всё. И сам дом необычной архитектуры с высокими узкими окнами, и прохлада, и полумрак внутри, и особенный запах книг. И эхо тут было особенное – не такое, как в жилых домах, или в магазинах, или в портовых складах. Впрочем, похоже на эхо в мастерской Джона. И библиотекарша была замечательная – мисс Джонсон, старая дева в седых буклях, тоже из китобойской семьи. Сама она училась в классическом университете где-то на материке, вернулась, замуж так и не вышла, но племянников и племянниц, теперь уже и внучатых, у нее было много. Для них она держала в высокой напольной вазе шоколадные конфеты – в библиотеке было всегда прохладно, и конфеты не таяли. Кроме шкафов с книгами, в комнате было множество удивительных предметов: компасы, секстаны, барометр, еще какие-то древние приборы – все из потускневшей меди, с четкими делениями, строгими циферблатами и шкалами. Старинный глобус, с любовно выписанными морскими чудовищами на месте Антарктиды. На стене – старый винчестер с отполированным стертым прикладом, рапира и кортик. Чучело аллигатора висело под потолком, белоснежный попугай бродил по клетке, цепляясь мозолистыми лапами за прутья, – он умел открывать дверцу, иногда летал по комнате, но предпочитал проводить время у себя, качаясь в кольце и разговаривая сам с собой или с хозяйкой.
Все это, да и сам дом, когда-то принадлежало отцу мисс Джонсон. Он был из шкиперов. Две другие дочки вышли замуж, а мисс Джонсон осталась хранительницей. Старый Джонсон, говорят, был человеком образованным, всегда уважал книги, а на старости лет проводил дни в саду, в качалке, читая неспешные толстые классические романы, исторические сочинения, книги по естествознанию и даже отцов Церкви. После его смерти мисс Джонсон решила – не пропадать же библиотеке, и открыла ее для публики. Жители охотно жертвовали книги, иногда собирали деньги, помогали содержать дом в порядке. Как раз недавно Ганс чистил желоба, скоро ведь ждали первых дождей. Гретель, конечно, часто помогала в саду: мисс Джонсон последнее время мучил радикулит, и она только давала указания. К тому же она не всем доверяла, а про Гретель сказала при всех, повелительно: «У этой девочки „зеленый палец“, она мне может помогать».
Ганс вошел, слегка пригнувшись, через невысокую входную дверь. В старые времена строили потеснее, а Ганс был здорово выше большинства островитян и пошире в плечах, правда, худ и довольно нескладен на вид. И в помещении он как-то никогда не знал, куда себя деть, вот и сейчас, озираясь в поисках хозяйки, то хватался за стул, то прислонялся к косяку и в конце концов решил позвать на помощь Гретель. Они столкнулись в дверях.
– Куда ты собрался, милый?
– А ее нету, – начал было объяснять Ганс.
– И ты решил убежать? Нет уж, давай дожидаться. – И Гретель втолкнула Ганса внутрь, не обращая внимания на его возмущенное сопение.
– Да не убежать я решил, а за тобой сходить! – наконец сумел объяснить Ганс.
– Боялся один не справиться? – съязвила Гретель, и тут на шум наконец спустилась сверху мисс Джонсон, осторожно ступая по лесенке.
– Дети, что вы расшалились? – Мисс Джонсон была строга и всегда называла их именно так, хотя у Ганса уже пробивались и в бороде, и в шевелюре седые волоски. Он и не возражал, наоборот, разговаривал со строгой библиотекаршей с особенным почтением.
– Мы пришли… – Он запнулся, не зная, с чего начать.
Гретель помогла:
– Мы пришли за советом, вы наверняка знаете!
– Смотря что, милая моя. – Мисс Джонсон на лесть особо не поддавалась и была о себе твердого высокого мнения. В общем, заслуженно высокого, как решили в свое время Ганс, Гретель и Саманта. Они сидели тогда втроем в мастерской у Саманты, пили чай собственного урожая и вспоминали разные эпизоды, когда мисс Джонсон решала, неспешно рассуждая, непростые задачи – например, как Саманте быть с Джоном, который не может работать без сердечных волнений. Послать его ко всем чертям, когда он влюбится в очередной раз, или незаметно управлять им по-женски? Библиотекарша подобрала Саманте целый веер рассуждений разнообразных великих умов, а потом еще показала, как вывести из них тот ответ, который Саманте хотелось услышать с самого начала. Так они до сих пор с Джоном и живут, каждый в уверенности, что перехитрил другого. Впрочем, они так были всегда привязаны друг к другу, что эти маленькие забавные хитрости, полагала Гретель, можно простить с легким сердцем. Да и по любому вопросу, даже не такому болезненному, у мисс Джонсон находилось обычно оригинальное мнение, а если не было – она его формулировала у вас на глазах, с безупречной логикой складывая кубик за кубиком, и редко ошибалась в итоге.
– Это, наверное, очень просто, – начала Гретель, доставая записную книжку, но тут же поправилась: – Конечно, не очень, а то бы мы вас не беспокоили! У нас есть несколько слов, и мы не знаем, что они значат. – Она раскрыла книжечку в нужном месте и приготовилась прочесть.
Мисс Джонсон слегка приподняла одну бровь и остановила ее жестом.
– Скажи мне, деточка, а откуда у вас эти слова? Последнее, что вы у меня брали почитать – Ганс твой, точнее, – это детские сказки. Неужели оттуда?
– Нет, – смутилась Гретель. – Они из разных мест… из других, в смысле. Нам их вообще сказали.
– Ну хорошо, давай сначала слова, а потом уже поговорим, откуда они.
– «Фукус везикулёзус. Таласса. Лотойо», – раздельно прочитала Гретель.
Мисс Джонсон еще раз приподняла бровь, помолчала, потом попросила:
– Ганс, дай мне, пожалуйста, стул.
Присела к столу, жестом попросила блокнот и посмотрела на слова, покачала головой.
– Гретель, эти слова – из мертвых языков. Кто их тебе мог сказать?
– Ганс, – выпалила Гретель, тут же испугалась и жалобно посмотрела на него, даже чуть сжалась.
– Хорошо, Ганс, а откуда ты узнал эти слова? Присядьте, милые, мне неудобно задирать голову.
Ганс, придвигая табуретку, задумался: он вдруг вспомнил класс, три ряда парт, тоскливый запах мела и тряпки. Он стоит перед доской в сером неудобном костюме, уши горят, и учительница, высокая, в синем платье, спрашивает: «Откуда ты узнал такие слова? Завтра приходи с родителями», – и ужас сжимает желудок.
– Это странная история, мисс Джонсон. Первое слово я увидел во сне. Потом я понял, что это такое.
– Fucus vesiculosus, – повторила мисс Джонсон, ведя карандашом вдоль строки.
Тут Ганс поправил ее дотошно:
– Там еще в конце буква «L» и точка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
